— Не ходить же мне неделю голодным! — с отчаянием проговорил он, берясь за вилку. — Нет, всё, скажу Лёвушке, что я не ходок в эту самую Японию и не ездок, пускай разбирается сам.
Ответ начальника прозвучал категорично: даже если у Геннадия начнётся малярия и чёрная оспа, вместе взятые, он переживёт это обстоятельство в Стране Восходящего Солнца. Тяжко вздохнув, Якорев покорился. Вороновский, глядя в его несчастные глаза, пожалел человека и пообещал научить его обращаться с пресловутыми палочками. Вот таким образом две семейные пары оказались поздним апрельским вечером у дверей маленького китайского ресторанчика.
Перед входом в заведение висели рыжие гранёные фонарики с мягкой подсветкой, бросающие тусклые блики на чисто вымытые ступени ресторана. Тонированные стёкла дверей украшала пара роскошных драконов в полный рост. Ветерок играл с жестяными колокольчиками, издававшими мелодичный призывный звон. Каждая трубочка голоса ветра была разной длины и имела своё собственное неповторимое звучание. При малейшем шевелении они начинали разговаривать все разом, и создавалось такое ощущение, будто под этим мягким перезвоном угадывались фразы загадочных восточных духов.
— Ген, это просто как дважды два, нужно потренироваться немного, и всё у тебя получится. Заканчивай валять дурака, пошли, — строго сказал Вороновский, поднимаясь на ступень и берясь за ручку дверей.
— Если я погибну, прошу помнить о том, что я всегда подавал огромные надежды и был всего в шаге от престижной Нобелевской премии, — стараясь поддержать свой воинственный дух, пробормотал Якорев.
— Замётано, — согласился Вороновский, пропуская его вперёд.
— Первыми дамы, — подсуетился Геннадий, подталкивая Свету локтем.
— Я всегда говорила, что ты, Геночка, джентльмен от природы, и особенно остро это проявляется в критических ситуациях, — не растерявшись, уколола жена, но, смерив оценивающим взглядом мужа, всё же сжалилась над ним и вошла в ресторан первой.
Насколько необыкновенно, таинственно и загадочно выглядел ресторанчик с улицы, настолько ординарно-бытовым и ничем не отличающимся от всех остальных заведений подобного типа он был изнутри.
Вдоль стен зала стояли обыкновенные столики, правда, стоит заметить, что скатерти, которыми они были накрыты, сверкали исключительной белизной и были накрахмалены. Топорщась упругими складками, они ровным каскадом спадали почти до самого пола, закрывая своими фалдами даже резные ножки. Над каждым столом мягким тусклым светом мерцали небольшие скромные светильники, ничуть не напоминающие помпезные фонарики у входа. В центре зала был общий свет нескольких электрических ламп, так что настенные бра были делом чисто декоративным. Окна тоже не могли похвастать пышными драпировками, как ни банально, но рядом с оконными стёклами висели простые жалюзи кремового цвета, никак не способствующие созданию восточного колорита.
Наверное, это было смешно, но, благодаря этим привычным атрибутам любого офиса, Якорев успокоился и перестал мандражировать. Окинув взглядом публику, сидящую в зале, он почему-то сразу проникся твёрдой уверенностью, что всем присутствующим глубоко наплевать, кто он и зачем сюда прибыл. Люди за столиками негромко переговаривались; выпивая что-то из крохотных стаканчиков, улыбались и брались за тонкие деревянные палочки. Перекрестив их каким-то необычным образом, они ловко подхватывали мелкие кусочки, лежащие на тарелках и, не акцентируя на этом особого внимания, словно это было самым что ни на есть обычным делом, продолжали беседу дальше.
Распорядитель встретил их приветливо, проводив к заказанному столику в самый дальний и, как показалось Гене, самый тёмный уголок зала. Вороновский что-то потихоньку сказал официанту, наклонившемуся совсем низко к заказчику. Согласно кивнув головой, он только переспросил:
— Всё в четырёх экземплярах?
Вороновский, улыбнувшись, загадочно кивнул.
— И дамам тоже? — удивился официант.
Получив утвердительный ответ, он исчез, но, даже не успев оглядеться как следует, вся компания увидела его снова, широко улыбающегося и несущего огромный поднос с большими и маленькими тарелками и тарелочками. У Маришки захватило дух при виде этого зрелища; казалось, что, если сейчас в пирамиде что-нибудь сдвинется хотя бы на микрон, всё сооружение полетит в тартарары. Но официант приближался быстрой уверенной походкой, нисколько не заботясь об устойчивости блюд.
Когда всё было накрыто и мальчик исчез, Вороновский, посмотрев на окружающих, торжественно произнёс:
— Пусть изнутри эта хибара мало напоминает Восток, но я привёл вас сюда не случайно. Во всём городе этот маленький ресторанчик славится лучшей восточной кухней и самыми умелыми поварами. Только здесь можно попробовать и оценить настоящий вкус всех тех блюд, с которыми тебе, Геночка, предстоит скоро столкнуться. Но в жизни попробовать это стоит.
Играла негромкая музыка, от принесённых лакомств поднимался дурманящий аромат незнакомых пряностей, слова Льва звучали успокаивающе, и Гена ожил окончательно.
— Лёвушка, если ты такой мудрый, расскажи, что перед нами в тарелках, — попросил он, пытаясь пристроить поудобнее палочки. Оказалось, что настоящие приборы длиннее своих карандашных собратьев, немного сплюснуты по бокам и гораздо более приспособлены для удержания их в пальцах. — Знаете, я, по-моему, начинаю приспосабливаться к этому чуду враждебной техники, — самодовольно улыбнулся он, стараясь зажать палочки как можно сильнее.
