тветствовал маникюру и помаде на губах. Она приветствовала гостей, обратившись к ним по-португальски, в ее огромных черных глазах сквозило, казалось, искреннее дружелюбие.
Изящным жестом она пригласила гостей в столовую, где служанка раскладывала горы снеди на серебряные блюда. Стол был сервирован на три куверта. Исабель села и плавным движением рук пригласила гостя и гостью расположиться по обе стороны от нее. Внимание Патриции привлек большой портрет на стене; хозяйка могла глядеться в него, как в зеркало.
– Нравится? – поинтересовалась Исабель. – Его заказал мой муж незадолго до того, как… умер.
Двое слуг сновали вокруг стола, разнося блюда с рыбой и зеленью, третий вкатил тележку с зажаренным на решетке мясом.
Патриция совершенно растерялась. Она, конечно, заранее отрепетировала все, что собиралась произнести, но этот прием оказался просто абсурден – невероятное количество пищи, изящная, но в высшей степени высокомерная манера поведения хозяйки дома…
– Вы ничего не едите, мисс Деннисон.
Эта фраза прозвучала, как обвинение.
– Я не голодна, – пролепетала Патриция.
– Но вы приехали на ланч!
– Нет, я приехала поговорить с вами.
– Вот как? О чем же?
– О Мигеле.
– Пожалуйста, не заводите разговор на эту тему. – Исабель отрезала себе кусок мяса. – Она меня волнует.
– Меня она тоже волнует, миссис Велосо. Он в тюрьме – и находится там по вашей жалобе.
– Ну, а что бы вы сделали на моем месте? – В ее голосе послышались едва ли не жалобные нотки. – Он ведь убил моего мужа.
Патриция перевела взгляд на Эмилио. Но он, как загипнотизированный, не отрывал глаз от Исабель. Причудливая пикантность ситуации явно будоражила его.
– Миссис Велосо, что бы там ни произошло, все это случилось почти год назад. Почему вы выдвинули обвинения именно сейчас?
Исабель отложила нож и искоса посмотрела на Патрицию.
– У меня не было другого выхода. Он собирался покинуть страну. Другая женщина вздумала похитить его у меня.
– Вы говорите обо мне…
– Да, о вас! – В глазах Исабель вспыхнула ненависть. – Он любил меня до тех пор, пока вы не вошли в его жизнь. Он был готов ради меня на все, что угодно. Даже на убийство. И я относилась к нему точно так же. Женщина не способна любить мужчину сильнее, чем я любила его.
– Так почему же вы на все это пошли?
– Мне надо было удержать его в Португалии.
– За решеткой?
Исабель стукнула кулаком по столу.
– Пока он здесь, это не имеет ровным счетом никакого значения. В тюрьме никто не причинит ему вреда. У нас нет смертной казни. Его будут хорошо кормить, о нем будут заботиться. Я сама прослежу за этим. – Она наклонилась к Патриции. – Мы цивилизованные люди и живем в цивилизованной стране, у нас заключенным разрешены личные свидания. – По лицу у нее пробежала кривая улыбка. – Я буду в его распоряжении раз в неделю.
У Патриции затряслись руки, задрожал голос, но, тем не менее, у нее хватило сил воскликнуть:
– Неужели вы думаете, что Мигель когда-нибудь станет заниматься с вами любовью?
Исабель вскочила на ноги.
– Да! Да! Он ведь любил меня! До тех пор, пока его не украли вы!
Патриция почувствовала, как вокруг нее рушится весь мир. О чем можно было договориться с этой сумасшедшей?
– Миссис Велосо, любовь нельзя украсть, – взмолилась она. – Это дар одного человека другому. Даже если вы со мной сейчас не согласитесь, в глубине души вы вынуждены будете признать мою правоту. – Голос Патриции налился силой и окреп. – Я люблю Мигеля и он меня тоже любит.
– Нет! – истошно завопила Исабель. Схватив нож, она бросилась на Патрицию.
Эмилио метнулся через стол, пытаясь помешать ей. Тарелки и еда полетели на пол. Он повалил Исабель и вырвал нож из ее руки.
– Ах ты, сука! – заорал он. – Да Мигель никогда не любил тебя. Он сам говорил мне об этом. Ты ему надоела. Он считает тебя отвратительной! Он не прикоснулся бы к тебе, даже если бы ему пришлось просидеть в камере тысячу лет!
Патриция с ужасом наблюдала за этим взрывом. Наконец Эмилио подхватил ее под руку и повел из дому.
Исабель все еще лежала на полу, визжа, как раненное животное.
– Ваша честь, это только доказывает нашу правоту. Она безответственная девчонка.
Крефтон Смит, представляющий в суде интересы совета директоров, поднялся во весь рост – шесть футов два дюйма – и подался вперед, вцепившись растопыренными пальцами в стол, за которым восседал судья. На Смите был серый хорошо пошитый костюм, белая накрахмаленная рубашка, запонки с монограммой.
– Это утверждение преждевременно, – подался вперед Хови. – У моего клиента еще десять минут на то, чтобы добраться сюда.
– Восемь минут, – сверившись со своим «ролексом», провозгласил Смит.
Хови сделал большие глаза.
– Ценю вашу пунктуальность, мистер Смит, но слушание назначено на десять часов. Давайте наберемся терпения.
