Такие же эмоции охватили и меня. Бессильная ярость переполняла меня, толкала вперед, к мученику. Очутившись рядом, я вдруг встретил его взгляд, в котором прочел страдание и боль, а за ними нежным светом во мраке пыток сияла жалость. Жалость к жестоким чадам, убивающим его. Я отступил, сраженный духовной зрелостью, какую не ждал найти в столь юной цивилизации. В сравнении мой собственный дух показался мне мелким и ничтожным. Внезапно все предстало в совершенно ином свете. Я узрел себя стоящим в толпе детей — сам дитя, пусть не такой злобный, но равно безжалостный. Моя жестокость, при всей утонченности и рациональности, была ничем не лучше людской. А по сути — намного хуже, ведь мне предстояло лишить родины целый народ.
Наконец даже воин с плетью понял, что обреченный не в силах нести крест, и отправил на подмогу кого-то из зевак. Процессия начала восхождение на холм. Мы с Прэйтом и М’нэйтом потянулись следом. Только тогда я заметил, что еще двое тащат кресты. Но эти были полной противоположностью первому — бесчувственные, грубые, с одним лишь страхом смерти в глазах. На вершине холма процессия остановилась. Дальнейшее не поддается описанию. Столь заурядному существу, как я, не дано передать словами, тем более иноземными, неуловимое величие происходящего. Но долг велит мне продолжать, ибо если у каждого человека есть своя миссия, то моя — создать первое марсианское Писание.
Тех двоих привязали к крестам и подняли в небо. С мученика сорвали пурпурное одеяние, пригвоздили руки к деревянной перекладине, а ступни — к основанию креста и повесили на шею табличку. С вознесением третьего креста небо потеряло голубые краски. Воины устроились на пурпурной хламиде играть в кости. В тишине раздавалось лишь постукивание кубиков, грубый смех воинов да женский плач. Чуть поодаль три женщины безотрывно смотрели вверх на серое искаженное лицо. Слезы застилали их глаза, излучавшие безграничную любовь, которая окутывала мученика нежным, почти ощутимым сиянием. Никто из нас не проронил ни слова. Мы стояли на вершине холма, позабыв о своей миссии, каждый приколочен к собственному кресту, и пристально вглядывались в человека, умирающего под хмурым небом.
Время шло. В раскаленной от зноя пустыне поднялся ледяной ветер. Неожиданно мученик слабо вскрикнул. Смеясь, один из воинов, закрепил на копье губку, смочил в глиняной миске и протянул вверх. Едва лишь влага коснулась разбитых губ, изможденное тело скорчилось от боли. Теперь распятый был воплощением страдания. Воин засмеялся громче, и вместе с ним остальные. Как жалкое эхо прозвучал тот смех в безбрежности угасающего дня.
Я смотрел в глаза обреченного и поражался милосердию, сияющему в их глубине. Тут он заметил меня и сразу все понял: кто я, зачем явился. Он угадал представителя умирающей расы, слишком незрелой эмоционально, чтобы встретить смерть лицом к лицу. Взгляд его преисполнился жалостью. Ко мне, ко всем нам, кто так и не повзрослел за годы жизни, к нам, чье духовное развитие неизмеримо отстало от физического и технологического. Охваченный стыдом, я вдруг понял суть древнейшей добродетели, которой пренебрегали так долго, что в конечном итоге забыли. Эта добродетель зовется смирение.
Взгляд мученика переместился на толпу и на город у подножия холма. Запекшиеся губы дрогнули, и раздались слова. Бессмысленные для меня, не знающего языка, Бессмысленные для землян-варваров, чья духовная недоразвитость мешала понять родной язык.
«Отче, отпусти им, ибо не ведают, что творят».
Голова упала на грудь. Вдалеке раздался удар грома…»
— Уходим! — перебил Таннер. — Какой нам прок от марсианского писания, будь оно хоть трижды на греческом?! Словами сыт не будешь. Давайте искать еду!
— Боюсь, другой пищи на Марсе не сыскать. Да и не надо. — Капитан заметно успокоился, и луч фонаря больше не дрожал. — Читай до конца, Биннс!
— Осталось чуть-чуть, сэр. «…и буря зловещей тенью накрыла город. На вершине холма все замерло. Кресты с истерзанными телами; воины, застывшие посреди игры; толпа в благоговейном ужасе; три плачущие женщины; М’нэйт, Прэйт и я — все словно чего-то ждали. Зигзаг молнии вселенским мечом расколол небо. Ударил гром, и полил дождь, перешедший в ливень. Поднявшийся ветер подхватил огромные капли и потоками обрушил на холм. Напуганные зеваки поспешили по домам.
Я будто ослеп. М’нэйт и Прэйт схватили меня за руки и потащили прочь. Дождь и слезы вперемешку текли по моим щекам, вымывая из души последние крупицы детства.
Я первым из марсиан смирился с исчезновением нашей расы…
Эти сроки пишутся во время обратного рейса «Земля-Марс». На языке того, кто умер на кресте. Иначе нельзя. Я задержался на Земле, чтобы освоить диалект местности, где распяли Христа. М’нэйт и Прэйт помогают мне, выверяют каждое слово и поддерживают решение поделиться со всем Марсом откровением с Голгофы.
Мы не вправе посягать на Землю. Наша раса за долгие века не породила ни одной зрелой личности. Марсианские конструкции из дерева и камня совершенны, но разум дремлет в колыбели, не достойный даже беглого взгляда. Нам не хватает идеологии, оправдывающей дальнейшее существование.
Истинно утверждает Тэрин в труде «Государство и человек», что «долговечность расы соизмерима с долговечностью родной планеты». Хочешь жить дольше — заслужи. Наша раса не заслужила. Мы свое отжили. Веками понимали это, но отказывались принимать. Не желая мириться с неизбежным, разрабатывали бесполезные стимуляторы почвы, строили космические корабли, намереваясь завоевать соседей на ближайших планетах. Но так не может продолжаться вечно. Зрелость — понятие всеобъемлющее, но в первую очередь она объемлет милосердие. В конечном счете, милосердие и есть зрелось. И если мы считаемся зрелой расой, то должны оправдать это звание.
Это откровение с Голгофы, тот завет, который мы с Прэйтом и М’нэйтом призваны донести до соотечественников. Последнее будет нетрудно, поскольку все происшедшее записано на пленку. Стоит только взглянуть в глаза распятого человека, чтобы понять: для Земли наступило время жить, а для Марса — умереть.
Со спокойным достоинством…»
В марсианском соборе трое землян молча стояли перед гигантским распятием, окруженные пустыми скамьями. В радужном сиянии купола пылинки сияли, как микроскопические солнца.
— Вы правы, сэр, — нарушил молчание Биннс. — Своего Христа у них не было, но они в нем нуждались.
