— Теперь твоё, — засиял Гена, — носи хоть круглосуточно. Марин, а тебе я отыскал то, что является диковинкой даже в самой Японии.
Он с осторожностью достал из сумки какой-то большой свёрток, замотанный во много слоёв мягкой обёрточной бумаги. Развернув его, он ухватил за горлышко и вытащил длинную и очень странную бутылку. Она была винтообразной формы, словно пара перекрученных между собой верёвок. Внутрь её были вложены какие-то яркие не то ягоды, не то овощи, своим внешним видом напоминавшие небольшие круглые перцы, висящие единой виноградной гроздью. По дну бутылки и по бокам вились загадочные изумрудно-болотные травы и листья, названия которых никто за столом не знал. Раствор имел тёмно-янтарный оттенок, насыщенный и тёплый, не похожий ни на что виденное ранее.
— Что это такое? — удивилась Маришка, беря с осторожностью бутылку в руки.
— Еле довёз, боялся, разобью, всю дорогу на коленях держал, даже в багаж не стал сдавать.
— Все двенадцать часов? — не поверил Серёга.
— Даже немного больше, — честно ответил Генка. — Это, Маришка, декоративный элемент любой японской кухни. Что там есть внутри, я тебе сказать не могу, какой-то замаринованный заморский продукт, наверное, как наш помидор или перец. Я думаю, открывать и есть не стоит, по крайней мере в Японии я с этим не встречался, эта штука стоит просто для красоты.
— Спасибо, Геночка, очень необыкновенная вещь, — поблагодарила Маришка с сияющими глазами, прикидывая, как здорово будет смотреться это яркое украшение на подоконнике в кухне.
— Мариш! Суть необыкновенности этой вещи состоит не в его яркости и экзотичности.
— А в чём?
— Присмотрись внимательнее, горлышко этой витой бутыли чрезвычайно узкое, а предметы, помещённые в неё, намного больше по объёму, почти втрое, особенно там, где самое широкое место, на дне. Видишь, нижний шарик занимает почти всю поверхность дна.
— Ой, — изумилась Маришка, — а я сразу и не обратила на это внимания. А как же они так смогли сделать?
— Они прикрепляют эти бутылки к растениям в тот момент, пока ещё есть возможность опустить плоды в бутылку, то есть тогда, когда они находятся ещё практически в состоянии завязи. Бутылка прозрачная, солнечный свет, необходимый для развития плодов, попадает сквозь стекло, а корень питается от земли очень даже полноценно, поэтому они растут в бутылке так же, как и их незакупоренные сородичи.
— А как же они становятся консервами? — резонно поинтересовалась Маришка.
— Дорастив плоды до определённого размера, гроздь срезают, а потом аккуратненько, пинцетиком, декорируют всё это листьями. Потом, я думаю, поступают приблизительно так же, как моя Светлана, когда маринует огурцы: стерилизуют, заливают, закрывают, и — готово.
— Надо же, чего только не бывает на свете! — восхитилась Маришка.
— Серёга! — громко воскликнул Якорев, — теперь твоя очередь принимать дары волхвов.
— Я весь внимание.
— Наверное, ты неоднократно слышал, что в Японии существует национальный обычай харакири, с моей точки зрения, весьма варварский, но считающийся самым обыкновенным делом в самой стране.
— Я не понял, какое отношение харакири имеет ко мне, разве я достоин подобной участи?
— Харакири — это, конечно, древний обычай. Для этого у них существовал даже специальный короткий меч, слегка сжатый по краям. Сейчас это уже далёкое прошлое, и эти мечи не используются, они стали чем-то вроде раритета, но до сих пор во многих домах они вывешиваются на самом видном и почётном месте, как бы символизируя порядочность и честность его хозяина. Серёга, я привёз тебе такую штуку, — гордо провозгласил Генка, — потому что всегда считал тебя достойным человеком. Я думаю, живи ты в Японии сейчас, тебе в доме держать его было бы не стыдно.
— Спасибо тебе, Ген, и за подарок, и за твоё мнение обо мне, — серьёзно произнёс обычно весёлый Сергей.
— Лёвушка, остался ты один обойдённый моим вниманием. Я вот рассказывал ребятам, как ты надо мной в ресторанчике потешался, они животы со смеху надорвали. — Все загудели, вспоминая этот эпизод.
— Ген, тяжело в ученье — легко в бою, это ещё великий Суворов изрёк, — проговорила Светлана.
— Вот именно, — подхватила Маришка, улыбаясь во всё лицо.
— Это всё понятно, — согласился Геннадий, — но есть другая поговорка: долг платежом красен.
— Давай считать, что ты мне ничего не должен, — решительно проговорил Лев, испуганно замахав руками, но глаза его светились мягким весёлым светом, потому что он догадался, что его друг наверняка придумал что-нибудь эдакое, достойное ответа.
— Дорогой Лёвушка, я безропотно молчал, когда ты поил меня тёплой рисовой баландой, убеждая в том, что это самая настоящая водка; я ел сырую рыбу с неизвестным именем, обламывая зубы о непроваренный рис; я пытался удержать в руках палочки, выбивающие азбуку Морзе в моих сведённых судорогой пальцах. На тарелке синим пламенем горел костёр, из чашек шёл непонятный дым, но я крепился изо всех сил, принимая в расчёт то, что было, по твоим словам, производственной необходимостью.
— Я в полной мере оценил силу твоих страданий, — покаянно опустил голову Лев.
