— Помню, — отозвалась Берта. — И что?..
— Только то, что речь идет об одной-единственной корректировке. Одной, ты понимаешь?
— Не очень, — призналась Берта.
— Фенотип и пол. Это… Мади сказала, что изменить потребуется всего лишь два оперона. Берта, подожди, мне надо это как-то осмыслить, — Фэб зажмурился. — Мне даже не приходило это в голову…
— Фэб, если без подробностей, о чем вообще речь?! Что нужно корректировать?
— Тебя.
— А вы…
— А нас не нужно. Ни Ита, ни меня. Освобождается часть цепочки, понимаешь?.. Господи, всё настолько на поверхности… — Фэб осекся, с испугом посмотрел на Берту. — Но… что я вообще говорю такое… Скажи, ты бы согласилась на это?
— На что именно, Фэб?
— Родить ребенка.
— Я… — Берта судорожно вздохнула. — Я не знаю. Или нет. Согласилась бы, наверное, но…
— Но? — требовательно спросил Фэб.
— Но это ребенок точно будет… нормальным? — в голосе Берты звучал испуг. — Ты только не подумай, что… что я…
— Маден — отличный специалист, это раз. Два — она, как я понял, не один год детально прорабатывала эту схему. Три — если она сказала, что получится так, как требуется, значит, получится так, как требуется, — в голосе Фэба не было никаких сомнений. — Но ты не ответила.
— Как можно ответить на идиотский вопрос? — рассердилась Берта. — Если для того, чтобы что-то исправить, нужно было бы пробежаться на зубах до Парижа и обратно, я бы пробежалась, не сомневайся.
— Ребенок — это сложнее, — предупредил Фэб. Берта нервно хмыкнула.
— Возможно, — согласилась она. — Хотя по Джессике не скажешь.
Фэб вдруг улыбнулся.
— А я бы очень этого хотел, — признался он. — Но поскольку считал, что это невозможно… никогда не говорил…
— Странно, что Маден молчала, — Берта призадумалась. — Она, если я правильно поняла, давно знала об этом.
— Видимо, да, — согласился Фэб. — Но она, как мне кажется, ждала момента. И сомневалась. Она всегда сомневается. Знаешь, в свое время она призналась мне, что мать научила её одной не очень хорошей с её точки зрения вещи — проверять и сомневаться.
— Она сомневалась во мне, — прошептала Берта. — Я не хотела детей, она про это знала. Но сейчас… всё изменилось. Фэб, помнишь, ты рассказывал когда-то про гермо, которого звали Ди-Къера?
— Ди-Къера из династии Анатори Лутио Борэ, — кивнул Фэб. — Гермо с золотой кровью. Который пожертвовал собой ради своей семьи. Да, это очень красивая легенда.
— Как там было, Фэб?
— Сейчас вспомню, — Фэб прикрыл глаза. — «…и Боги поют вам. А я — лишь слово, лишь слово между вами. Но сейчас, стоя на краю неба, я клянусь вам: ничто не дарило мне столько сил, как верность и любовь, которые заполняют моё сердце.
Лишь один дар сумел я принести вам.
Тот, что носил и в сердце своём, и под сердцем.
Тот, что вёл меня к вам эти дни.
Кровь от крови нашей, души от душ наших, во славу верности роду Анатори, и вам, мои возлюбленные…»
— Красиво, — покивала Берта. — Что ж, придется напомнить Иту…
— Легенду о золотых мостах и крае неба, — согласился Фэб. — Но у нас есть ряд проблем. Если мы решили напоминать, то домой нам сейчас не получится.
— В госпиталь? — поинтересовалась проницательная Берта.
— Именно. В «Поля». Сейчас свяжусь с Федором, предупрежу, чтобы Кир и Скрипач что-то дельное соврали Иту про наше отсутствие. Потом…
— Подожди! Хорошо, допустим, мы это решим, но он ведь нас к себе на пушечный выстрел не подпустит! И даже если бы подпускал, он же еле ходит. Фэб, а вдруг ничего не получится?
Фэб подсел к Берте поближе, взял за плечи, развернул к себе. Заглянул в глаза — взгляд был спокойным и уверенным, такой взгляд был у Фэба всегда, когда он не сомневался в принятом решении, о чем бы ни шла речь.
— Получится, — улыбнулся он. — Это ведь от нас зависит, верно? А мы с тобой слишком хорошо знаем, как он устроен, знаем, что для него важно. Ведь так?
Берта задумалась. А потом вдруг тоже улыбнулась.
— А ведь верно, — согласилась она. — Если любишь, всегда поймешь, что делать. Теперь вызывай Томанова, и поехали в «Поля». Побыстрее. Пока я не испугалась чего-то непонятного, и не передумала.
— Я всё тебе подробно объясню, — Фэб обнял её, и она прижалась к нему — совершенно непередаваемое чувство защищенности и покоя, брат и отец одновременно… — А еще очень хорошо, что будет девочка.
— Почему? — рассеянно спросила Берта. Ей сейчас сделалось очень хорошо и уютно, а вокруг было тепло, уже совсем по-летнему, и ветерок над водой стал ласковым, и мир, кажется, начал потихоньку меняться — но она еще не поняла толком, куда вели эти изменения, что они прочили.
— А потому что у нас мужское засилье в семье, — усмехнулся Фэб. — Ит с рыжим на гермо не тянут, про нас с Киром и говорить нечего. И как ты только нас терпишь?