— И в итоге обрели нашего, — кивнул Фаррелл. — Сделали то, чего никогда не удавалось землянам. Правда, истолковали по-своему. Впрочем, неудивительно. Марсиане — относительно зрелая раса. Они поклонялись Христу как взрослые, а мы — как дети.
— Чистой воды мракобесие, — буркнул Таннер. — Пойдемте отсюда!
Покосившись на него, Фаррелл снова обратил взор на лик распятого.
— Ладно, — через секунду согласился капитан, — уходим. Нам тут и впрямь не место.
В мертвой тишине мужчины брели по проходу. Радужный свет становился все бледнее, долгий марсианский день клонился к закату. У ближайшей от входа фрески Фаррелл остановился, пристально вгляделся в древние, но такие живые лица. Таннер и Биннс последовали его примеру.
На фреске старик в белых одеждах стоял на полуразрушенном холме. Справа располагался овальный экран с изображением распятия. Толпы народа на склонах холма с восхищением смотрели на экран. В их облике присутствовала некая чужеродность, но внешне марсиане легко бы сошли за жителей какого-нибудь экзотичного уголка Земли.
Ниже по мраморной стене шла надпись. Фаррелл перевел на нее фонарик:
— Биннс, прочтешь?
Тот наклонился вперед:
— Да, сэр, это тоже на арамейском. «Святой Орлин учит Новой Духовной Зрелости».
— Какая к черту разница! — взорвался Таннер. — Ну, умерли они! Дальше что?
— Хочу понять, каким образом, — миролюбиво откликнулся капитан. — В нашем случае пригодится.
Снаружи бледный предвечерний свет заливал площадь. Таннер развел костер с подветренной стороны шлюпки, и троица расселась вокруг. На небе уже появились яркие звезды. Ветер плясал вдоль улиц и наигрывал печальные песни в кронах хрустальных деревьев.
Таннер вдруг скрылся в шлюпке и вернулся с бутылкой.
— Давно ее берег, — пояснил он.
Фаррелл обогнул костер, взял бутылку из рук Таннера и забросил далеко в темноту. Послышался одинокий звон разбитого стекла. Капитан сел на прежнее место и сказал:
— Мы тоже умрем со спокойным достоинством.
ЯБЛОКО ДЛЯ УЧИТЕЛЬНИЦЫ
I
Мой папа купил новый красный форд и я все лето прокотался с папой. Папина машина вообще самая быстрая и когда он жмет на газ кажится, что другие машины стоят на месте. Я отлично провел лето котаясь с папой на красном форде.
Мисс Эллис вдруг решила, что остаток сочинений на тему «Как я провел лето» она проверит дома, в пансионе миссис Харпер. Обычно всю работу она делала в школе, чтобы вечером спокойно посмотреть телевизор, но иногда классная комната, несмотря на современную обстановку и прекрасный вид из окна на аккуратно постриженный газон и молодые вязы, казалась ей декорацией к «Преступлению и наказанию» Достоевского.
Она сложила сочинения в коричневую папку и прибрала стол: выставила книги в ряд между двумя подпорками в виде сфинксов, выстроила карандаши в шеренгу, а все, что нельзя было расположить в строго геометрическом порядке, спрятала в выдвижной ящик. Мистер Финдли часто проверял классные комнаты, прежде чем уйти домой, и любил оставлять на учительских столах записки с саркастическими замечаниями о беспризорных тетрадях, недисциплинированных карандашах и легкомысленных учителях.
Вспомнив о мистере Финдли, учительница невольно поморщилась. Она работала под его руководством уже второй год, который, судя по всему, станет повторением первого. Нет, не то что бы мистер Финдли — плохой директор. Молод, амбициозен и всегда ставит работу на первое место… ну, если не брать в расчет Национальную гвардию штата. И не только это. Мистер Финдли весьма видный мужчина, весь такой аккуратный и утонченный — хотя это, конечно, к делу не относится. Он отлично выглядит в синем саржевом костюме, когда по-военному четко вышагивает по школьным коридорам или улицам Томпкинсвилля.
Но уж очень строгие правила он установил в школе…
Задумавшись о мистере Финдли, мисс Эллис чуть не забыла приспустить жалюзи, а между тем аккуратно выровненные жалюзи значились номером один в списке качеств образцового учителя. Именно поэтому маршрут утренней прогулки директора проходил мимо школы. Мисс Эллис дошла до середины коридора, когда вспомнила об окнах, и помчалась назад в класс. Она опустила жалюзи ровно до середины на нижнем окне и на столько же подняла на верхнем. Уже на выходе с облегчением вздохнула: Обошлось!
Снаружи она получила подтверждение теории, о которой размышляла весь день: погода и правда стояла отличная и нисколько не испортилась, хотя воздух был влажен и уже поднимался вечерний туман. Мисс Эллис брела по школьной аллее, наслаждаясь ласковым сентябрьским солнцем. Вот бы пансион миссис Харпер находился на другом конце города, а не через дорогу! Хотелось гулять. Идти, идти и идти…
Конечно, она не могла себе такого позволить. Только не бесцельное блуждание без какой-либо разумной причины. Такой поступок мистер Финдли классифицировал бы как «несовместимый с профессиональным достоинством». Поэтому она просто перешла улицу, усаженную огромными развесистыми кленами, и поднялась на крыльцо пансиона миссис Харпер.
Комната мисс Эллис находилась в конце коридора на втором этаже и выходила окнами на односкатную крышу и маленький задний дворик. Учительница тихонько закрыла за собой дверь, села на кровать и сняла туфли. Есть время, чтобы проверить несколько сочинений до ужина. Она взяла папку на колени и вооружилась красным карандашом.
Перечитав первое сочинение и оценив его на троечку с минусом, она перешла к следующему.
Мы построили домик на дереве и устроили там клуб. Только те кто из нашего района могли быть в нашем клубе. Мы придумали себе название Тигры и прожили в домике целое лето. Мы защищали наш домик от чужих из других районов. Когда они приходили мы слазили с дерева и прогоняли их.
Четверка.
Вот как я правела лето. В июли мне падарили двухкалесный веласипед на день ражденья и целое лето я каталась на нем с большим удавольствием. На нем званочек и фанарь и корзинка и калеса с белыми шынами. Я люблю свой веласипед он самый лучшый на улице. Кагда я катаюсь мима других детей они мне завидуют. Я каталась мима них целое лето.
Двойка.
Папа сказал, что Альфа Змееносца-14 — отличное место для летних каникул. Мама сказала: давайте поедем. И мы поехали. Видели бы вы, какие там голубые озера и серебряные горы! Мы материализовались в Уинне, столице, а потом сняли домик у озера на целое лето и все лето плавали по озеру и ловили рыбу. У меня были замечательные каникулы!
Мисс Эллис нахмурилась. Когда она давала задание, то предполагала, что дети продемонстрируют этноцентризм и приверженность материальной культуре, но уж никак не литературное воображение.
