мы сидели, и ревели, как две белуги. А потом к нам постучали из соседнего номера, и стали спрашивать, всё ли в порядке.
— А вы?
— Мы не открыли, конечно. Еще не хватало…
Глебу решили дать поспать, ему нужно было экономить силы. Проблема заключалась только в том, что его приходилось удерживать руками: они не рискнули зафиксировать его на обломке, уже больно ненадежным он был. А ну как начнет тонуть, а они отвязать не успеют?
Руки замерзли ужасно, впрочем, и ноги тоже. И не только ноги. Замерзло, если говорить честно, вообще всё, что могло замерзнуть, и даже сверх того. А тратить стимулятор на себя они побоялись. Мало ли что? Вдруг сборщик не придет еще часика этак четыре, а то и пять? Препаратов мало, синтеза нет. Есть чуть больше, чем ничего: два распатроненных малых набора, часть из которых уже ушла на Глеба, четыре биощупа, и еще два резервных генератора, которых хватит часов на шесть работы «грелки».
«Грелка» выглядела как тонкая липкая ткань, в которую можно завернуть раненого, чтобы избежать переохлаждения, и которая заодно немного обезболивает и закрывает повреждения. Этакая помесь бинта и греющего одеяла. Проблема была в том, что «грелка», которую они успели вытащить из тонущей «стрелы» оказалась повреждена. К ней чудом сумели прицепить аккумуляторы с комбезов, и она худо-бедно, но работала.
Пока работает «грелка», Глеб жив. Холода он не перенесет.
Ит, с трудом держась за обломок окоченевшими пальцами, снова и снова вызывал сборщик, но ответом ему была тишина — эфир на разрешенных частотах сейчас глушили, потому что обломок всё еще плавал в зоне активного боя. Скрипач, проклиная всё и вся, выуживал из набора то, что понадобится следующим для пилота.
— Что-то меня подзадолбала эта война, — пожаловался Ит.
— А ты захоти, чтобы её не было, — ехидно предложил Скрипач.
— Сам захоти, — рассердился Ит. — Ты же понимаешь, что это так не делается.
— Понять бы еще, как это на самом деле делается.
— Ну… рыжий, как мне кажется, этот наш дар работает только тогда, когда не осознается. Это откуда-то изнутри, — Ит поморщился. — Это даже не желание.
— А что это тогда такое? — Скрипач, наконец, переложил в нагрудный карман комбеза всё, что хотел, и опустил клапан.
— Это потребность. Отчаянная какая-то потребность…
— Тогда тебе не повезло, — Скрипач засмеялся. — Ох, как тебе не повезло!
— Это в чем? — полюбопытствовал Ит. Подтянул пилота повыше, придерживая за плечо.
— А у меня до сих пор эффект прерванного действия, забыл? — ехидно спросил Скрипач. — Так что лежать тебе в Бурденко, родной.
— Это еще зачем?
— Чтобы сделать новую руку, ногу, и левое легкое.
— Я вот сейчас обплыву эту хреновину, и утоплю тебя на хрен!!! Соображай, что говоришь вообще!!!
— А я всё правильно говорю, — Скрипач скорчил брезгливую рожу и показал Иту язык. — Вот увидишь, так и будет.
— Убью.
— Ага. Потом убьешь, это точно. Но сначала всё будет так, как я хочу. Понял?
— Урод…
В конце октября Кир и Скрипач уехали на трое суток в Москву, по их словам — проверить квартиру. Чем они на самом деле занимались в Москве, выяснилось только в ноябре, и после этого выяснения Берта со Скрипачом не разговаривала неделю.
Оказалось, что они ездили мстить.
И охранниками из больницы они не ограничились.
Берта о цели их отлучки узнала только тогда, когда ей позвонил Томанов, и полчаса рассказывал о том, что ему очень жаль, что всё так получилось. Берта, к тому моменту уже полностью уверившаяся в том, что всё в прошлом и начинает порастать быльем, сначала не поняла, что к чему, но потом…
— Господи, зачем? Ну зачем? — спрашивала она Скрипача. — Рыжий, для чего вы это сделали?
— Для чего мы набили ему морду так, что он две недели провалялся в больнице? — уточнил Скрипач. — Затем, что так было нужно, Бертик. Знаешь, я очень многое и очень многим спускал с рук. Но у меня кончилось великодушие и всепрощение. У меня теперь есть список, по которому я буду идти, и, поверь, проще остановить БЛЗ со сломанными тормозами, чем меня.
— И кто еще в твоем этом списке? — безнадежно спросила Берта.
— Огден. Гарай. Пара-тройка садистов из научной группы, которых мы по недоразумению отпустили. Я же не убиваю, я же так… погладил, считай, — Скрипач нехорошо усмехнулся. — Я наказываю.
— Но для чего?
— Чтобы другим впредь неповадно было. Хватит. Мне надоела эта беззубая политика.
— А если посадят? — поинтересовалась Берта.
— Не посадят, — отмахнулся Скрипач. — Поверь, не посадят. Никого еще не сажали за показательные порки.
— Тебе надо было не пометку ST в деле ставить, а подтверждать психиатрический диагноз! — рявкнула Берта.
— За что? — поинтересовался Скрипач. — За то, что я не хочу давать в обиду свою семью?
— За то, что ты, кажется, решил разучиться прощать, — грустно ответила ему Берта.
