Казалось, свет, проникший вслед за ними из предыдущего зала, тоже испугался. Ева еще могла видеть Валеру и Лику, застывших рядом с ней, могла различить рукав Валериной кофты, когда он вытянул руку, чтобы оценить видимость, но его пальцы уже терялись во мраке. Темнота будто их поглотила.
– Вот это мы попали, – прошептал Валера и отдернул руку.
– Ну, не может же быть опасно в Академии волшебства? – нервно сказала Лика. – Здесь же все должно быть чудесно и волшебно. В этой вашей чертовой Волшебной академии! Глаза бы мои ее не видели.
Некоторое время они в молчании топтались у входа, а потом Лика нарушила тишину:
– Жаров впереди. Далеко. Назад вернуться мы не можем. Что делать будем?
– Очевидно, идти вперед, – со вздохом констатировал Валера, в то время как сама Ева пыталась нормально вдохнуть. Не существовало в природе силы, способной заставить ее сделать хоть один шаг вперед. – Только нам свет нужен.
– Ев? – подала голос Лика.
– Я не могу… Я… – Ева сбилась и зажмурилась. Легче не стало.
– Ты темноты боишься? – понятливо уточнил Валера.
Ева кивнула, хотя он вряд ли мог это видеть. Кажется, свет из предыдущего зала становился все слабее, хотя дверь и оставалась открытой.
– Слушай, сейчас у нас вся надежда на тебя. Наколдуй фонарь.
Ева сглотнула и едва слышно произнесла:
– А если я подумаю о чем-то страшном и оно здесь появится?
Рядом с ней судорожно выдохнула Лика.
– А ты не думай о страшном, – успокаивающим тоном сказал Валера. – Знаешь, меня бабушка однажды мелкого с собой в горы брала. Только не в обычные, а в волшебные. У нас есть такие. А там нельзя вообще думать о страшном, потому что все сразу призывается. Это я только потом узнал. Успел и горного духа приманить, и озерного зазывалу из тамошнего озера, которыми меня в детстве пугали. А потом бабушка сказала, что в тех горах нужно думать только о хорошем. О светлом-светлом.
– И п-помогло? – зажмурившись и стуча зубами от страха, уточнила Ева.
– Поначалу не очень, но я мелкий был – плохо умел сосредоточиваться. А ты-то у нас вон какая!
– Какая? – эхом откликнулась Ева.
Пока Валера говорил рядом, было не так страшно.
– Большая, – выпалил он, потом замялся и пробормотал: – В смысле, не то чтобы…
– Господи, Голосов, – простонала Лика. – Ев, ну подумай о приятном. Я не знаю, о Жарове вон.
– Да не делала я того сердечка, – Ева так рассердилась, что даже глаза распахнула. – Я не умею менять форму предметов. И Жарова я терпеть не могу.
– Ну и зря ты так. По-моему, он прикольный. Просто без башки немного. Но никто не идеален, – философски закончила Лика.
Стоять на одном месте в темноте было страшно, возвращаться в зал, в котором стены и двери жили своей жизнью, – бессмысленно. Лика с Валерой были правы. Нужно выбросить из головы все страшилки и наколдовать наконец этот дурацкий фонарь.
– Я попробую, – пробормотала Ева, вытянула вперед ладонь и, глубоко вздохнув, громко сказала: – Фонарь, появись.
Перед внутренним взором почему-то промелькнули металлические завитушки со спинки кровати, на которой она спала у бабушки дома.
Рука резко опустилась под весом фонаря, и Ева распахнула глаза, но Валера успел ее подстраховать и подхватить то, что у нее получилось.
– У-у-у, какая-то бабулька лишилась раритета, – засмеялась Лика, и ее смех, кажется, развеял темноту ничуть не хуже, чем появившийся фонарь.
– Ничего так, – усмехнулся Валера, и Ева уставилась на старомодную металлическую лампу со вставленным в нее сверху стеклом. – Хорошо, что она зажженная, потому что, как ее зажигать, лично я понятия не имею.
– Аналогично. А стекло горячее? – Лика потянулась к лампе, но передумала.
– Пойдемте уже, – подтолкнула их Ева, у которой полегчало на душе от того, что она смогла быть полезной их маленькому отряду.
Валера поднял лампу над головой и пошел вперед. Теперь, когда появился свет, стало понятно, что они находятся в коридоре, который даже отдаленно не похож на помещение лаборатории. Пол и стены были как будто из гладкого гранита.
– Холодно как, – поежилась Лика, застегивая толстовку.
– Можешь взять мою кофту, – предложил ей Валера.
– Вот еще, – отмахнулась та. – Ты без нее замерзнешь.
– Ничего страшного. Я потерплю.
– Я за равноправие.
Лика похлопала Валеру по плечу, но Ева видела, что ее тронула его неловкая забота.
Некоторое время они шли в тишине, и Ева прислушивалась к эху их шагов.
– А какой самый большой предмет ты наколдовала в жизни? – наконец спросила Лика.
Ее голос немного дрожал. То ли от холода, то ли потому, что они уже довольно далеко зашли в коридор, но конца ему пока видно не было.
– Эту лампу, – призналась Ева. – Я до этого вообще ни разу не пыталась наколдовывать предметы. А я сейчас на самом деле у кого-то лампу забрала?
– Ага, – кивнул Валера, и его рука дрогнула, отчего желтое пятно света качнулось. – Бабушка всегда требовала относиться к волшебству осознанно. Если ты что-то получил, кто-то другой этого лишился.