Потом недовольство уступило место удивлению. Альфа Змееносца-14, надо же! Голубые озера и серебряные горы! С улыбкой учительница поставила над заглавием тройку с минусом и приписала: «Больше никакой научной фантастики!»
А потом обратила внимание на бумагу.
Та мало отличалась от обычной дешевой, на которой были написаны другие сочинения, только без линеек, а главное, странно тяжелая и с плотной голубоватой текстурой. «Кто-то залез в письменный стол к родителям», — подумала мисс Эллис и поднесла бумагу к свету — нет ли там водяных знаков.
Неожиданно по краю листа замерцали крошечные волокна, похожие на маленькие проволочки. Бумага стала полупрозрачной, сквозь нее просвечивала трехмерная миниатюра: экзотическое озеро, окруженное величественными серебряными горами, тянущимися к изумительному кобальтовому небу. По озеру плыла лодка, в которой сидели двое взрослых и ребенок.
Бумага словно превратила написанные на ней слова в образы. Руки мисс Эллис затряслись, и она положила лист на колени. Картинка тут же исчезла, и бумага вновь стала обычной. Слова вернулись на свое место, края перестали мерцать.
Мисс Эллис взглянула на имя в правом верхнем углу: Лайл Лайлквест Младший, 4 класс. Занятия только начались, и она еще не всех учеников помнила по именам, но вот Лайла Лайлквеста Младшего вспомнила легко. Странно, потому что этот мальчик ничем не выделялся — ни внешностью, ни поведением. Совсем непримечательный ребенок, даже слишком.
Мисс Эллис потрясла головой, чтобы привести мысли в порядок. «Просто я позволила разгуляться воображению, — подумала она. — Неужели я все это видела?» Бумага невинно лежала на коленях — так невинно, что она не смогла удержаться и вновь не посмотреть сквозь нее на свет. Просто чтобы убедиться, что это не более чем лист дорогой бумаги, который маленький мальчик вытащил из маминого или папиного стола, чтобы произвести впечатление на учительницу.
Волокна по краям листа тут же вспыхнули, и появилась миниатюра. Кобальтовое небо казалось еще более удивительным, чем прежде, — такое безбрежное, глубокое и бесконечное, что мисс Эллис охватил страх от одного его вида. Она швырнула листок на кровать. Потом встала, подошла к окну и посмотрела на прозаическую односкатную крышу и совершенно заурядный задний дворик.
Теплое вечернее солнце и подернутое дымкой осеннее небо успокоили ее, и страх постепенно исчез. «Веду себя, как глупая девчонка, — размышляла она. — Если я покажу этот лист родителям Лайла и скажу, что об этом думаю, они наверняка умрут со смеху».
Хотя… А почему бы и правда не показать сочинение родителям Лайла и послушать, что они скажут? Прямо сегодня. По телевизору показывали вульгарного комика Типпи Чарма, и смотреть его она точно не хотела. А вернувшись, успеет проверить остальные сочинения на тему «Как я провел лето».
II
Лайлквесты жили в самом обычном доме. На старомодной веранде горел свет, светились окна гостиной. Мисс Эллис заплатила таксисту и зашагала к крыльцу по обсаженной таволгой дорожке. Робко поднялась по ступенькам и позвонила.
Высокий стройный мужчина, открывший дверь, равнодушно взглянул на нее бледно-голубыми глазами. Молодой, симпатичный, ничем не примечательный. Выглядел как человек, которого мало интересуют события, происходящие вокруг. Одним словом, обычный среднестатистический гражданин.
На секунду мисс Эллис почувствовала себя неловко, но потом вспомнила кобальтовое небо.
— Мистер Лайлквест? — спросила она.
— Да.
— Я мисс Эллис, учительница Лайла. Извините, что беспокою, но… я хотела бы поговорить о нем.
Глаза мистера Лайлквеста оживились.
— Пожалуйста, проходите. Надеюсь, Лайл ничего ужасного не натворил.
— О, ничего такого.
Мисс Эллис шагнула в прихожую:
— Понимаете, я вчера задала классу первую домашнюю работу — обычное сочинение о летних каникулах. А сегодня вечером, когда читала работу Лайла, просто не могла не обратить внимания на бумагу.
Мистер Лайлквест на секунду замешкался:
— И на какой же бумаге он писал?
— Я… сначала я просто подумала, что это дорогая бумага для писем. А когда посмотрела ее на свет, то увидела картинку, описанную в сочинении. Вот и растерялась…. Ну, я имею в виду, что картинка была такая странная. Давайте я покажу, бумага у меня с собой.
Она порылась в сумке и вытащила сочинение.
Тут из дверей гостиной появилась невысокая женщина с тонкими, изящными чертами лица.
— Почтовая бумага? — резко спросила она.
«Надо же, какая красавица, — пронеслось в голове у мисс Эллис. — Вот только эта жуткая серая кожа…»
Впрочем, и у мистера Лайлквеста такая же. Странно, что она не заметила этого раньше.
Отец Лайла развернул бумагу и посмотрел сквозь нее на лампу в коридоре. Голубые глаза мужчины уже не казались безжизненными. Учительнице вдруг стало не по себе.
Он опустил лист и прочитал сочинение. Взглянул на женщину в дверном проеме:
— Лилла, это мисс Эллис, учительница Лайла. Мисс Эллис, это моя жена.
— Приятно познакомиться, мисс Эллис, Вы что-то говорили о бумаге?
— Мне тоже очень приятно, — сказала мисс Эллис. — Я показывала мистеру Лайлквесту сочинение Лайла. Оно написано на очень необычной бумаге, вот мне и стало интересно…
Казалось, фигура мисс Лайлквест мерцает в дверном проеме.
— Дайте-ка посмотреть, — сказала она. Выхватив лист у мужа, поднесла его к свету. — Ага, это наша новая бумага для писем! Стереоскопическая.
Опустив лист, она пробежала глазами сочинение и как будто снова начала мерцать.
— И как он додумался это описать! — воскликнула она, пристально глядя на мисс Эллис.
— Что именно?
— Пейзаж с озером, конечно. Придумал историю, чтобы было как на стереокартинке. Альфа Змееносца-14, подумать только! — Она повернулась к мужу. — Да что такое эта Альфа Знаменосца?
— Звезда вроде бы, — неуверенно ответил мистер Лайлквест.
— Звезда! — Миссис Лайлквест засмеялась, вот только смех получился какой-то неубедительный. — Додумался, перенести стереоозеро на звезду!
— Но… — начала мисс Эллис.
— Мистер Лайлквест купил эту бумагу, когда в прошлый раз был в городе. Верно, дорогой?
— Да, конечно. Я нашел ее в каком-то странном магазинчике — не помню, на какой улице. Решил, что хорошо придумано, потому и прихватил.
— О! — произнесла мисс Эллис. Такое простое объяснение, а она себе непонятно что навыдумывала. Щеки начали пылать. Но в кобальтовом небе все же было что-то жуткое. Тут у нее появилась идея.
