инь и ян.
Несложно понять, почему взгляд на изменения как на динамическое чередование противоположностей привел Гераклита, как и Лао-цзы, к выводу о том, что все противоположности полярны, а следовательно, едины. «Дорога вниз и дорога вверх одна и та же, — утверждал грек. — Бог — это день ночи, зима лета, мир войны, голод насыщения»[98]. Как и даосы, он говорил о единстве любой пары противоположностей и знал об относительности всех таких понятий: «Холодные вещи согревают себя, тепло охлаждает, влага сушит, иссушенное становится влажным»[99]. Они напоминают нам слова Лао-цзы: «трудное и легкое создают друг друга… звуки, сливаясь, приходят в гармонию, предыдущее и последующее следуют друг за другом»[100].
Удивительно, но сходство мировоззрения двух этих мыслителей VI в. до н. э. известно немногим. Имя Гераклита часто упоминают в связи с идеями современной физики и почти никогда — в связи с философией даосизма. Но сходство взглядов Гераклита и Лао-цзы говорит о том, что мировоззрение греческого философа носило мистический характер. Это позволяет, на мой взгляд, рассматривать параллели между идеями Гераклита и теориями современной физики в верном направлении.
Говоря о даосском понятии перемен, важно понимать, что любое изменение рассматривается даосами не как результат воздействия внешней силы, а как проявление внутренне присущей всем вещам склонности меняться. Движения Дао не навязаны ему извне, они происходят естественно и самопроизвольно. Спонтанность — вообще принцип действия Дао, и все человеческие поступки тоже должны быть спонтанными. Для даосов поступать в согласии с природой означает действовать в соответствии со своей истинной сущностью. Это значит доверять своему интуитивному мышлению, которое внутренне присуще человеку так же, как законы перемен внутренне присущ всем окружающим нас вещам.
Все действия даосского мудреца направляются его интуицией, не нарушая гармонии с окружающей средой. Ему не приходится применять принуждение по отношению к себе и окружающему, ему достаточно соотносить свои поступки с движением Дао. Вот что говорил Хуэй Нань-цзы.
Те, кто следует естественному порядку вещей, текут в общем потоке Дао[101].
Такое поведение даосы называют у-вэй, что буквально переводится как «недеяние», а в переводе Джозефа Нидэма звучит как «воздержание от деяний, противоречащих природе». Такое толкование подкрепляется ссылкой на Чжуан-цзы.
«Недеяние» не означает бездействия и молчания. Пусть всякому будет предоставлена возможность делать то, что он делает, естественно, чтобы его природа была удовлетворена[102].
Если отказаться от поступков, противоречащих природе, или, как говорит Нидэм, «не идти против строения вещей», можно обрести согласие с Дао и достичь успеха во всех начинаниях. В этом и заключается смысл, казалось бы, столь озадачивающих слов Лао-цзы: «Нет ничего такого, что бы не делало недеяние»[103].
Контраст инь и ян не только является принципом, на котором строится вся китайская культура. Он отражен в двух основных философских направлениях Китая. Конфуцианство отдает предпочтение рациональному, мужскому, активному и доминирующему. Даосизм же предпочитает интуитивное, женское, мистическое. «Лучшее знание — это незнание о своем знании, — говорит Лао-цзы. — Мудрец делает свое дело, не прибегая к действию, и учит, не прибегая к помощи слов»[104]. Даосы верили, что, если человек следует женственным, податливым свойствам человеческой природы, ему проще вести сбалансированную жизнь в гармонии с Дао. Этот идеал исчерпывающе описан в следующем отрывке из «Чжуан-цзы», повествующем о неком даосском рае.
Люди древности еще при хаосе вместе со [всеми] современниками обретали безмятежность и спокойствие. [Силы] жара и холода тогда соединялись в покое, души предков и боги не причиняли вреда, четыре времени года проявлялись умеренно, [вся] тьма вещей не страдала, ничто живое не умирало преждевременно. Хотя у людей и были знания, их нельзя было применить. Это и называлось высшим единством. В те времена не совершали деяний и постоянной была естественность[105].
Глава 9. Дзен
Когда китайцы впервые познакомились с индийской философией — буддизмом (примерно в I в. н. э.), последствия оказались двоякими. С одной стороны, китайские мыслители, изучив переводы буддийских сутр, стали интерпретировать учение Будды в свете своих философских концепций. Это привело к исключительно плодотворному обмену идеями, кульминацией которого стало возникновение китайской школы буддизма Хуаянь (санскрит: Аватамсака) и японской Кэгон.