– А с перемещением предметов это как работает? – с интересом спросила Лика.
– Ну, тут смотри, передвинул предмет – лишился сил. Тоже закон сохранения энергии.
– А силы восстановятся?
– Ага. Я с детства все двигаю. Привык уже. И всегда чувствую, когда пора остановиться.
– То есть тебе с теми дверьми было просто? – уточнила Ева.
– Честно? Очень не просто. Это ведь не совсем двери – это пространства за ними. Я вообще не уверен, все ли там теперь нормально. Иду вот и думаю: вдруг я не просто двери местами поменял? Вдруг за ними пространства перепутались?
Ева нахмурилась, вспомнив мысли, посетившие ее, когда Валера двигал двери. Ей казалось, что происходит какой-то обман, что-то неправильное.
– Жаров точно где-то впереди, – заверила его Лика. – Так что за этой дверью пространство осталось тем же. Но если так подумать, то с остальными вполне могло нехорошо получиться.
Лика замолчала, и над ними вновь повисла угрюмая тишина.
– Мне не нравится этот коридор, – наконец признался Валера. – Он как будто не собирается заканчиваться.
– Но так ведь не бывает, – без особой уверенности предположила Ева.
– Да с этим вашим волшебством все что хочешь может быть, – пробурчала Лика и вдруг дико взвизгнула.
Следом за ее криком что-то подкатилось под Евины колени, сбивая ее с ног. Лампа выпала у вздрогнувшего Валеры из рук, и осколки стекла разлетелись по полу. Валера, ругаясь себе под нос, тут же подхватил лампу.
– Фух. Чуть масло не разлилось. Вы чего кричите?
– На меня что-то налетело, – тоненьким голосом сообщила Лика, и Валера поднес лампу ближе к ней.
Фитиль больше не был защищен стеклом, поэтому от движения пламя заколебалось, но, к счастью, не погасло. Ева скосила глаза и взвизгнула не хуже Лики. Между ней и Ликой на полу лежало странное существо, прикрывавшее лицо от света локтем.
– Что это такое? – тряся руками, испуганно спросила Лика.
– Да что же вы так пугаете? Это обычный домовой, – облегченно выдохнул Валера. – Он вас сам боится. Здравствуй, хозяин.
Валера присел на корточки. Домовой, если это был он, некоторое время не шевелился, а потом осторожно сдвинул руку в сторону и скосил глаз сперва на Валеру, потом на Еву.
– Вы с той стороны? – хриплым шепотом спросил он, и Валера согласно кивнул. – Это вы открыли путь?
Валера снова кивнул. Домовой еще немного повозился и наконец, убрав руки, осторожно сел. У него оказалось совсем молодое лицо. Одежду ему заменяли лохмотья, от которых шел запах сырости и пыли. Некоторое время домовой разглядывал их всех по очереди, а потом неожиданно сказал:
– Ты врешь, человечек. Вы просто прошли вслед за тем, кто открыл проход.
– Может, и так, – не стал спорить Валера.
После этих слов домовой разом сник.
– Снова не успел, – пробормотал он.
– Вы откуда здесь? – спросила Ева, испытывая одновременно брезгливость и жалость к этому существу.
В фильмах домовых изображали опрятными старичками, мудрыми и немного наивными. Ну, если это были не фильмы ужасов, где в домовых вселялось не пойми что и жильцы домов начинали исчезать, сходить с ума и творить всякие малоприятные вещи в угоду фантазии сценаристов. Этот домовой был тощим, грязным и косматым.
– Я почувствовал, что проход открылся, и хотел вернуться домой. Да только опять не успел.
Он будто не знал, куда деть руки, и сейчас комкал край своей рубахи.
Ева понятия не имела, о чем лепечет домовой, и, судя по лицам Лики и Валеры, в этом она была не одинока.
– Вы о каком проходе? – осторожно спросила она.
– Вон о том, – домовой махнул костлявой рукой в ту сторону, откуда они пришли.
– Вы про зал с дверьми? Вы жили за одной из них? – наморщив лоб, уточнил Валера.
– Да нет же! – досадливо тряхнул головой домовой. – Я в академии жил. А потом сюда сбежал, как все это началось. Кто же знал, что проход закроется?
– А что началось? – спросила Ева.
– Да где это видано, чтобы жар-птица супротив уговору через Предел перелетала. У Кощея же с нашей Хозяйкой уговор был: каждый при своем остается. А жар-птица-то уговор и нарушила! А я теперь без дома. Думал, в Тридевятом царстве пока поброжу. Да только в него разве попадешь? А я хотел себе какой-никакой дом хоть на время найти. Как домовому без дома-то?
Лика, стоявшая до этого чуть в стороне, подошла к ним и, присев на корточки, что-то протянула домовому.
– Вот. Это шоколадка. Возьмите.
Домовой несколько секунд разглядывал Лику, а потом с опаской принял угощение.
– Ее развернуть нужно, – подсказала Ева.
– Я домовой. Я поболе вашего знаю, – с достоинством ответил он и, ловко сняв обертку, вгрызся в плитку зубами.
Подождав, пока домовой утолит первый голод, Ева спросила:
– А куда ведет этот коридор?
– В страшный зал, – ответил домовой, вытаращив глаза. – Вы, смотрю, незлые. Я вам тоже добром отплачу. Вы туда не ходите. Там погибель. Я то место всегда обхожу. Лучше вернитесь назад. Позади вас в любой мир выйти можно.