— А у вас есть еще такая бумага?
— Да, — начал мистер Лайлквест, — мы…
Но тут его прервала жена:
— Она вся одинаковая, чего на нее смотреть. Это так невежливо — держать вас на пороге. Проходите, присаживайтесь.
— Да, спасибо, — робко кивнула мисс Эллис, — но только на минутку.
Гостиная была просторная и непритязательная. Лайл сидел на углу дивана напротив телевизора, разглядывал комиксы.
— Здравствуйте, мисс Эллис, — поздоровался он.
— Здравствуй, Лайл.
Она присела на краешек дивана.
— Мне неловко, что из-за такой мелочи я вас побеспокоила, — сказала она. Взглянула на миссис Лайлквест, устроившуюся рядом с ней, на мистера Лайлквеста, который садился в соседнее кресло, на телевизионный экран… — Ой, а что это за программа?
По телевизору и правда показывали нечто в высшей степени странное. Мисс Эллис увидела многостороннюю геометрическую фигуру, хаотично двигающуюся перед шеренгами таких же, но меньших фигур. Вдруг у большей фигуры непонятно как появилась еще одна сторона. Все происходило под чудной аккомпанемент, звучавший как положенная на музыку математика. Остальные фигуры одна за другой тоже изменили форму. Мистер Лайлквест к тому времени, сорвавшись с кресла, стал переключать каналы, и, когда он, наконец, выпрямился, весь экран занимало круглое лицо Типпи Чарма. Мистер Лайлквест взглянул на миссис Лайквест с отчаянием, как померещилось мисс Эллис, жена ответила таким же взглядом, ее кожа посерела еще больше. Тишину, воцарившуюся в комнате, не смогли нарушить даже шутки мистера Чарма.
— Похоже, какой-то иностранный канал, — наконец сказала мисс Эллис. — У вас специальная антенна?
Мистер Лайлквест медленно повернулся к ней. Его стройное тело, казалось, расслабилось.
— Да, в общем… мисс…
Он снова стал усаживаться в кресло. На сей раз процесс удалось завершить.
— Иногда попадаются такие странные передачи. Ума не приложу, где такое показывают.
— Да, и правда странно, — согласилась мисс Эллис.
Миссис Лайквест вновь нервно хихикнула.
— Разве? — спросила она, потом повернулась к Лайлу, уткнувшемуся носом в книгу комиксов:
— Дорогой, а тебе разве не пора спать?
Лайл послушно поднялся.
— Конечно, мама, — сказал он.
— Папа утром поговорит с тобой о бумаге, которую ты взял из его стола. Зачем ты это сделал?
Лицо Лайла не изменилось.
— Прости, мама. Мне нужна была бумага, а ничего другого я не нашел.
Он подошел и поцеловал мистера и миссис Лайлквест на ночь — казалось, с отвращением.
— Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, папа.
Мальчик остановился перед мисс Эллис. Она посмотрела в его большие карие глаза, и в глубине души мелькнула абсурдная мысль, что он смеется над ней. Вдруг Лайл выпалил:
— Спокойной ночи, мисс Эллис, — и выскочил из комнаты. Послышался топот его шагов по лестнице.
— Не понимаю, почему он взял бумагу, — сказала миссис Лайлквест, — он всегда такой послушный.
— Я все думаю… Такая необычная бумага… — начала мисс Эллис.
— Как идут занятия, мисс Эллис? — прервала ее миссис Лайлквест.
— Ну, хорошо, в общем. Год начался с обычной неразберихи, но мистер Финдли сказал, что мы поработали эффективно и учебный год идет полным ходом.
Миссис Лайлквест наклонилась вперед, ее голубые глаза заблестели.
— Мистер Финдли?
— Мистер Финдли, директор нашей школы, — объяснила мисс Эллис, — просто одержим эффективностью. Нет, он очень хороший директор, — торопливо продолжала она, — просто… очень увлечен Национальной гвардией и склонен, как мне кажется, привносить военные порядки в начальную школу. Но это не означает…
— Он симпатичный? — прервала ее миссис Лайлквест.
— Да, очень сим… — Мисс Эллис осеклась, ее щеки порозовели. — Я имею в виду, что у него приятная внешность. Он всегда очень аккуратный и хорошо… Я хотела сказать…
— А он женат?
— Нет.
Она почти отшатнулась от расчетливого взгляда, мелькнувшего в глазах миссис Лайлквест, лицо которой уже не было таким серым. Оно излучало свет.
— Сколько вам лет?
— Лила! — одернул жену мистер Лайлквест.
— Двадцать четыре, — ответила мисс Эллис холодно и попросила: — Мистер Лайлквест, вы не могли бы вызвать мне такси? Пожалуйста.
— Конечно, — торопливо отозвался он, поднимая трубку, — но вам совсем не обязательно уезжать сейчас.
— Боюсь, мне уже пора.
Она думала, что такси никогда не приедет, но оно наконец появилось. Мисс Эллис вскочила с места посреди вымученного разговора, последовавшего за неожиданным допросом миссис Лайлквест. Мистер Лайлквест проводил ее.
— Рад, что вы нас посетили, мисс Эллис, — сказал он, открывая дверь. — Может, еще как-нибудь зайдете?
Учительница с сомнением взглянула на него. Голубые глаза вновь были пусты. Когда он читал сочинение, глаза светились, но теперь свет угас.
— Спасибо, — поблагодарила она, — может быть, зайду. Спокойной ночи, мистер…
Сама не зная зачем, она подняла голову. Лайл стоял наверху лестницы, глядя на них. Мисс Эллис почему-то разнервничалась. Маленький мальчик с взъерошенными волосами во фланелевой пижаме не делал ничего необычного — дети в его возрасте любят шпионить за взрослыми.
Вот только маленькие мальчики обычно восхищаются взрослыми, а Лайл точно посмеивался.
Мисс Эллис выскочила из дома и запрыгнула в такси.
— В пансион миссис Харпер, — сказала она водителю, едва дыша. Когда машина тронулась с места, учительница оглянулась сквозь заднее окно на крышу Лайлквестов. Уже стемнело, и она с трудом разглядела антенну, такую же, как в пансионе мисс Харпер. Ею и передачу из соседнего округа невозможно поймать, не то что из другой страны.