С другой стороны, прагматичные китайцы выделили в индийском буддизме практические аспекты, создав на их основе особую духовную практику чань (обычно переводится как «медитация»). Примерно в 1200 г. н. э. философия Чань стала известна в Японии. Она существует и по сей день.
Дзен — уникальное смешение философских систем и их особенностей, принадлежащих трем разным культурам. Это типично японский образ жизни, который включает элементы индийского мистицизма, даосской любви к естественности и спонтанности и глубокого прагматизма конфуцианства.
Несмотря на специфику, дзен в своей основе — разновидность буддизма. Его цели аналогичны тем, к которым стремился Будда: просветление (сатори). Это главный момент во всех школах восточной философии, но только дзен-буддизм сосредоточен на одном просветлении и не уделяет внимания его толкованию и объяснению. Дайсэцу Судзуки утверждает, что дзен — упражнение в просветлении. В этой ветви всё содержание буддизма сводится к пробуждению Будды и его учению о том, что такого результата может достичь каждый. Остальные доктрины буддистского учения, содержащиеся в пространных сутрах, рассматривается только как сопутствующие.
Итак, опыт дзен — опыт сатори, и, поскольку он превосходит все виды мышления, его сторонники не интересуется абстракциями и созданием концепций. В дзен-буддизме нет специальных учений или философии, формальных символов веры или догм. Он утверждает, что именно свобода от установок веры делает его истинно духовным по содержанию.
Дзен-буддисты убеждены, что слова не могут выразить высшую истину. Очевидно, это наследие даосизма, характеризующегося такой же бескомпромиссностью. «Говорить о пути и отрицать его порядки, — говорил Чжуан-цзы, — [означает] отрицать сам путь»[106].
И всё же знание дзен может передаваться от учителя к ученику: такая практика существует уже много веков. В классическом четверостишии дзен описывается так.
Особое учение без писаний,
Не основанное на словах и буквах,
Обращающееся непосредственно к разуму человека,
Позволяющее каждому увидеть свою природу и достичь состояния Будды.
Прямое указание пути к просветлению — характерная особенность дзен. Она типична для японского менталитета — скорее интуитивного, чем интеллектуального, предпочитающего факты без пространных пояснений. Наставники дзен не были склонны к многословию, избегали теоретизирований и рассуждений. Благодаря этому были разработаны методы непосредственного указания истины при помощи внезапных спонтанных реплик или действий, которые делают очевидной парадоксальность понятийного мышления и, подобно уже упомянутым коанам, призваны остановить мыслительный процесс и подготовить ученика к мистическому восприятию действительности. В следующих образцах коротких бесед между наставником и учеником хорошо виден принцип методики. Из таких текстов преимущественно и состоит письменная традиция дзен-буддизма. В беседах наставники стремятся говорить как можно меньше и использовать слова, чтобы отвлечь внимание учеников от абстрактных рассуждений, обратив его на конкретную действительность.
Хуэй-ко… отсек себе левую руку и преподнес ее учителю как доказательство своей беспримерной искренности. Тогда Бодхидхарма… спросил Хуэй-ко, что ему надо.
«У меня нет в уме (синь) покоя, — сказал Хуэй-ко. — Пожалуйста, успокой мой ум».
«Вытащи его и покажи его мне, — ответил Бодхидхарма, — тогда я успокою его».
«Но когда я начинаю искать свой ум, — возразил Хуэй-ко, — я никак не могу обнаружить его».
«Ну вот, — рявкнул Бодхидхарма, — я и успокоил твой ум»[107].
Некий монах сказал Дзёсю: «Я только что пришел в монастырь. Пожалуйста, дайте мне наставление».
Дзёсю спросил: «Ты уже съел свою рисовую кашу?»
Монах сказал: «Да, я поел».
На это Дзёсю сказал: «Тогда вымой свою чашку»[108].
Благодаря этим диалогам становится очевидным еще один аспект дзен. Просветление здесь значит не удаление от мира, а активное участие в повседневных делах. Эта философия отлично подходит для китайского менталитета: сосредоточенности на производительной жизни и преемственности поколений, которому монашеский характер индийского буддизма чужд. Китайские наставники всегда подчеркивали, что чань, или дзен, — наши повседневные впечатления, «ежедневное сознание», как утверждала богиня Мацзу[109]. Они делали упор на возможность пробуждения в гуще повседневных дел, не скрывая, что рассматривают повседневную жизнь как не только путь к просветлению, но и как само просветление.