— Рыжий, у Джессики и детей есть квартира! — в голосе Берты звучало отчаяние. — Подожди, не надо, прошу тебя! Сядь, ради Бога, помолчи, и послушай!!! Я…
— Это ты помолчи, — приказал Скрипач. — Извини, но так надо.
— Что-то еще? — поинтересовался Томанов, садясь за стол.
— Да. Я требую, чтобы Ита перевели. Сейчас. До операций. И чтобы эти операции делались в нормальных условиях.
— Чем плох тот госпиталь?
— Вы там были? — голос Скрипача упал до едва различимого шепота. — Сорок километров от города. Заброшенная территория. С этого здания кирпичи на головы людям падают. Он лежит сейчас по сути дела в бывшем гостиничном номере — с такими травмами! Бригады будут работать на операциях в холле!.. Если вы этого не сделаете — а я больше чем уверен, что не сделаете — я до конца дней своих не забуду, что мы для вас не более чем мусор. Учтите, у отбросов своя логика. И я вам про это напомню. При первом же удобном случае. Боюсь, напоминание станет для вас неприятным сюрпризом.
— Скрипач, вы сошли с ума, — Федор Васильевич устало вздохнул. — Винить вас в этом было бы глупо. Любой от такого свихнется… Вы же понимаете, что перевести кого бы то ни было куда бы то ни было я не могу. Это вне моих полномочий. И даже если я буду пробовать что-то предпринять, ваши же коллеги никогда не позволят его куда-то переводить на этом этапе лечения.
— Ну кто бы сомневался, что вы сумеете выкрутиться, — Скрипач усмехнулся. — Я вот — ни секунды. Браво. Очень изящно. А оказался он в этом госпитале…
— Потому что его не взял никакой другой! Насколько я знаю, переговоры шли при вашем непосредственном участии, — Томанов тяжелым взглядом посмотрел на Скрипача. — Вы сами подавали запросы.
— Да, подавал, — кивнул Скрипач. — Стоя рядом с 1/13. Знаете, что это такое? Агония. Но с того момента прошло уже больше двух месяцев, если вы не заметили. Ладно, Федор Васильевич. Разговор я считаю оконченным. Все точки над «и» поставлены, все выводы сделаны. Перевода я буду добиваться сам, начну сегодня же. Теперь далее. Что потребует непосредственно от меня ваша богадельня?
— Ничего, — неприязненно ответил Томанов. — При таких вводных — ничего. На этом этапе. Потом… подумаю. Спасибо за урок, кстати.
— За какой урок? — неприязненно произнес Скрипач.
— За тот, который вы мне сейчас преподали.
— И в чем же суть этого урока? — рыжий прищурился.
— В том, что не следует помогать тем, кто не способен адекватно воспринять ни помощь, ни потраченные на её оказание усилия. Вы хотели идти? Идите, Скрипач. И вы, Берта, идите тоже. Увидимся… как только позволят обстоятельства. Которые, как я сейчас вижу, у вас несколько изменились.
— Господи… — Берта стояла посреди кабинета, прижав кулаки к груди. — Да что же это такое… Взрослые мужчины, а ведете себя, как два маленьких ребенка! Рыжий, сядь! Сядь, я сказала!!! И замолчи уже ради всего святого. Федор Васильевич, вы просто не понимаете, о чем он говорит!
— Я отлично понял, и со слухом у меня всё в порядке, — отозвался Томанов.
— Вы действительно не были в «Полях», а «Поля» на самом деле помойка по сравнению с Бурденко, — голос Берты дрожал. — Это так. Но сейчас это неважно, потому что вы не правы оба. И ты, рыжий — потому, что сделал слишком поспешные выводы. И вы, Федор Васильевич — потому что слушаете и принимаете всерьез то, о чем он, — кивок в сторону Скрипача, — говорит. Успокойтесь, оба. Пожалуйста!..
— Я, собственно, и не волновался, — неприязненно заметил Томанов. — Если вы не заметили…
— Тогда объясните Скрипачу, что это ваша группа работала над тем, чтобы нас всех освободили. Что вы тогда были спешно вызваны во внешку Маден, которая предоставила ряд свидетельств, которые нас оправдали. Что вы не пропустили ни одного судебного заседания, и добились того, чтобы суд шел в открытом режиме, а не в закрытом, как планировалось изначально. Объясните, не сидите просто так!
— Как я могу объяснить, если он орет, не прекращая? — резонно поинтересовался Федор Васильевич. — Скрипач, вы же никого, кроме себя, не слышите. И слышать не хотите.
— То, что сказала Берта — правда? — Скрипач поднял голову. — Это на самом деле так?
— Да, это так, — кивнул Томанов. — Но отчасти вы тоже правы. Я действительно был поставлен перед выбором, и выбрал Ри. Вы думаете, я не чувствую себя виноватым перед вами и перед Итом? Чувствую. Но я ничего не мог поделать! Я отсутствовал почти три недели, а когда вернулся… в общем, мне сказали, что из комы он вышел, но перевозить его нельзя, потому что он на аппаратном дыхании, у него пневмония, и он не перенесет дорогу.
— И вы поверили? — Скрипач тяжело вздохнул.
— Я не врач, — развел руками Федор Васильевич. — В больницу меня не пускали. Я не думал, что там всё… настолько плохо.
— То есть вы думали, что там всё нормально? — горько спросил Скрипач. — В тюремной больнице? Вам самому не смешно?.. Богадельню в Домодедово вы тоже успели позабыть?