III
Прежде чем продолжить проверку сочинений, мисс Эллис захотела принять ванну. Она долго лежала в воде, пытаясь выбросить Лайлквестов из головы, и уже жалела, что поехала к ним. В объяснение насчет бумаги верилось с трудом, а теперь добавились еще две загадки: зачем мистер Лайлквест умышленно солгал про антенну и с чего это вдруг миссис Лайлквест так заинтересовалась мистером Финдли? И вдобавок это непонятное веселье Лайла…
Мисс Эллис решительно вылезла из ванной и вытерлась полотенцем. «Не буду думать о них сегодня, и так полно забот», — рассудила она. Надела ночную рубашку, накинула халат и вернулась в комнату. Сочинения все так же лежали на кровати. Проверять их хотелось даже меньше, чем в школе. Мисс Эллис твердо решила — впредь всю работу делать в классе, несмотря на гнетущую атмосферу и вездесущие жалюзи. Но только с завтрашнего дня. Она устало передвинула стол поближе к кровати, положила на него сочинения и красный карандаш и уселась на выцветшее покрывало миссис Харпер…
Мама сказала, чтобы я не играла с нашим соседом Фредди. Потому прошлым летом я послушалась маму и делала вид, что не замечаю Фредди, когда он звал меня через забор. Однажды пришла мама и прогнала Фредди. Она сказала, что я не должна гулять с сопливыми мальчишками и мне надо играть на пианино. Я играла Черни на пианино все лето. Мама сказала, что я стану великим музыкантом.
«Наверняка станет», — подумала мисс Эллис и поставила пятерку, чтобы хоть чем-то возместить потерянный детский смех и все те летние вечера, которых у нее не будет.
Она почувствовала облегчение, когда добралась наконец до последнего сочинения.
Все-таки я хорошо провел летние каникулы. Папа сказал, что возьмет меня на рыбалку в канаду и я целую зиму капил деньги и купил новую удачку и леску. А потом папа сказал, что ничего не получиться и купил мне собаку. Сначала я рассердился а потом решил научить собаку фокусам. Собака была тупая, но я хороший учитель. Я научил ее сидеть и лежать и хадить на двух лапах. Я назвал собаку Бимка. Она меня любит. Когда меня видит то ложиться на живот, ползет ко мне и виляит хвастом.
Мисс Эллис долго сидела не шелохнувшись. Потом склонилась над сочинением и поставила три с минусом. Передернула плечами.
Она очень устала, но спать почему-то не хотелось. Хотелось выйти из дома и бродить по прохладным пустынным улицам в осенней тишине, хотелось заблудиться, как когда-то летом на отцовской ферме, стать частью земли и неба, потерять счет времени.
Но как себе такое позволишь, пока мистер Финдли — ее главнокомандующий?
Она вернула стол на законное место к стене, сложила сочинения в коричневую папку, выключила свет и сняла халат.
Мисс Эллис лежала в темноте и думала о простых, успокаивающих вещах: о простодушных историях своих четвероклассников, о книжках, которые читала в детстве, — «Шесть маленьких Банкеров в дедушкином форде», «Близнецы Бобси и глубокое синее море». Вспоминала милую маленькую деревушку, через которую проезжал автобус по дороге в Томпкинсвилль, и о том, как колышет тополя летний ветер.
Ничего не помогало. Кошмар просто затаился и, когда она уснула, вырвался на свободу.
Сон явился первый раз в этом семестре, но начался именно так, как и год назад. Мистер Финдли вышел из дому и отправился на свою утреннюю прогулку вокруг квартала. Не было никакого намека, что добавлен новый эпизод, пока мистер Финдли не свернул на улицу, ведущую к школе. Откуда-то появился пес и пополз к директору, виляя хвостом.
Мистер Финдли остановился и задумчиво взглянул на него. Потом скомандовал: «Сидеть!» Пес смотрел на него покорными коричневыми глазами. «Сидеть!» — повторил мистер Финдли. Пес продолжал лежать, виляя хвостом. «Сядь, — умоляла мисс Эллис, — Боже, пусть он сядет!»
«Сидеть!» — приказал директор в последний раз. Потом изо всех сил пнул пса, и тот покатился по дороге. Он катился и катился, и мисс Эллис казалось, что этому не будет конца. Наконец псу удалось вскочить на ноги, и он, скуля, помчался прочь.
Дальше кошмар продолжался по обычному сценарию. Мистер Финдли шел мимо школы, инспектируя жалюзи. Начал он, как всегда, с третьего этажа. На третьем царила симметрия. Затем второй… взгляд мистера Финдли остановился. На одном окне жалюзи подняты, на другом — опущены, а на остальных — вообще свернуты. Никакой симметрии! Мистер Финдли застыл в гневе. Потом вытащил маленькую черную книжечку и записал замечание: «Мисс Эллис. Нарушение субординации».
Мисс Эллис села на кровати. Ее трясло. Она представляла, как перебегает через дорогу, мчится в школу, вдоль по коридору к своей классной комнате. Как опускает жалюзи ровно на половину длины на нижнем окне и ровно на столько же поднимает на верхнем.
Наконец, когда все было в порядке, она улеглась на мокрые от пота простыни и влажную подушку.
Но сон не шел еще очень и очень долго.
IV
На следующее утро, когда мисс Эллис вышла из дома, у нее возникла идея…
«Я знаю, что делать, — подумала она, пересекая улицу под высокими, развесистыми вязами. — Дам классу тест на ассоциации».
Отличная мысль! В сентябрьский день, когда теплый солнечный свет плясал на окнах и искрился на дорожках, все подозрения насчет Лайлквестов казались просто смехотворными. Так или иначе, тест на ассоциации не повредит. Может, и правда, выяснится, где они на самом деле провели каникулы.
Все ученики уже были на своих местах. Как она ни старалась прийти в школу пораньше, этого никогда не удавалось: нужно накрасить губы (не сильно ли?), наложить румяна (капельку, совсем чуть-чуть) и привести в порядок прическу. Последние драгоценные минуты тратились на то, чтобы соорудить на голове нечто, соответствующее правилам приличия. Конечно, можно было встать пораньше, но как тут встанешь, когда почти не спала!
Мистер Финдли, который как раз совершал свой утренний обход, остановился и коротко поздоровался с ней. Он смотрелся даже привлекательнее, чем обычно, в своем аккуратном синем костюме. Уголок безукоризненно белого платочка выглядывал из нагрудного кармана, темные волосы блестели. Думая о кошмаре, мисс Эллис не осмелилась поднять глаза. Ей было стыдно и немного страшно.
Мистер Финдли ушел, и она начала тест.
— Возьмите лист чистой бумаги и в правом верхнем углу напишите свое имя и класс. Пронумеруйте первые пять линеек от одного до пяти. Теперь я называю слово, а вы записываете после цифры один то, о чем сразу подумали. Готовы?
— Бумага, — сказала она, глядя на Лайла Лайлквеста.
Послышался шорох карандашей.
— Теперь второе слово. Напишите то, о чем вы подумали, под номером два. Письменный стол.
Самое важное слово она приберегла напоследок. Небрежно, совсем не глядя на Лайла, произнесла: «Каникулы». Потом собрала все листы, на всякий случай постаравшись взять работу Лайла одной из первых, — а вдруг ему вздумается что-то исправить.
Когда мисс Эллис села за стол, ее руки дрожали. Она заставила себя читать работы по очереди, чтобы хоть немного успокоиться. Бумага у ее учеников чаще всего ассоциировалась с карандашом, письменный стол — с домашними заданиями, мама — с любовью, телевизор — с Милтоном Бер-лом или Худи-Дуди, а каникулы — с фермой, пляжем и походами в лес.
