В день отъезда Ит после утренних процедур пошел попрощаться с бассейном. Бассейн — это почему-то было хорошо. Это была спокойная работа руками, а работа руками, как известно, отлично отвлекает от невеселых и ненужных мыслей. Расставаться с бассейном было, признаться, жаль. Искупаться Иту удалось всего дважды, но вот посидеть рядом с водой, или читая, или просто наслаждаясь покоем и тишиной было удовольствием, которого он в самом скором времени окажется лишен… и этого жаль. Мелочь, а всё-таки жаль.
На подходах к бассейну Ит услышал, что там явно кто-то есть. За кустами, скрывавшими чашу, слышался плеск воды и чей-то смех. Он подошел поближе, вышел на тропинку, которую они за эти дни протоптали, и через минуту оказался у бассейна.
На краешке, в самой мелкой части, сидела молодая женщина в цветастом сарафане, и держала на руках дочку. То, что это дочка, стало понятно сразу — и женщина, и маленькая, лет двух, девочка, были похожи: светловолосые, кудрявые, как одуванчики (Ит тут же вспомнил Настю и поразился этому внезапному сходству), сероглазые и круглолицые. Девочка тянулась к воде, мама не пускала, но плюхать по воде ладошками малышке, видимо, очень нравилось.
— Асенька, нельзя в водичку. Нельзя! Дядя придет, рассердится… Ох ты какая егоза!.. Ася, ну куда ты…
— Купайтесь на здоровье, — Ит вышел из-за кустов, улыбнулся. — Почему нельзя?
— Ой, напугали, — женщина засмеялась. Подхватила дочку на руки, встала. — Я думала, для врачей это. Только им можно.
— Всем можно, — твердо сказал Ит. — Вы там другим скажите, пусть приходят. Но чтобы чисто было, ладно? Ничего не бросать и не мусорить. Тут госпиталь всё-таки.
— Спасибо большое, — женщина заулыбалась еще шире. — С детьми на речку тяжело идти, да и опасно там, и грязно. А тут рядышком совсем. Вы доктор, да?
— Пока что пациент, — пожал плечами Ит. — Но, думаю, скоро им быть перестану. А так да, работал доктором.
— Дядя! — маленькая Ася решила, что на неё не обращают внимания, и что это надо срочно исправлять. — Дядя! — повторила она и ткнула в Ита пальчиком. — Вот!..
— Точно, — покивал Ит. — Дядя. А ты Ася, да?
— Да, — гордо ответила девочка. — Мама, — она указала пальцем на мамин подбородок. — Дай!
— Болтушка растет, сил нет, — пояснила мать. — Так мы тогда придем завтра?
— Приходите, — подтвердил Ит. — Ребята будут только рады.
05Из пепла
Год 11.974
В квартире за месяц их отсутствия ничего не изменилось, разве что пыли прибавилось. Скрипач, едва войдя, кинул привычным движением сумку в угол в прихожей, а затем сказал:
— Пойду до магазина дойду, жрать нечего.
— Сходи, — кивнул Ит. — А то не успеешь.
Сейчас было около семи, а кулинария, в которую они обычно ходили, как раз в семь и закрывалась.
— Тебе чего взять? Черного и творога?
— Ну да, — Ит немного удивился. Скрипач, который не ругается и ни на чем не настаивает? Странно. — Можешь еще слойки прихватить, если будут.
— Если будут, прихвачу, — согласился Скрипач. — Воду вскипяти.
— Угу… если кипятильник работает.
— Это да.
Скрипач ушел. Ит положил свою небольшую сумку поверх большой, и прошел в кухню. Кипятильника не было. Интересные дела. Куда-то убрали перед отъездом? Так вроде бы некуда.
В прихожей скрипнула открывшаяся дверь. Рыжий вернулся? Что это он так быстро?
Но это был не Скрипач.
В дверях стояла Берта.
— Привет, — сказала она. — Давно вернулись?
— Десять минут назад, — отозвался Ит. — Ну, привет. Как вы тут?
— Нормально.
Берта явно нервничала.
Ит не мог понять, почему.
— Как съездили? — спросила она.
— Неплохо, в принципе, — пожал плечами Ит.
— Хорошо, что неплохо. Отдохнули?
— Немного. Берта, в чем дело? — решился он, наконец.
— Ит, я беременна. Четыре недели.
— От кого? — спросил Ит.
И только спросив, сообразил, что сказал.
Берта подошла к нему, со всей силы влепила пощечину, потом обошла его, замершего посреди комнаты как статуя, и вышла прочь.
Скрипач, ждавший Берту в большой квартире, едва открылась дверь, спросил:
— Ну что? Сказала?
— Сказала, — ответила Берта, потирая правую руку.
— А он?
— Он спросил, от кого, — невозмутимо ответила Берта.
— А ты?
— А я врезала ему по морде. Сильно. Рука теперь болит.
— Блин, — расстроено покачал головой Скрипач. — Холод надо. Пошли, под холодной водой подержишь немножко. Идем, идем, не стой.
Берта вдруг рассмеялась.
— Что смешного, не пойму? — удивился Скрипач.
— Господи… рыжий, это так глупо вышло… как в кино…
— Ни хрена себе кино, — пробормотал Скрипач. — Идем в ванную, я сказал. Синяк же будет. Ну, Берта!
— Иду уже, вот заладил, — отмахнулась она. — Может быть, я зря ушла?
— Не зря. Правильно ушла. Так ему и надо, идиоту, — Скрипач скривился. — Как можно было ляпнуть такую глупость!
