Но вот Берта…
Уже к среде Ит ощутил, что приближается буря. Позднее он думал, что Берта, наверное, поняла, что у них произошло. Поняла — и обиделась. Он несколько раз пытался мысленно поставить себя на её место, и осознал, что для обиды у Берты есть все основания. Что если даже Фэбу впоследствии ему удастся доказать свою правоту, то ей — нет. По крайней мере, в ближайшее время — точно нет.
И он не ошибся.
В пятницу действительно грянула буря.
Берта пришла одна: по её словам выходило, что Кир с Фэбом снова зависли до вечера в институте, а Скрипач поехал в «Поля», оформлять первую порцию документов и смотреть, где им двоим предстоит жить во время реабилитации и лечения. Принесенную еду она оставила на подоконнике в кухне, даже не вынимая из пакета, и вернулась в комнату — Ит понял, что ей хочется поговорить. Все эти дни она сдерживалась, но сейчас не выдержала. И увильнуть от разговора не получится.
— Не волнуйся, скоро уйду, — начала Берта с места в карьер. — Не отниму у тебя много времени. Но раз сегодня так вышло, то я всё-таки тебе скажу то, что я про это всё думаю, Ит.
— Догадываюсь, что ты думаешь, — Ит опустил голову. — Но ты пойми, это всё не так просто, и…
— Я — пойми?
— Да. Ты пойми.
— Знаешь, дорогой мой, это не я, это ты пойми. И выслушай. Можно ведь в кои-то веки выслушать свою собственную жену? Или мы уже настолько далеки, что мои слова вообще перестали что бы то ни было значить?
— Берта, это не так, зачем ты говоришь такое? Это же неправда, причем очень жестокая неправда.
— Ну тогда вот тебе еще порция жестокой неправды. Ты вор, Ит. Ворюга. Циничная и подлая ворюга.
— Что? — Ит растерялся.
— А вот то. Ты и рыжий… вы мне дали жизнь. Вы мне вернули жизнь, оба. Еще тогда, в самый первый год. Когда ты ушел… тогда, в тот самый первый раз, помнишь?.. ты ушел сюда, к себе, а я лежала за стенкой, в своей квартире, в трёх метрах отсюда, и думала. Я не спала всю ночь, Ит, я думала. Я думала о том, что моя жизнь прежней уже никогда не станет, и что моя любимая картина, с бабочками — она оказалась пророческой. И что бы ни происходило со мной в жизни дальше, у меня будет… вот это… то, что я буду помнить до самой смерти… а потом я ждала, Ит. Я ждала вас, сволочь ты проклятая, сорок лет!!! Я жила от встречи до встречи!!! И ваша работа, и эта тварь Орбели… я была готова терпеть всё, понимаешь? Всё! Лишь за одно право — надеяться, что вы вернетесь… и каждый раз, когда вы возвращались, я ехала в церковь и заказывала молебен, я каждый раз благодарила Бога за то, что вы живы, что с вами всё в порядке, и за то, что мы хоть раз в три года можем побыть вместе три дня…
Она осеклась, всхлипнула. Отвернулась. Но когда повернулась — глаза были сухими. Она продолжила.
— Потом… потом, когда вы вернулись, и когда появился Кир… в тот год я была счастлива так, что даже в мыслях не держала до этого… такую возможность. Я не знала, что такое счастье бывает… вообще бывает… И я через что угодно была готова пройти, чтобы это счастье осталось со мной. И не ври, что ты не чувствовал тогда того же самого!
— Чувствовал, — тут же согласился Ит. — Даже не смотря на то, что не было Фэба. Бертик, правда, я не вру. Честно.
— И потом… да, потом было плохо и трудно, очень долго было плохо и трудно, но… нам ведь никто не обещал, что будет легко, так? А я всё равно благодарила Бога, Ит. За то, что просыпаясь, я видела — вас. И даже когда я тут, в этом доме, умирала от рака и годами мучилась от боли — я всё равно благодарила Его за то, что вы оба были рядом. Я понимала, что умру, но мне всё равно было легко — просто от мысли, что я не одна. Меня только очень сильно огорчало, что вы пили, но… даже это было мелочью, Ит, в сравнении с той бесконечной благодарностью. Понимаешь?
Ит кивнул.
«Боже, что же я делаю, — пронеслась в голове мысль. — Нельзя молчать. Надо возразить что-то… но возразить-то нечего».
— А сейчас… сейчас, после вот этого всего дерьма — ты хочешь отнять у меня то, что мне дороже даже, чем жизнь? Это подло, Ит. Я ожидала от тебя многого, но такой подлости — нет, — из её глаз побежали слёзы. — Неужели ты не понимаешь… ты хочешь сохранить мне жизнь, как ты говорил — и сам сейчас отбираешь её? Что с тобой стало, ты же всегда был умным! Ты что, хочешь убить меня — вот так? Тебе вроде бы голову не стреляли, в отличие от Ри! Так откуда у тебя в твоей проклятой голове взялась эта чудовищная циничная схема?.. Лучше бы я умерла тогда от рака, чем сейчас терпеть… вот такое…
Она плакала, уже не скрываясь, и эти слёзы стали последней каплей — для Ита. Выдержать её слёз он не смог. Она плакала очень редко, очень, и он знал, что слёзы для неё — последняя степень отчаяния. Для неё слёзы или слабость никогда не были аргументам, она почти никогда не срывалась, и даже если аргументы в каком-то споре заканчивались, это не выводило её из равновесия. Но чтобы вот так?.. По пальцам одной руки можно пересчитать за всю жизнь…
Он сел рядом с Бертой, обнял, прижал к себе.