Наконец очередь дошла до работы, подписанной: «Лайл Лайлквест, четвертый класс». Когда учительница прочитала пять аккуратно написанных слов, руки задрожали еще больше.
Бумага у Лайла ассоциировалась с трансмутацией, письменный стол — с любовью, мама — с работой, а телевизор — с балетом.
Возле цифры, соответствующей слову «каникулы», было написано: «Альфа Змееносца-14».
Постепенно испуг сменился гневом. Похоже, Лайл просто издевается. Мисс Эллис быстро взглянула на него, стараясь уловить веселье на лице. Но перед ней за маленькой партой сидела воплощенная невинность, и если что-то и было в его глазах, то лишь уважение, которое любой нормальный четвероклассник демонстрирует своей учительнице, — разве что слегка преувеличенное.
Тогда почему такие нелепые ассоциации? Еще можно понять, почему он соотносит бумагу с трансмутацией, хотя странно, что мальчик знает такое длинное слово, и это никак не вязалось с объяснением миссис Лайлквест. Но при чем тут телевизор и балет? Из балерин по телевизору только Марию Толлчиф однажды показывали, а так разве что танцевальные программы Артура Мюррея. И почему мама ассоциировалась с работой? Может, миссис Лайквест постоянно заставляет его мыть посуду? Все равно как-то неправильно.
И снова эта Альфа Змееносца-14!
А может, мальчик с утра до ночи читает научную фантастику и живет в выдуманном мире? И лучше принять такое объяснение, потому что иначе получается, что Лайлк-весты… что на самом деле они…
Мисс Эллис отбросила эту безумную мысль и подумала, что если Лайлу дать шанс, то он напишет сочинение о том, как летал с Земли на Альфу Змееносца-14. Хотя…почему бы и нет? Ну возьмет он еще несколько листов почтовой бумаги со стола своих родителей — ничего страшного. Если бумага и впрямь способна создавать картины далекого космоса, то можно будет раз и навсегда выяснить, обычный это маленький мечтатель или…
Учительница встала.
— Достаньте дневники, — сказала она, — и запишите домашнее задание на завтра.
Зашелестели страницы, и на нее уставились восемь рядов внимательных глаз.
— Назавтра вы должны написать сочинение на тему «Кем я хочу стать, когда вырасту».
Легко быть храброй по утрам, когда все вокруг заливает яркий солнечный свет, и совсем другое дело вечером, когда ушел последний ученик и классная комната снова похожа на декорацию к мрачным произведениям Достоевского.
«Какую бумагу он возьмет? — думала мисс Эллис. — Предположим, он и в самом деле напишет, что хочет стать космонавтом и летать по маршруту Солнце-З-Альфа Змееносца-14, или назовет другую фантастическую профессию. Какую картинку я увижу?»
А вдруг Лайлквесты и правда пришельцы?
Быть такого не может. Просто не может быть, и все. Такое происходит только в дурацких фильмах, которые показывают время от времени, но не в реальной жизни. Не в начальной школе маленького городка. Не в Томпкинсвилле.
Но если предположить, просто предположить…
Наверное, стоит кому-то рассказать, на всякий случай.
Только кому? Она подумала про мисс Тинг, молчаливую учительницу пятого класса, и покачала головой. Это не тот человек, которому можно довериться. Кто знает, что таится за барьером ее ледяного спокойствия? Была еще мисс Аверил, учительница четвертого класса, но мисс Эллис снова покачала головой. Она всегда чувствовала себя неуютно в обществе блестящей мисс Аверил и ни о чем серьезнее последнего фильма с Грегори Пеком не стала бы с ней говорить.
Неожиданно на ум пришел мистер Финдли.
Реакция мисс Эллис на эту мысль удивила ее саму и шокировала бы мистера Финдли, присутствуй он здесь лично. Ее переполнило желание помчаться к нему и рассказать обо всем, прижаться щекой к лацкану его синего шерстяного пиджака, к его сильному плечу. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она торопливо зашагала по коридору к кабинету директора и уже было подняла руку, чтобы постучаться в строгую дверь…
Но рука зависла в воздухе.
Пока мисс Эллис нерешительно стояла там, пытаясь восстановить дыхание, в ее воображении возникла четкая картина. Мистер Финдли сидит за пустым письменным столом и только и ждет, чтобы какой-то слишком впечатлительный рядовой ворвался в его святая святых и нарушил строй благородных мыслей невероятной историей о летающих тарелках, приземлившихся на строевом плацу, и марсианах, грабящих военные склады.
Она попятилась от двери, но в ту же минуту та открылась. Мисс Эллис и так едва держалась на ногах, потому легкого толчка оказалось достаточно, чтобы она шлепнулась на пол.
Несколько секунд она была не в силах пошевелиться и лишь испуганно смотрела на мистера Финдли, который показался из кабинета. Его глаза округлились от удивления.
— О, мисс Эллис! — воскликнул он. — Простите, я не знал, что вы тут стоите.
Директор помог учительнице подняться, обращаясь так бережно, словно она была чрезвычайно ценным предметом военного имущества. К счастью, мисс Эллис приземлилась на наименее уязвимую часть тела, и потому пострадала только ее гордость.
— Вы хотели меня видеть, мисс Эллис?
Ее лицо пылало.
— Нет, мистер Финдли, — сказала она, — я просто проходила мимо, когда вы открыли дверь.
Она вернулась в свой класс почти бегом. Крепко закрыла дверь и прислонилась к ней.
Лицо мисс Эллис не скоро приобрело прежний цвет, и лишь много позже она принялась наводить порядок на столе. Выставила в ряд книги между подпорками в виде сфинксов, выстроила карандаши в шеренгу, а все остальное, что нельзя было расположить в строго геометрическом порядке, спрятала в ящик. Затем подошла к окну и аккуратно поправила жалюзи.
Она вышла из школы, прошла вдоль школьной аллеи, перешла улицу под развесистыми ветвями кленов — не переставая думать о мистере Финдли.
По телевизору опять показывали какую-то ерунду, а гостиная миссис Харпер казалась еще более душной, чем обычно. Извинившись, мисс Эллис ушла в середине программы и легла спать.
Она лежала в темноте и думала о том, как летний ветер колышет тополя, об извилистых сельских дорогах, о наивных историях в учебнике для четвертого класса, о книгах, прочитанных в детстве, «Банни Браун и его сестра Сью», «Шесть маленьких Банкеров в гостях у дяди Фреда». А еще вспоминала один случай из своего детства.
Случилось это поздней весной или в начале лета. Ей приснился кошмар, от которого она проснулась, встала, оделась, еще в полусне, и, босоногая, выскочила из дома в туманное утро. Кошмар не оставлял ее, когда она мчалась по двору и по полю, надеясь, что наконец взойдет солнце.