— Час расплаты наступил, — провозгласил Генка, вытаскивая из сумки невысокую бутылку, похожую на обыкновенную водочную тару.
Сначала никто не понял, в чём суть подарка, но, присмотревшись внимательнее, все разинули рты. В бутылке, наполненной прозрачной желтоватой жидкостью, была замаринована самая настоящая змея, свёрнутая упругими кольцами. Мелкие чешуйки кожи, переливаясь на свету, бросали тонкие лучики блестящих отсветов. Её глаза были безжизненными, потухшими, но от этого устрашающий вид нисколько не изменился.
— Ты хочешь сказать, что это пьют? — пробормотал Серёга. — Или никто этого точно не знает, потому что после подобной дегустации поделиться опытом просто некому?
— Она настоящая? — Тётя Сима потрясённо приложила обе руки ко рту.
— Надеюсь, что ты брал это в государственном магазине, — заметила оптимистичная Светочка.
— Один — один, — подвёл итог Вороновский, резким движением свинчивая крышку, а потом осторожно придерживая бутылку за горлышко. — Я знаю, что это такое, поверьте мне, вещь потрясающая. Это действительно разновидность водки, очень дорогая и высоко ценящаяся в Японии и на всём Востоке. Змея там настоящая, причём одна из самых ядовитых на Земле.
— Вы оба сошли с ума, — проговорила Светлана, испуганно глядя на действия Вороновского.
— Лучше сходи, Светик, за рюмками, только не очень большими, её пьют потихоньку, а то бобо может выйти.
— Ни за что, — наотрез отказалась Светлана, — только через мой труп.
— Трупов не будет, я тебе обещаю, — засмеялся Лев. — Прежде чем змею замариновать, весь яд из неё изъяли, так что она абсолютно безопасна, я бы даже сказал, что эта водка более приемлема для употребления, чем наша питьевая московская вода из-под крана. То, что вокруг чучела, — необыкновенный целебный настой на травах, излечивающий более сотни болезней, лекарства от которых у официальной фармакологии пока нет.
— А ты твёрдо уверен, что это именно тот напиток, о котором ты ведёшь речь? — спросил Серёга.
— Конечно.
— Ты это уже пил? — почти по буквам проговорила потрясённая до глубины души Маришка.
— И не единожды, — спокойно ответил Лев. — Как видишь, жив-здоров.
Наливая рюмку себе и ухмыляющемуся во весь рот Гене, Вороновский, посмотрев на окружающих, спросил:
— Может быть, кто-то ещё решится составить нам компанию?
Сначала все молчали, а потом вдруг неожиданно для всех раздался голос тёти Симы:
— А что, я, пожалуй, не откажусь. В жизни всё нужно попробовать, когда ещё такую диковину увижу!
— Ай да тётя Симочка! — восхитился Вороновский, — с тобой хоть в разведку, хоть в болото, никуда не страшно.
— Тогда и я, — робко проговорил Серёга. — Если помрём, так все вместе, одной компанией веселее будет.
— Решился? — переспросил Геннадий.
— Ты наливай, а то я, не ровён час, передумать могу, — попросил он, глубоко дыша.
— Всё, добровольцев больше нет? — изрёк Гена, наполняя Серёгину стопку почти до краёв.
— Мы останемся на тот случай, если вас откачивать придётся, — не растерялась Маришка.
— А я бы тоже попробовала, — вдруг проговорила Светочка, работавшая в крепком коллективе мужчин уже не один год и не желавшая отрываться от компании. Покинув женский лагерь, в котором теперь остались только Якорева и Вороновская, она обратилась к мужскому обществу: — Насколько я понимаю, змея — это просто антураж, от неё ни вреда, ни проку?
— Тогда нас с тобой, Светик, останется всего двое, — обречённо сказала Маришка, глядя на жену Якорева и ища поддержки хотя бы в ней. — Я имею в виду тех, кто психически уравновешен и имеет достаточные тормоза для того, чтобы вовремя остановиться.
— Ну нет, Маришечка, я своего Геночку одного не отпущу. А вдруг и правда помрёт, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы Бог не услышал.
— Значит, вы все решились? — Глаза Маришки стали похожи на две спелые вишни, до того они потемнели от испуга.
— А разве ты не жена декабриста, Мариш? — спросил, незаметно посмеиваясь, Лёвушка. — Ведь ты же жена врача, я всегда думал, что это приблизительно одинаковые вещи.
Маришка шумно вздохнула и, оглядев окружающих, с уверенностью произнесла:
— Нет, Вороновский, ты не совсем прав: жена врача — это ещё хлеще, чем жена декабриста, потому что у них хоть выбор был, а у нас его нет. Наливай, помирать — так с музыкой.
— Зачем же сразу помирать? — не согласился Лев, доливая остатки настойки в Маришкину стопку. — Мы ещё поживём.
— У нас ещё много дел, — подхватил Геннадий.
— Тогда начнём с самого неотложного, — авторитетно заявила тётя Сима, поднося свою стопку к центру. — Ну что, ребятки? За то, что было, то, что есть, и то, что нам ещё неведомо.
Как только Лев перешагнул порог квартиры, Маришка сразу увидела, что он чем-то расстроен. Брови его почти сошлись на переносице острым углом, а уголки губ опустились книзу. Маришка обеспокоенно посмотрела на Льва, но спрашивать ничего не стала, решив д