— Я не разучился, — возразил Скрипач. — Но есть вещи, которые прощать просто нельзя.
— Он не виноват, — безнадежно произнесла Берта.
— Он виноват. И он это понял. И просил у тебя прощения не из страха передо мной, а потому что на самом деле понял. Хочешь узнать, почему?
— Ну и почему?
— А потому что он держал в руках «Терьер», который я ему дал перед тем, как набить ему морду. И он мог выстрелить в меня в любой момент, Бертик. Я уровнял ситуацию.
— Ты сумасшедший.
— Да, ты права. Я сумасшедший. И я очень жалею, что не сошел с ума немножечко раньше.
— Почему?
— Потому что тогда мы бы избежали очень многих бед…
Сборщик появился уже в сумерках, когда, как казалось обоим, вода стала совсем ледяной, а аккумуляторы разрядились почти полностью. Сначала на сборщик подняли Глеба, потом кое-как забрались сами.
— Ри, сука, только довези и выйди из кабины, — предупредил по связи Скрипач. — Убью на хрен…
— Парни, вы нормально? — спросил один из врачей, когда Глеба, наконец, положили в капсулу, как положено. — Сколько просидели?
— Почти пять часов, Ген, — Ита трясло, да так, что он испугался за зубы. — Дайте что-нибудь… побыстрее…
— Сейчас. Неудачно вы попали, в самый эпицентр, — сборщик уже разворачивался, и, набирая скорость, уходил из зоны. — Семен, дай две «грелки»! И восьмерку боевую дай.
— Лучше по сто грамм дай, — попросил Скрипач.
— По шее я тебе дам. Сейчас два места для вас закажу тоже.
— Еще не хватало! Всё равно смена кончилась, у себя отогреемся.
— А ваши где?
— Фэб на операциях стоит, Кир выходной, — с грелкой стало получше, и Ит ощутил, что глаза слипаются. Ну, правильно. Дежурили, считай, больше суток, последние восемь часов были на сборе, из которых пять часов провели в воде.
— Ген, заказывай, не слушай этих двинутых…
— Отвалите, а? — жалобно попросил Скрипач. — Нам полчаса еще идти. Мы за эти полчаса нормально согреемся.
— Рыжий, у тебя температура тридцать четыре. Поэтому заткни плевательницу, и слушайся старших.
— Сень, у нас с тобой одинаковый третий класс, какой ты старший, на фиг!..
Первые месяцы получились, конечно, дерганными, не без того. И вещи пришлось перевезти, и устроиться на новом месте. А потом началась переподготовка, во время которой Ит искренне порадовался, что они не сидели просто так, не филонили, а занимались всё это время, пусть и не в полном объеме. К радости Кира, Ита, и Скрипача, им автоматом зачли тот курс, который они отрабатывали последний год в Москве, и сходу дали пятый класс — в «Вереске» они не сумели подняться выше седьмого. Подготовка шла до конца ноября, и в декабре они, наконец, попали на «Балтику».
Госпиталь-гигант ходил над мелким морем, ориентируясь на схему боев, и высылал так называемые сборщики, небольшие машины, способные нести до десяти «стрел» и имевшие по две операционных, в которых можно было работать с самыми срочными пациентами. Кроме «Балтики» имелись еще два крупных госпиталя, которые работали в таком же режиме, «Наяда» и «Янтарь», и штук шесть госпиталей поменьше.
«Балтика» могла многое, собственно, как и все универсальные модульные корабли Санкт-Рены. При желании на ней можно было выйти даже в стратосферу, правда, по условиям всё того же вездесущего пакта, делать это запрещалось. Оборудование в госпитале было прекрасное — шестерка и семерка, врачебный состав — отличный, и, что тоже оказалось приятным сюрпризом, новую команду приняли сразу, очень тепло и добро.
Работы, конечно, оказалось выше крыши, но к этому все как раз были готовы, мало того, к этому стремились. Как и во всех других подобных структурах тут существовал принцип смены специализации, и категорически не приветствовалось доведение части действий до автоматизма. Специалистов переводили с места на место по мере надобности, это делалось для того, чтобы монотонность одного и того же действия не привела к ошибке. Хирургов уровня Фэба, например, могли месяц ставить на экстренные операции, потом переводили на плановые, потом пускали «в поле», проветрится, потом снова ставили на экстренные, и так далее. Врачи уровнем пониже, или проходящие обучение, тоже не ставились на монотонную работу. Было всё: и «поле» (руководство присматривалось к будущим перспективным диагностам), и экстренные, и выхаживание, и плановые…
После Нового Года, который, кстати, удалось встретить дома, с Бертой и дочками, Скрипача, Ита, и Кира внезапно вызвал один из главных врачей, которых тут было полтора десятка, и сообщил, что специализации распределяет следующим образом. Кира он прочил в руководители, и пообещал почаще ставить «на объемы», чтобы начинал присматриваться. Отличная интуиция, прогноз по дальнейшей работе; на лету выхватывает пропущенные мелочи, корректирует. И, что самое главное, видит не одного больного, а нескольких сразу — и правильно расставляет приоритеты.
Ита со Скрипачом главный врач определял в экстренные. Хорошее чутье, терпение, высокая скорость первичной диагностики и работы, отличные руки, и, что самое главное «вы же совершенно безбашенные, и влезаете туда, куда мало кто рискнет».