Ей хотелось увидеть свет и жизнь вокруг, зелень травы и деревьев, спокойную синеву неба.
Солнце все не вставало, а она бежала и бежала. Ледяная роса обжигала посиневшие от холода детские ножки, холод поднимался все выше и выше, и вскоре девочка уже дрожала всем телом. Наконец она примчалась к пастбищу, увидела размытые силуэты отцовских коров, услышала мычание и перебралась через ограду. Ноги нашли место, где спала одна из коров, и остатки животного тепла окутали тело. В эту минуту солнце показалось из-за далеких холмов, его лучи пронзили туман, и безжизненный, причудливей мир вдруг засиял миллионами солнечных бриллиантов, превращаясь в зачарованный мир тепла, надежды и счастья, безопасный мир, наполненный добротой…
Она заснула, и тут вернулся кошмар.
Мистеру Финдли не было дела до безопасного мира, наполненного добротой. Он покинул свой дом по расписанию и начал прогулку вокруг квартала. Собака тоже появилась точно по расписанию, она покорно подошла, как только мистер Финдли свернул на улицу, идущую мимо школы. Не было никаких намеков, что этот эпизод будет отличаться от первого, вот только когда мистер Финдли в третий раз повторил «сидеть», что-то странное случилось с его лицом. На миг оно потеряло военную твердость, и чувство, похожее на жалость, скользнуло по нему, словно луч утреннего солнца. Вместо того чтобы пнуть пса, директор наклонился и погладил его по голове.
Однако он остался непоколебим относительно жалюзи и, проинспектировав их, вновь записал в своем блокноте: «Мисс Эллис. Нарушение субординации». И опять она, дрожа, сидела на кровати, представляя, как мчится в школу поправлять жалюзи, а после долгие одинокие часы лежала в одинокой темноте и старалась уснуть.
V
Кагда я вырасту, я хачу быть как Мирлин Монро, петь танцевать и быть красавицей. Хачу быть в теливизаре и чтобы мои фотографии печатали в журналах. Люди смотрели на них, а кто то например Джо Демагго предложил мне паже-нится и мы будем жить долго и счастливо.
Мисс Эллис опять опоздала, и дети оставили сочинения на ее столе. Она хотела пересмотреть их все и найти одно, написанное на плотной голубоватой бумаге, но струсила. За первое сочинение она поставила тройку и поспешила проверить следующее, почти не сознавая, что читает.
Кагда я вырасту я стану остеопатом как мой папа. Когда люди будут приходить ко мне я буду ламать им спины и шеи а они будут давать мне деньги как моему папе. Не знаю почему они дают деньги чтобы им ламали спины и шеи, но они дают много, потому я хочу быть остеопатом кагда…
Краем глаза она заметила знакомый голубоватый краешек. Мужество покинуло ее, но в дело вступило любопытство.
Когда я вырасту, я хочу стать психотерапевтом. Но не обычным, а тем, который специализируется на индивидуальной регрессии в субнормальных культурах. В нашей галактике так много субнормальных цивилизаций, особенно в периферийных секторах, что моя раса просто обязана отправлять специалистов для работы на местах, чтобы провести необходимые коррекционные мероприятия.
Психотерапия совсем не походила на рейсы Земля-Альфа Змееносца-14, про которые мисс Эллис ожидала прочитать в сочинении Лайла, и все же ее руки дрожали, когда она поднесла лист к солнечному свету, струившемуся из окон.
Впрочем, дрожали недолго. Потому что если сочинение разочаровало ее, то рисунок оказался двойным разочарованием. Он изображал семью Лайлквестов, сидящую на диване в гостиной.
Она все еще всматривалась, когда в класс вошла миссис Лайлквест, перегнулась через стол и забрала листок из ее рук.
— Извините за грубость, — сказала она, — но когда я узнала, что Лайл опять взял нашу бумагу, я должна была что-то предпринять.
Мисс Эллис застыла у стола, не зная, что сказать.
— Не понимаю, что на него нашло, — продолжила миссис Лайлквест, — он всегда хорошо себя вел. А о чем он написал в этот раз?
Она взглянула на сочинение, потом поднесла лист бумаги к свету и на мгновение показалась очень удивленной.
Ее щеки порозовели.
— Я знаю, что вы думаете, — сказала она мисс Эллис, у которой в эту минуту вообще не было ни одной мысли. — Понимаете, было еще два или три набора бумаги кроме той, с горным озером. Эту, с нашей общей фотографией, мистер Лайлквест специально заказал для поздравительных писем.
Мисс Эллис все еще не могла сказать ни слова, когда в комнату вошел мистер Финдли, совершающий обычный утренний обход.
— Доброе утро, мисс Эллис, — коротко поздоровался он, а потом взглянул на миссис Лайлквест, которая торопливо сложила лист и засунула себе в сумку. Затем он перевел взгляд обратно на миссис Эллис.
— Что-то случилось? — спросил мистер Финдли.
В его голосе прозвучала такая искренняя забота, отразившаяся также и в его глазах, что мисс Эллис чуть не выдала ему всю фантастическую историю. Мысль о строгом капитане и слишком впечатлительном рядовом всплыла в голове как раз вовремя, вернув ее к реальности.
— Нет, что вы, мистер Финдли, — сказала она. — Это миссис Лайлквест, мать одного из учеников. Миссис Лайлквест, это мистер Финдли, директор нашей школы.
— Здравствуйте, миссис Лайлквест.
Глаза женщины расширились, лицо порозовело. Она посмотрела на мистера Финдли, а потом на мисс Эллис. Потом, словно придя к какому-то решению, склонила голову.
— Моя интуиция не подвела, — заявила она, — вы подходите друг другу.
Мистер Финдли уставился на нее. Лицо его приобрело оттенок цвета, лишь чуть менее насыщенный, чем у мисс Эллис.
— Был рад познакомиться с вами, миссис Лайлквест. А теперь прошу меня извинить, — выпалил он и стремительно покинул комнату.
Миссис Лайлквест смотрела ему вслед, явно не осознавая, что сказала нечто неуместное.
— А он и правда симпатичный, — промурлыкала она. — Он каждое утро заходит к вам в это время?
Мисс Эллис боролась со смущением.
— Мистер Финдли заходит не ко мне, — наконец сказала она, — а просто инспектирует классные комнаты, проверяет, все ли в порядке.
— Но ведь он заходит каждое утро?
— Да, мистер Финдли очень пунктуален.
Миссис Лайлквест снова кивнула:
— Ну, мне пора. Знаете, столько надо переделать работы перед… я хотела сказать… До свидания, мисс Эллис!
— До свидания.
Она все утро думала про Лайлквестов. Теперь она была уверена: бумага трансформирует группы слов, понятия в образы, но сначала не могла установить связь между сочинением Лайла и картинкой.
Ответ пришел во время второго урока, когда она проверила все сочинения на тему «Кем я хочу стать, когда вырасту». Он был так логичен, что она удивилась, почему раньше не додумалась.
