Впрочем, сейчас нужно думать о другом.
Дарья села в подвернувшийся троллейбус, крепко прижимая к себе тяжелую сумку с наградным пистолетом, потом снова прошлась пешком и миновала турникет в офисном здании. Она не думала, что кто-нибудь выйдет на службу в субботу, дверь в одну из комнат была открыта, и она, заглянув туда из любопытства, кивнула Юле Борисовой. Пока компьютер загружался, Дарья сварила себе кофе, а потом долго изучала счета за текущий год, аккуратно от руки записывая нужное на клочок бумаги.
Потом она снова шла пешком и ехала в троллейбусе и подошла к выдринскому подъезду, не слишком рассчитывая на успех. Ей повезло, она еще тыкала в кнопки домофона, когда он собственной персоной вылез из подъехавшего такси.
– Я сегодня гостей не принимаю. – Он слегка отодвинул ее от двери.
Это был другой Анатолий, постаревший и измученный, Дарье стало его жалко, и она порадовалась своей жалости. Нет в ней никакой черствости, зря мама наговаривает.
– Придется принять. – Она спокойно вошла за ним в подъезд, а потом в лифт.
– Даша, уйди, – попросил он, – пожалуйста.
– Не могу, – объяснила Дарья, глядя на него с сочувствием. Ей очень хотелось спросить, кого он сшиб так, что за ним приходила полиция, но не стала.
Он молча, не обращая на нее внимания, вошел в квартиру, скинул плащ, бросив его на стоявший около двери стул, и включил свет в ванной.
– Подожди, Толя, – попросила Дарья, – ты сейчас сделаешь то, что я скажу, и я уйду.
Он обернулся и, уставившись на направленный ему в лицо пистолет, процедил:
– Стерва.
– Может быть, – согласилась она.
Он, кажется, не испугался, и Дарье это понравилось. Она немного отступила, давая ему возможность пройти в комнату, и повела дулом, приглашая.
– Психопатка, – хмыкнул он.
Она пожала плечами – думай что хочешь.
– Иди, Толя, не задерживай ни себя, ни меня.
Он хлопнул дверью ванной и прошел в комнату, не глядя на пистолет, и это тоже ей понравилось.
– Включай компьютер. Ты сейчас переведешь на счет… – она левой рукой достала из кармана бумажку и прочитала реквизиты, – четырнадцать миллионов триста тысяч. На самом деле нужно немного больше, но это мы с Петром тебе прощаем.
Он перевел. Дарья, стоя за его спиной, дождалась, когда операция будет выполнена, и убрала пистолет в сумку. Ей очень хотелось пить. Хотелось простой холодной воды, но пить она не стала.
Еще ей хотелось спросить, как он предполагал заставить ее молчать, но она не спросила.
– Я тебя ненавижу, – вымученно сказал он ей вслед.
Она обернулась уже от двери и покачала головой.
– Нет, Толя. Ненавидеть умеют те, кто умеет любить.
По лестнице она, как и в прошлый раз, спустилась пешком.
Ей повезло – мамы не было дома, и она спокойно убрала пистолет на место, а потом постояла у большой фотографии деда. На снимке дед получился хорошо, военная форма ему шла, лицо было строгим и сосредоточенным. Он фотографироваться не любил, и после его смерти они с матерью долго выбирали, какое фото увеличить и повесить на стену. Правильно выбрали.
– Прости меня, дедушка, – вслух попросила Дарья.
Она редко звала его дедушкой, как правило, только дедом.
До дома идти было далеко, но она пошла пешком под мелким противным дождем. Шла медленно, не торопясь и ни о чем не думая. Ее ждала трудная, скорее всего, одинокая жизнь, и ей нужны были силы.
Альбомы для фотографий лежали внизу большого книжного шкафа. Наташа взяла все, залезла с ногами на уютный диван и не торопясь принялась рассматривать старые снимки. Фотографии начала прошлого века почти все были теми же, что и у родителей дома. Прадед, его брат, их дети. Были и такие снимки, которых у родителей не было, но их оказалось немного, и людей, изображенных на них, Наташа узнавала. Дальше пошли снимки предвоенного времени, и тут Наташа почти никого узнать не могла. Нужно будет спросить у папы. И наконец появились фотографии собственно Зинаидиной семьи – она сама, сначала очень молоденькая, потом постарше, муж, сын.
Наташа просмотрела все снимки и вернулась к книжному шкафу – других альбомов не было. Она еще прошлась по большому дому, внимательно оглядывая книжные полки, и вернулась на диван.
Фотографий маленького Коли было много, и одного, и с родителями, но после того, как ребенку исполнилось десять лет, – ни одной. Она снова взяла альбом в руки – точно, на последних фото Коле десять лет. И места для новых снимков в альбоме предостаточно. Где же более поздние?..
Она снова стала рассматривать маленького мальчика, который теперь был бы гораздо старше ее. Что-то знакомое есть в лице… Кого-то он ей напоминает, наверное, маленького папу.
Она посидела немного, не понимая, отчего ей стало тревожно, решительно поднялась и шагнула к компьютеру.
Комп удивил еще больше – он был абсолютно пуст. Ни одного файла, ни одной записи, ни одной фотографии. А вместе с тем им явно пользовались, клавиатура заметно стерта и не очень чистая.
Наташа посмотрела в окно на голые ветви садовых деревьев, яблонь, наверное, или груш, и полезла в Зинаидину почту. В ней ничего не было, ни входящих, ни исходящих, ни записной книжки. И корзина пуста.