— Рыжий, он действительно понятия не имел о том, что там происходило, — Берта подошла к Скрипачу, взяла его за руку. — Родной, я очень тебя прошу — не надо. Не надо сейчас.
— Я просто хочу, чтобы для всех… для нас… были всё-таки равные условия, — Скрипач говорил, опустив голову, с трудом подбирая слова. — Я отдаю себе отчет в том, что Ит и Ри в ваших глазах — величины, конечно, несравнимые…
— Скрипач…
— Еще минуту, пожалуйста. Я уже почти закончил. Так вот, величины действительно несравнимые. Для вас, Федор Васильевич. А для меня… последние годы мы вчетвером работали в госпитале, а Ри занимался тем, что возил раненых. И разница между нами несколько подстерлась. Поэтому… я всё равно буду настаивать на том, чтобы Ита немедленно перевели туда, где условия лучше, и…
Он не договорил. Горло сдавило спазмом, он поперхнулся, закашлялся. В ушах зазвенело. Берта всё еще держала его за руку, и Скрипач сейчас вцепился в эту руку, как утопающий — в спасательный круг. Берта испуганно вскрикнула: пальцы у Скрипача были железные.
— Федор Васильевич, дайте, пожалуйста, воды, — попросила она. — Рыжий, успокойся. Если ты не соберешься, мы не доедем обратно. Ты слышишь?
— Слышу… прости… — Скрипач тяжело поднялся со стула. — Я лучше подожду на улице… Извините, Федор Васильевич, я действительно… немного не в состоянии сейчас разговаривать.
Он медленно вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Томанов помолчал с минуту, затем провел пальцем по выскочившему перед ним визуалу — включил акустическую защиту, догадалась Берта.
— Ну и дела, — протянул Томанов. — То есть я знал, что всё плохо, но, оказывается… Господи…
— Федор Васильевич, я тоже пойду, пожалуй, — Берта посмотрела на дверь. — Вы же видите.
— Вижу. Вот что, — Томанов решительно хлопнул по столу ладонью. — На полтора месяца исследования прекращаем. По крайней мере, с вами. С Джессикой — по обстоятельствам, как получится. Вы завтра что планируете делать?
— Поедем в Москву. Навестить Ри, убрать в квартире. Поедем втроем, если вы об этом. Фэбу сейчас еще хуже, чем Скрипачу.
— Вы справки привезли?
— Да, — Берта полезла в сумку, вытащила помятый конверт. — Какого числа нам нужно будет отмечаться?
— Завтра узнаю, но, кажется, двадцать второго… ага, хорошо, всё правильно, — Томанов скользнул по бумагам рассеянным взглядом. — Берта, возьмите, — он вытащил из кармана сложенную пополам десятирублевку. — Возьмите, я сказал. Хотя бы еды нормальной купите. И… еще момент. Может быть, не стоит завтра вести к Ри всех троих? Если Скрипач до такой степени неадекватен, то что могут устроить остальные?
— С остальными всё нормально, — заверила Берта. — Рыжий просто очень тяжело переживает ситуацию, он не в счет. Кир уже был у Ри, и ему ни одной подобной мысли в голову не пришло. Так что…
— Ладно. Идите, Берта, а то мне как-то неспокойно, что он там один, — Томанов отвернулся. — На счет перевода я, конечно, поговорю.
— Можете не стараться, — Берта хмыкнула. — Я уже говорила месяц назад. Сказали, что это рискованно и нецелесообразно. Ну да, наша часть семьи в некотором роде второго сорта, я знаю. Ничего, справимся. Покатаюсь на катере. Я уже привыкла.
— И вы туда же? — с тоской спросил Томанов. — Ну, тогда я вынужден признать, что у официалки всё отлично получилось. И что крайнего нашли — удачнее не придумаешь.
— Я не считаю вас крайним. Скорее, индикатором. Или, если угодно, ситом, — Берта встала, улыбнулась. — Что-то в сите задерживается, что-то проходит сквозь ячейки. Всё правильно. Это жизнь. Так и должно быть.
Томанов молча смотрел на нее, ожидая продолжения. Но Берта ничего больше не сказала. Подняла с пола сумку, и молча вышла, плотно закрыв за собой дверь.
На обратной дороге им повезло — очень удачно сели, в каюте, под крышей, в сухом углу. Когда катер отвалил от пристани, Берта вытащила из сумки коробку с рационом, открыла, и протянула Скрипачу.
— Ешь, — приказала она.
— Не хочется, — Скрипач покосился на коробку с явной неприязнью.
— Ну, тогда я поем, — Берта, кажется, рассердилась. — Ты не против?
Скрипач пожал плечами и отвернулся. Берта принялась орудовать ложкой — сначала съела половину мяса с овощами, затем половину желе с кусочками какого-то незнакомого фрукта, потом — половину сладкой пасты, немного напоминающей шоколадную. Прямоугольную серую булочку она тоже разломила пополам, и принялась жевать свой кусочек. Булочки эти она не очень любила (на её взгляд в Санкт-Рене были какие-то странные представления о хлебе), но сейчас Берта шла на принцип, поэтому с булочкой расправилась в два счета.
— Ну, и? — поинтересовалась Берта, ставя коробку рядом с собой. — Так и будешь молчать?
— А что говорить? — Скрипач, наконец, повернулся к ней. — Всё ясно.
— Что планируешь делать?
— Пойду сейчас к Андрею, разговаривать. Подам запрос в Бурденко.
— Сам? — полюбопытствовала Берта, незаметно придвигая коробку с едой поближе к Скрипачу. Тот никак не отреагировал.