– Мои клиенты, – широким взмахом руки Смит указал на сидящих рядом с ним Коулмена, Эша и Роузмонта, – и так были предельно терпеливы по отношению к мисс Деннисон, заботились о ее благосостоянии, прощали ей вздорное поведение. Вот и сейчас они готовы терпеливо прождать ее даже не десять минут, а целый час. – Широкими шагами он подошел к судейскому столу. – Так или иначе, ваша честь, мистер Коулмен только что разговаривал с пилотом личного самолета руководства компании Стоунхэм. И пилот, да, естественно, и сам самолет, находятся сейчас в лиссабонском аэропорту. – Он с косой усмешкой посмотрел на Хови. – Согласно нашим данным, источник которых нам не хотелось бы разглашать, у мисс Деннисон есть в этом городе любовник. Но даже если она взойдет на борт сейчас, сюда она сможет прибыть не раньше, чем через восемь часов.
– Мистер Биндер, – поинтересовался судья, – что вы на это ответите?
Хови нервно затеребил подтяжки.
– Ваша честь, у меня нет никакой информации по вопросу, поднятому противной стороной.
– Что ж, мистер Биндер. – Судья поглядел на стенные часы над входом. – Через три минуты мы начнем слушание дела.
Коулмен, Эш и Роузмонт с явным облегчением откинулись в креслах, не забывая, однако ж, продемонстрировать суду, что они и так проявили чрезмерное терпение.
Миссис Спербер, сидящая рядом с Хови, затеребила его за рукав, словно желая ободрить.
– Внимание, внимание, внимание! – завел свою песенку секретарь суда. – Суд по делам о наследстве и опеке графства Нью-Йорк объявляет свое заседание открытым. Председательствует досточтимый судья Артур Мейсон.
Судья стукнул молоточком по столу.
– Объявляю открытым слушание по делу: финансово-промышленная корпорация Стоунхэм против Деннисон. – Он поглядел в дальний конец зала. – Как только мисс Деннисон сядет на место, мы начнем.
Хорейс Коулмен развернулся с такой стремительностью, что едва не вылетел из кресла. Патриция шла по проходу.
– Вызывайте вашего первого свидетеля, мистер Смит, – сказал судья.
Хови ухмыльнулся во весь рот и подмигнул подсевшей к нему Патриции.
– Ваш самолет в Европе, а вы уже здесь, – прошептал он. – Вы, должно быть, ангел.
– «Конкорд» быстрее ангела, – шепнула она в ответ.
Патриция пыталась перенестись мыслями из Лиссабона в зал суда, где тоже разыгрывались кое-какие события.
– Ваша честь, за всю свою жизнь мне еще не доводилось оказываться в столь затруднительном положении. – Голос Хорейса Коулмена, в котором сквозило наигранное волнение, раздаваясь со свидетельского места, уносился под потолок, слабо освещенный светом хрустальной люстры; все вокруг было исполнено многозначительности – темно-красная обивка кресел, коричневые бархатные занавеси, ручки кресел, обтянутые коричневой кожей. – Я знаю Патрицию еще с тех пор, когда она была малюткой. Я был знаком с ее матерью… – И тут он мягко добавил: – Которая покончила с собой. Я был знаком с ее отцом, павшим от руки террориста. С великим страданием я наблюдал за тем, какое бремя упало ей на плечи и какие проблемы ей приходилось изо дня в день разрешать. Здесь и следует искать причину целой серии нервных срывов и даже… – Поколебавшись, он опять понизил голос. – И даже попыток самоубийства. Она хрупкий человек. Ее покойный дед, Дж. Л.Стоунхэм, основатель корпорации, полностью отдавал себе в этом отчет. Мы не раз говорили с ним об этом. Перед смертью… – Коулмен прочистил горло, И теперь его голос зазвучал еще сильнее. – Перед смертью он вырвал у меня обещание приглядывать за ней и тем самым оберегать ее. И я пришел сюда сегодня во исполнение данного мною тогда обещания.
Патриция задрожала. В жаркий июльский день ей вдруг стало холодно. Коулмен меж тем напирал. Такого – ложного, разумеется, – благородства и в таких количествах ей было просто не вынести. Чтобы не слушать его, она стала разглядывать позолоченную резьбу, украшающую стены судейского зала. Сюжет барельефов постоянно повторялся: мускулистые мужеподобные девы с мечами и со щитами – олицетворения духов войны. Прямо над головой у судьи были изображены две богини в шлемах – одна размахивала мечом, другая – факелом, а свободными руками они держали расположенное между ними нагое дитя. Как раз таким беззащитным младенцем и чувствовала себя сейчас Патриция.
– Допрашивайте свидетеля, мистер Биндер!
Смит был явно рад тому, с каким блеском сыграл свой спектакль Коулмен.
Как, однако, кричаще не похожи друг на друга эти адвокаты, – подумала Патриция. Смит, строго и торжественно облаченный в безупречный двубортный костюм серого цвета; Хови – во всегдашнем жеванном-пережеванном коричневом пиджачке. Или у него целый гардероб, сплошь состоящий из мятых коричневых костюмов?
– Мистер Коулмен! – Хови неторопливо пошел по направлению к стойке свидетеля. – У вас есть дети?
– Нет. Мне грустно признаться в этом, но Господь не благословил на это нас с женой.
– Ваши показания меня чрезвычайно тронули. Ваше отношение к моей клиентке – и он указал на Патрицию – свидетельствует о подлинно отцовской любви.