— С радостью, — шепнула Берта, прижимаясь к нему и ощущая, как размеренно и ровно бьется его сердце. — С радостью, родной. И только так.
04День святого Стилиана
Год 11.974
Возвращались в Москву они ранним утром, первым катером. Уставшая за ночь Берта дремала, прислонившись к Фэбу, а он закрывал её полой своей легкой ветровки. На реке по утреннему времени было прохладно, но день обещал стать жарким — уже высыхала роса на травах, уже поднималось над недалеким городом солнце, одетое в тонкую золотистую дымку…
На шлюзе Берта, наконец, проснулась. Потерла глаза, зевнула, с удивлением огляделась.
— О, обводной, — констатировала она. — Что-то мы быстро.
— Наоборот, медленно, — ответил Фэб. — Ты не замерзла? Живот не болит?
— Не замерзла и не болит, — покачала головой Берта. — Но я ужасно хочу есть. А ты?
— Я тоже, — признался Фэб. — Думаю, к Томанову мы сегодня не пойдем.
— Конечно, не пойдем, — согласилась Берта. — Еще не хватало.
Катер вошел в канал, через минуту уровень воды начал подниматься.
— Еще больше, чем есть, я хочу спать, — подумав, добавила Берта. — И помыться. И собрать мозги в кучку. Фэб, тебе не кажется, что я хочу слишком много всего, а?
— Не кажется, — усмехнулся Фэб. — Желания вполне естественные. И совпадают с моими на сто процентов. Только больше всего мне хочется просто домой.
Берта покивала, соглашаясь. Потом задумчиво посмотрела на Фэба.
— Домой? — переспросила она.
— Ну да, — пожал плечами Фэб. — Домой. А что?
— Нет, ничего, — Берта улыбнулась какой-то своей мысли, ведомой лишь ей одной. — Совершенно ничего, Фэб.
Катер вышел в русло утренней реки, и, набирая скорость, понес их к городу.
Возле входа в подъезд сидел на гранитном бордюре очень невыспавшийся и очень раздраженный чем-то Кир. Когда Фэб и Берта подошли поближе, он поднялся им навстречу, и приказал, даже не поздоровавшись:
— Идите оба быстро в однушку и покажитесь. Бегом.
— Что такое? — не поняла Берта.
— Ночью сердечный приступ был. Бригада из Бурденко полчаса как ушла.
— Почему? — Фэб напрягся.
— Да потому что он нам не поверил, что вы у Томанова, и решил, что вас снова посадила под арест официалка! — рявкнул Кир. — Мы ему ничего доказать не сумели. Томанов — тоже.
— А Томанов…
— Мы на связи сидели с Томановым, — пояснил Кир. — Он сказал, что вы сейчас в эксперименте, что не можете подтвердить, потому что заняты. А он…
— А он — что? — с тревогой спросила Берта.
— Тахикардия под двести, которую мы тем, что было, снять не сумели, и паническая атака, которая до сих пор никуда не делась, вот «он что». И снова одно и то же — «рыжий, нам надо срочно уехать, это всё из-за нас, их снова посадили, это мы виноваты», — Кир сплюнул с досады. — Я так больше не могу. Надо что-то делать с этим.
— Мы, кажется, знаем, что делать, — Берта остановилась. — Кир, две минуты. Послушай, пожалуйста.
— Времени нет слушать, — отмахнулся Кир.
— А ты всё-таки послушай. Потом мы вытащим оттуда рыжего, и ему тоже надо будет послушать, — Фэб тоже остановился, взял Кира за локоть. — Маден дала решение… мне кажется, оно единственно верное.
— Мне тоже, — кивнула Берта. — Кирушка… да погоди ты, не беги!
— Что за решение? — Кир всё-таки остановился, хотя было видно, что долго стоять он не намерен.
— Значит, так. Вчера, во время свидания, Маден рассказал о следующем…
Когда Берта, Фэб, и Кир вышли из лифта в общий холл и пошли по коридору к однушке, они услышали тихий щелчок — закрылась соседская дверь. Видимо, кто-то или подслушивал, или подсматривал. Берта и Фэб тревожно переглянулись. Впрочем, когда подошли, тревога только усилилась.
В маленькой квартире царил сейчас форменный раздрай. «Табурет трехногий», лишившийся ноги, валялся в углу прихожей, на кухне окно было распахнуто настежь; массажный стол стоял сейчас почему-то в коридоре перед входной дверью. Вышедший к ним навстречу Скрипач выглядел, как пугало — по нему сразу было видно, что ночь он не спал, это как минимум. Ночь явно выдалась «творческая».
— Идите, а? — не поздоровавшись, начал он. — Идите, и скажите ему сами, блин, что с вами всё в порядке! А я пошел отсюда, я не могу уже больше!!!
…Ит, сидевший на краешке лежака, при их появлении встал, его шатнуло. Выглядел он просто ужасно: бледный, короткие волосы растрепаны, на левом плече — криво прицепленный переносной блок, взгляд отчаянный, какой-то полубезумный. Фэб заметил, что Ита трясет, нет, не трясет — колотит крупной дрожью.
Господи, ну и дела…
— Вы где были? — срывающимся голосом спросил Ит.
— У Томанова, на эксперименте, — Берта сделала шаг вперед. — Ит, ты что…
— Не ври мне!!! Где вы были, черт бы вас побрал?!
— Мы действительно были у Томанова, — Фэб, взяв Берту за плечи, слегка отодвинул её с прохода, и тоже вошел в комнату. — Просто нужно было срочно…