— Ты так сильно-то не жми, это ни к чему, — спокойно проговорила Маришка, слегка разжимая его побелевшие от усилий пальцы. — Наоборот, держи их свободнее, чтобы они были подвижны, иначе тебе с ними не справиться.
Гена завистливо глянул на жену, у которой с первого раза получилось всё как надо, и, глубоко вздохнув, подумал, что женщинам в основной своей массе даётся всё проще, а его жене — в особенности.
— Это национальное японское блюдо, называется суши. Суть его приблизительно в том, что сюда закладываются только очень свежие, а главное, почти сырые продукты, сохраняющие, таким образом, всё полезное, ведь ни один витамин не вываривается на огне часами, дожидаясь своего полного уничтожения. Самой важной составляющей здесь является рыба, — проговорил Лев и тоже взялся за палочки.
— Конечно, рыба, кто бы сомневался, кроме неё у них и жрать-то нечего, скоро подошвы от ботинок есть начнут, если население чуток не сократить, — важно продемонстрировал свои знания Якорев. Потом остановился, как бы переварив услышанное, поднял глаза на Льва и медленно спросил: — Ты хочешь сказать, что мы сейчас будем есть сырую рыбу?
— Ну, не совсем сырую, это уж ты через край махнул, она же засолена, — успокоил он товарища, а когда тот облегчённо выдохнул, вонзив палочки в суши, со знанием дела добавил: — Иногда для засолки достаточно двух часов, а иногда и пятнадцати минут хватает, это всё зависит от того, кто готовит, по какому рецепту, и что самое важное — из какой рыбы.
Гена, впервые справившийся с непослушными палочками, уже положил первый кусочек себе в рот, но, поняв, что он ест, готов был выплюнуть всё содержимое обратно в тарелку, и только чувство приличия не позволило ему так поступить.
Предубеждения против червяков, лягушек, змей и сырой рыбы были в нём настолько сильны, что, если бы он знал заранее, о чём пойдёт речь, он никогда бы по собственной воле не позарился на такое блюдо. Однако, заставив себя хорошенечко прожевать кусок суши, он с удивлением подумал, что, в принципе, вещь неплохая и что он с удовольствием съест ещё. Единственное, что портило впечатление от дегустации, так это стойкое желание доварить если не все продукты, содержащиеся в блюде, то уж рис-то непременно.
— Понравилось? — спросила Света, сидящая напротив него, через стол.
— Очень даже ничего, — честно сознался он.
Управляясь с диковинным блюдом, он заметил, что Вороновский налил какую-то жидкость в маленькие стаканчики совсем крошечными порциями. Мало того, что стаканчики были похожи на напёрстки, чувствовалось даже через их плотные стенки, что содержащаяся в них жидкость тёплая.
— Это что за чудо-юдо рыба-кит? — удивился Генка. — Если ты скажешь, что это водка, я тебе не поверю, хотя водка — она и в Африке водка, наверняка наши японские коллеги не чураются ничего человеческого.
— Тогда почему ты мне собрался не верить? — ухмыльнулся Лев.
— Да потому что подавать водку тёплой — это же самое настоящее извращение. Сомневаюсь, чтобы кто-то мог получить от такой процедуры другое удовольствие, кроме чудовищного похмелья, граничащего с отравлением.
— Ну, ты спец, тебя на мякине не проведёшь, — засмеялся Лев, поднимая над столом свой напёрсточек. — Это действительно не водка, в нашем понимании, конечно. Для японцев это самая настоящая водка. Называется она у них — саке, делается на основе риса, а подаётся, что поделаешь, таков национальный обычай, всегда маленькими порциями и всегда тёплой. Увлекаться саке крайне опасно.
— Голову снесёт? — поинтересовалась Света.
— На счёт три-четыре, даже не сомневайся, — утвердительно кивнул головой Лев.
— Я слышала, что самое сильное алкогольное опьянение наступает тогда, когда пьёшь напёрстками, — проговорила Маришка. — Я где-то читала об этом.
— Если только читала, то, честно скажем, тебе крепко повезло, — ответил Геннадий. Они почему-то переглянулись со Львом и, не удержавшись, неприлично громко рассмеялись.
— Так-так-так, — подозрительно протянула Маришка, перекинувшись взглядами со Светой и понимающе покачав головой. — Мы с тобой, значит, теоретики, а эти гаврики, надо полагать, грамотные практики, как ты считаешь?
— Нечего счёты сводить, — вмешался Гена, пытаясь выровнять пошатнувшееся положение. — Давайте лучше выпьем за прекрасных дам. Вороновский, вставай, мы ж с тобой почти гусары, — разошёлся он.
— Ну, раз гусары, — поднялся Лев, — значит, стоя. За вас, барышни.
Он не торопясь опрокинул стаканчик и, выдохнув, сел на место. По его лицу нельзя было определить, какое впечатление на него произвёл напиток, зато по Гениному лицу можно было читать, словно по открытой книге. Проглотив мизерную порцию саке за один присест, он застыл, будто ожидая, пока содержимое стопки упадёт на дно желудка, а потом, сморщившись, словно проглотил живую мышь приличного размера, скукожился так, что каждой чёрточкой своего лица стал напоминать мопса в момент чихания. Упав на стул, он зажмурился и ещё долгое время не мог открыть глаза, переваривая каждой клеточкой своего тела столь несуразное сочетание вложенных в закладку саке продуктов.