Ничего себе тетушка. Прямо агент иностранной разведки.
Наташа опять прогулялась по дому и достала из сумки телефон.
– Тетя Шура, у вас есть фотографии Коли?
– Есть, – удивилась соседка, – а у Зины разве нет? Она фотографировать-то любила.
– Я что-то не нашла. Можно я к вам зайду?
– Заходи, я тебя обедом накормлю.
Наташа накинула куртку, заперла дом и по уже знакомой дорожке отправилась к приветливой соседке. Сейчас она напоминала себе собаку-ищейку. Что-то здесь было, мягко говоря, странное.
– Вот, смотри, – встретила ее Шура с пачкой старых снимков в руках.
Снимков было много. И со всех на Наташу смотрело молодое лицо Петра Михайловича Сапрыкина.
– Ты что, Наташа? – Шура смотрела на нее с удивлением.
– Нет, ничего, – Наташа постаралась сбросить тупое оцепенение и слегка дернула головой, – ничего. А это Нина, да?
– Она, – подтвердила соседка и тяжело вздохнула.
Очень красивая девушка рядом с… Колей смотрела с небольшой фотокарточки. Смотрела нагло, с усмешкой. А может быть, это только казалось настроенной против нее Наташе.
Тетя Шура ошиблась, он ей не брат – дядя. Очень дальний дядя.
– Спасибо, тетя Шура, – Наташа вернула ей снимки. – Я обедать не буду, не хочу.
Ей нужно было подумать.
– Знать ничего не желаю! Хочешь – не хочешь, а будешь.
Муж Зинаиды – Сергей Михайлович. Сережа… Назвали в честь деда? Она почувствовала, что с Сережей беда, потому что он ей родной по крови?
– Спасибо, теть Шур, тогда… совсем чуть-чуть, – попросила Наташа, глядя, как соседка наливает в тарелки щи из квашеной капусты. Есть не хотелось совсем, но и обижать гостеприимную хозяйку не хотелось.
Александрина знает? Едва ли. Она дама с большим апломбом, мужа в бегах не потерпит.
– Может, по рюмочке выпьем перед обедом?
– Давайте.
А он знает, что мать умерла? В понедельник он был обычный, как всегда. Она ругалась на Стаса, а Петр проходил мимо. Да, в понедельник он был такой, как всегда. А в четверг на нем лица не было. Из-за Сережи? Или узнал про мать?
Щи оказались очень вкусными, Наташа не заметила, как съела всю тарелку. И котлеты были вкусными, и картошка. В Москве такой не бывает. И сидеть на маленькой деревенской кухне ей нравилось: уютно и безопасно.
– Приходи ко мне ночевать. Что тебе одной в таком домище? И мне повеселее будет.
– Спасибо, теть Шур. Я подумаю.
Если он знает про мать, значит, понимает, что рано или поздно она, Наташа, обо всем догадается. Зинаида уничтожила фотографии, но ее знакомые их не уничтожили. Шура, например. Или те люди, с которыми он снимался. Фотографии в основном были групповые.
– А Нина… она работала или училась?
– Какая там учеба? Тупица. В столовой на раздаче стояла. Хоть и грех так говорить про покойницу, а противная девка была, грубая. Как только он не видел? Ума не приложу.
«Почему она решила, что стрелял Выдрин? Он трус, никогда бы на такое не решился. Вот сопляков подбить на похищение – это ему в самый раз. Да и зачем Выдрину ее убивать? Чтобы не сопоставила встречу в ресторане с наездом на фирму? Нет, это не повод для убийства. Стрелял Петр Михалыч. То есть дядя Николай. Стрелял, потому что узнал про смерть матери, и испугался, что я сюда приеду».
– Знаешь, Наташа, я думаю, Коля через несколько лет сам бы ее бросил. Не пара они были. Ну что это за жена, с которой ни поговорить о чем-то, ни помолчать. А он парень видный был, высокий, красивый, у такого в Москве от девок отбоя бы не было. А если бы не бросил, то мучился бы всю жизнь.
Ночевать, пожалуй, стоит у тети Шуры, сюда он не сунется. Вернее, сюда сунется с меньшей вероятностью. Господи, что делать?
– Как же ты все-таки на молодую Зину похожа!
Нужно уезжать. Надо ехать в Москву, а во вторник вернуться вместе с папой.
– Зина, как Коли не стало, сильно сдала. Через несколько лет только отошла понемногу, в Москву стала часто ездить, по нескольку раз в год. В театры там ходила, в музеи. По мне, так никаких театров не надо, если телевизор есть.
В полицию пойти? Засмеют и не поверят. Мало ли кто на кого похож.
– Спасибо, теть Шура. Очень вкусно. Объедение.
Наташа вышла на крыльцо. Похолодало. Сквозь голые ветки редких деревьев виднелась пустая улица, ведущая к железнодорожным путям, а вдалеке, уже за путями, почти невидимый в холодном тумане, темнел лес.
Стасово получило статус города только перед самой войной, а совсем давно, еще при царской власти, это было большое село. И дома в старой части города были сельские, с небольшими участками, засаженными нехитрыми овощами. Только в семидесятые годы в городе начали строить классические советские девятиэтажки, в которые жители, привыкшие жить на земле, переселялись неохотно, просто выбора не было – о коттеджах тогда никто и не слышал.