— Ну не надо, маленькая, ну пожалуйста, — просил он, гладя её по голове, по плечу, пытаясь вытереть слёзы. — Я, правда… господи… ну что ж такое… Бертик, я, наверное, плохо объясняю, и…
— Не надо мне ничего больше объяснять, ты и так уже наобъяснял на год вперед, — Берта попыталась отстраниться от него, но Ит не отпустил. — Я же… Ит, я люблю тебя… зачем ты меня убиваешь так больно…
— Я вовсе не хочу… боже, что ты со мной делаешь… маленькая, ну пожалуйста…
— До сих пор, Ит… до сих пор… я там, в соседней квартире… лежу на диване ночью, и вокруг одна ночь… я лежу и думаю… а ты… ты…
Отказать ей было выше всяких сил, да, собственно, Ит почти сразу понял, что не сумеет — отказ был бы сейчас смерти подобен. И еще — очень остро, до боли остро совпало то, о чем думал последние дни он. Видимо, и он тоже, пусть отчасти, но всё-таки тоже — был каким-то кусочком души в той комнате; той, самой первой ночью, когда зашел за сахаром, а она плакала от отчаяния, стоя у окна. Только тогда причина отчаяния была другой, теперь же причиной стал он сам…
Скрипач той ночью так и не пришел — но Ит про него даже не вспомнил. Точно так же он смог вспомнить, кто и когда зарядил оба небулайзера, и кто так удачно положил их совсем неподалеку от лежака. Протяни руку, и возьми, если нужно.
В большую квартиру Берта вернулась только под утро.
Они уезжали в воскресение вечером, вдвоем. Ни Берта, ни Кир с Фэбом провожать их не пошли, и Ит подумал, что, наверное, к лучшему — слишком уж богатой на встряски вышла эта неделя. Скрипач в тот вечер был задумчив, озабочен, причем причины его задумчивости были где-то далеко — он то и дело отвлекался, чуть было не забыл на пристани их сумку с немудрящими пожитками, позже выяснилось, что куртки почему-то остались дома… в общем, по словам Ита, Скрипач витал где-то в облаках, и думал о чем угодно, но только не о деле.
— Рыжий, спустись с небес на землю, — попросил Ит, когда катер подходил к пристани у «Полей». — Нам выходить.
— Чего? А, действительно. Приехали. Так, сейчас к Илюхе заглянем, и пойдем устраиваться, — Скрипач потянулся, зевнул. — Не знаю, как ты, а я бы сейчас пожрал чего-нибудь существенного.
— Чаю и спать, — возразил Ит. — Есть не хочется.
— Надо, чтобы хотелось. За твои сорок четыре килограмма тебе Илья врежет персонально, — пообещал Скрипач, вытаскивая из-под лавки сумку. — А я помогу.
— У меня кость легкая, — напомнил Ит.
— У тебя не кость легкая, а башка с прибабахом. Ладно, авось, тут подраскормят хоть немного. Слушай, а воздух того… хороший. Пока ты лежал, я на это внимания не обращал, но сейчас подтверждаю слова Саиша — воздух, что надо.
Ит вяло пожал плечами. Ну, воздух, ну и что? Воздух как воздух.
Они не спеша дошли до корпуса, поднялись на второй этаж.
— Я тут посижу, подожду тебя, а ты иди, — Скрипач сел на единственную лавку, стоявшую в углу коридора. — Я так понял, что Илья к тебе имеет отдельный разговор.
— Вот только этого не хватало, — поморщился Ит. — Делать ему нечего.
— Нечего или не нечего — это не тебе решать, — Скрипач зевнул. — Давай, давай, двигай.
Комната у Ильи была маленькая, но обжитая и потому уютная. Видно было, что Илья обосновался тут надолго, по крайней мере, в ближайшее время он точно не ожидал перевода. В комнате имелся письменный стол, добротная кровать (где только достал?), кресло, и пара стульев. На окне примостился горшок с геранью — Ит даже немного удивился, но вида не подал. Каждый имеет право на причуды и слабости, хотя герань и Илья у Ита в голове как-то всё-таки не очень совмещались.
Илья, сидевший за столом и что-то читавший, увидев Ита, указал на стул, садись, мол, и снова уткнулся в визуал. Читал он еще минуты три, и эти три минуты Ит послушно молча сидел, исподтишка оглядываясь.
— Ну, чего смурной такой? — поинтересовался Илья, наконец, сворачивая визуал. — Ты же сам хотел лечь. И опять недоволен?
— Да нет, я доволен, — возразил Ит. — Спасибо, правда.
— А чего тогда выражение на лице похоронное? Случилось что?
— Илья, я сорвался. Один раз с мужем, второй раз с женой, — Ит опустил голову. — Это было не очень хорошо с моей стороны.
— Что в этом такого? — удивился Илья. — Скажу тебе больше. Если хочешь у меня работать, «срываться» придется периодически. Мне психопаты не нужны, ты меня знаешь.
— Официальная, дубль второй, — криво усмехнулся Ит. — Шантажируешь?
— А ты как думаешь? Мне, прости, на твои пометки в деле плевать, — жестко ответил Илья. — Контракт у тебя еще на два года. Он не отработан. Вот и будь любезен… соответствовать.
— А если я не хочу?
— А кто тебя спрашивает? В общем, так. Ит, я настаиваю на том, чтобы ты хотя бы раз в месяц встречался с женой и мужем. Это минимум, лучше чаще. Работать у меня ты будешь только на этих условиях. Я не официал, но оскотиниться я тебе не позволю.