— Вполне нормальная глупость, если учесть, что он ничего не знает, — возразила Берта. — И мы тоже хороши, конспираторы.
Дверь, недавно починенная, хлопнула — вернулся Кир.
— Этот где? — поинтересовался Скрипач.
— Куда-то ушел, — доложил Кир, входя в кухню. — Бертик, ты сказала?
— Сказала. Спросил, от кого. Дала по роже, — отрапортовала Берта из ванной. — Фэба не видели?
— Чего он спросил? — не понял Кир.
— Спросил, от кого я беременна.
— Мудак, — протянул Кир. — Ну, мудак… вернется — уши надеру!
— Да ладно вам, ей богу! — Берта снова засмеялась. — Эту сцену я на всю жизнь запомню, она того стоила. Кир, куда он ушел?
— А я почем знаю? — удивился Кир. — Спустился вниз, потом во дворы куда-то слинял.
— Фэб где? — снова спросила Берта.
— В магазине, — отмахнулся Кир. — В очереди стоит.
— За чем? — поинтересовался Скрипач.
— За гречкой и за сахаром.
— Гречка — это хорошо, — протянул Скрипач. — А лук у нас есть?
— Есть. И растительное масло тоже есть. Иди, готовь, радость моя, — Берта щелкнула его по носу. — Голодный, небось.
— Уже пошел, — кивнул Скрипач.
— А этого искать? — нахмурился Кир.
— Не надо. Пусть побродит пару часов, подумает. Ему это надо как-то уложить в голове, — справедливо заметил Скрипач. — Поедим, а потом поищем.
Сигареты, купленные еще в Сосновом Бору, нашлись в самой нижней сумке, вместе с перепачканной кровью одеждой — одежду, его одежду, в тюремном госпитале им отдали. Невскрытая пачка оказалась вся перемазана кровью, но пленка, по счастью, не порвалась. Зажигалка лежала там же, и она работала. Ит вспомнил, что сигареты и зажигалка находились в правом кармане рубашки, поэтому они и уцелели. Он содрал пленку, кинул её, не глядя, на пол, и вышел из квартиры, даже не закрыв за собой дверь.
В голове словно бы поселился какой-то несмолкающий постоянный звон, в ушах шумело. Ни одной складной мысли, вообще ни одной. Он сам не заметил, как спустился вниз по лестнице (забыл про лифт), и — следующей картинкой — он обнаружил себя, сидящим на поребрике в каком-то дворе. Он поднял взгляд. Трёхэтажный дом, из бывших бараков, маленький двор. Сидел он сейчас под старым кустом акации — протянул руку, сорвал перистый пыльный листочек. Было, было… Мелькнуло давнее, полустертое воспоминание — где-то я видел акацию… а много где…
Первая затяжка пошла плохо, он закашлялся, давясь дымом. Видимо, сигареты пересохли, и табак сейчас был на вкус резким, неприятным, сорт из дешевых. Впрочем, какая разница? Вторая затяжка пошла уже лучше. Да, от этой привычки только могила вылечит… голова закружилась, он сел поудобнее, прислонившись спиной к старому узловатому стволу. Мыслей, адекватных и разумных, всё еще не было, но сейчас стало почему-то до боли хорошо, и он решил, что нужно еще вот так посидеть, покурить… и послушать звон в голове, потому что мыслям взяться просто неоткуда.
— Эй, парень, кто это тебя так? — раздался рядом пьяненький веселый голос.
— Чего? — Ит с трудом опомнился. Повернулся — рядом стояла пестрая компания, одна из тех, которые летом в Москве спонтанно образуются во множестве. Лохматый высокий мужик в растасканных трениках и дырявой майке, его ровесник, какой-то квадратный и угловатый, в тельняшке и джинсах, и парень лет двадцати, белобрысый, одетый поприличнее, чем остальные — светлая футболка и конторские серые брюки, правда, весьма не новые. От всех троих пахло пивом, в руках они держали бутылки. «Жигулевское». Всё по классике.
— По морде тебе кто дал-то? Фингал нехилый. Трезвый вроде, — лохматый с интересом посмотрел на него.
— Жена, — Ит смущенно улыбнулся.
— Да ты чо, — покачал головой угловатый. — А за что она тебя так?
— Она сказала, что она беременна.
— И чего? — не понял лохматый.
— А я спросил — от кого, — Ит, кажется, уже и сам начал осознавать весь идиотизм ситуации, в которой оказался. — Ну и она… и вот…
Лохматый заржал, вслед за ним захохотали угловатый и молодой.
— Ну ты… ты, блин, даешь… — утирая слёзы, подвел итог лохматый. — Моя б меня убила на месте… за такие-то вопросы… считай, легко отделался… выпить хочешь?
— У меня денег нет, — честно признался Ит. — Совсем.
— А не беда, потом сочтемся, — угловатый протянул ему руку, вставай, мол. — Занесешь, я в этом доме живу, на третьем этаже, вон окно моё. Такое дело отметить надо!
«Потом занесешь» — это было словно приветом с той, давней Терры-ноль, из того времени, когда они были тут впервые. Люди, даже незнакомые, верили друг другу, и (вот же глупость), такие ситуации, как эта, были для них в порядке вещей.
— Пошли, — приказал лохматый. — Гуляем мы сегодня! Петьке премию дали, — кивок в сторону молодого, — а Колька от своей мегеры четвертной утаил. Надо всё оприходовать, отберут же…
— Да не отберут, — вяло попытался отбиться молодой, но его ту