Судя по сочинениям, почти все мальчики ее класса хотят быть похожими на отцов. Логично предположить, что Лайл ничем не отличается от других. Когда он писал о том, кем хочет стать, когда вырастет, то думал о своем отце. Когда бумага преобразовала слова в образы, она также преобразовала и мысли, создавая образ мистера Лайлквеста в привычном окружении — в гостиной, рядом с женой и сыном.
Значит, мистер Лайлквест специализируется на индивидуальной регрессии в субнормальных культурах. А миссис Лайлквест его ассистент. Нетрудно догадаться, какая культура имеется в виду.
Понимание пришло как холодный ветер, ворвавшийся в современную, залитую солнечным светом комнату.
Пришельцы!
Слово будто вползло в ее разум. Инопланетяне из далекой звездной цивилизации прячутся в маленьком городке на Земле, прикидываясь обычными гражданами, и отправляют своего ребенка в обычную школу. Все это — часть их продуманной маскировки. Они собираются применить свою коррекционную психологию к недоразвитым разумам землян.
А что, если им не удастся нас вылечить? Мы слишком долго были безумны — а если мы безнадежны? Если они нас не вылечат, что тогда?
Она вспомнила случай из своего детства, когда ее пес взбесился и стал бегать кругами вокруг дома, а изо рта у него текла пена. Вспомнила, как папа побежал за ружьем и как он успокаивал ее, когда нашел плачущей за амбаром:
— Солнышко, мы убили его из милосердия. Его нельзя было вылечить. Человек — царь природы, иногда он должен принимать решения за наших меньших братьев, ради их же блага.
Мисс Эллис представила себе, как в яркой вспышке погибает наш мир. Как разлетаются в разные стороны обломки и куски человеческих тел, а Лайлквесты, выполнив долг, возвращаются к родному светилу на сверкающей летающей тарелке.
«Так и будет, — подумала мисс Эллис. — Я должна что-то сделать! Но что я могу?»
Она понимала, что спасение мира — непосильная задача для неопытной учительницы четвертого класса. Когда в фантастических фильмах нужно спасать мир, рядом всегда оказывается кто-то компетентный в этом вопросе — чаще всего молодой неженатый ученый, способный изобрести силовое поле или луч смерти.
А что может сделать учительница четвертого класса?
Рассказать кому-то.
Но кому?
Мисс Эллис опустила голову на руки. «Никто не поверит, — подумала она, — скажут, впечатлительная старая дева сошла с ума, посмеются надо мной и прогонят прочь. У меня даже сочинения не осталось, чтобы показать им».
Ее плечи дрожали. Учительница с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Перед глазами лежало детское сочинение. Она попыталась проверить его, и тут пришел ответ. «Кем я хочу стать, когда вырасту, — подумала она. — Нет, надо иначе!»
Мисс Эллис представила себе дурацкую картину: она стоит в школьном дворе, вооруженная школьной доской, а вокруг кружат летающие тарелки. В мозгу пронеслись иронические заголовки: «Мисс Эллис отражает атаку инопланетян», «Учительница младших классов побеждает гостей из космоса», «Храбрая учительница раскрывает хитрый план пришельцев по уничтожению Земли». И все же она кое-что может!
Что? Она просто учит детей писать сочинения. Сочинения! Мисс Эллис подняла голову. Молодой ученый спасает землю, используя свои профессиональные навыки. Учительница четвертого класса не может изобрести силовое поле или луч смерти, но это не означает, что она совсем безоружна.
Она может задать классу новое сочинение, и, если кое-кто напишет его на определенной бумаге, у нее будет доказательство.
Мисс Эллис замерла, лихорадочно перебирая в уме варианты.
— Откройте дневники, — сказала она ученикам. — Я хочу, чтобы к завтрашнему уроку вы все написали сочинение на тему «Что делает мой папа на работе».
Мисс Эллис никогда не представляла себя в роли спасительницы человечества, но сейчас обнаружила, что такой опыт может быть весьма вдохновляющим. Все утро и остаток дня ее боевой дух оставался необычайно высок.
Позже она отпустила учеников, и они уже выходили из дверей класса, когда ее взгляд задержался на Лайле. Он смотрел на учительницу, и не было никаких сомнений, что в его глубоких карих глазах отражается холодный интерес — так ребенок разглядывает муху, у которой только что оторвал крыло. Мисс Эллис вновь оказалась лицом к лицу с суровой реальностью: она имеет дело с инопланетянами и при этом не знает, что они собой представляют.
Лайл только взглянул на нее, на секунду встретившись взглядом, а ее боевой дух уже валялся на полу, словно брошенный носовой платок. Мистер Финдли не просто шагнул в ее мысли — он там материализовался, она не просто торопливо шла, а летела по коридору, и сравнение со здравомыслящим капитаном и слишком впечатлительным рядовым было вытеснено ее страхом. Когда в ответ на решительный стук не прозвучало короткое «войдите», она распахнула строгую дверь и буквально ввалилась в кабинет.
И замерла, поникнув от разочарования. Мистер Финдли не сидел по-военному прямо за своим столом и не стоял у окна в позе генерала Макартура. Мистера Финдли вообще не было на месте. «Конечно, — напомнила себе мисс Эллис, — ведь сегодня четверг, и вечером собрание Национальной гвардии. Мистер Финдли никогда его не пропустит, как любой мужчина не пропустит свидание с Джейн Рассел».
Она задержалась в пустом кабинете, не желая уходить. Ее успокаивало то, что она стояла рядом с его столом, хоть и абсолютно пустым, успокаивал вид его вращающегося стула, вешалки, ящиков для бумаг и сияющих чистотой окон.
Вдруг она поняла, что кабинет так пуст, потому что это кабинет одинокого человека. Мисс Эллис робко обошла стол и скользнула пальцами по холодной спинке стула. Тот слегка развернулся от ее прикосновения — конечно же, абсолютно бесшумно. Подошла к окну, вид из которого был такой же, как из ее собственного, — модернистский и унылый.
Стоя у окна, она чувствовала, что тут что-то не так. Почти все вокруг было правильным до мельчайших деталей — все, кроме чего-то одного…
Тут она все поняла, и в тот же миг груз свалился с ее плеч. Мисс Эллис начала смеяться. Она смеялась, смеялась и смеялась….
Торопясь на собрание Национальной гвардии, мистер Финдли забыл поправить жалюзи.
Покидая школу, она позаботилась о том, чтобы жалюзи в ее кабинете тоже остались не в порядке.
Она сидела как на иголках в душной гостиной, где по телевизору шли комедии с Граучо Марксом и полицейские сериалы, и думала о том, что где-то на свободе бродят, пришельцы. Досидев до половины восьмого, она извинилась и поднялась к себе в комнату.
«Завтра у меня будет сочинение, — думала мисс Эллис, раздеваясь и ложась в кровать, — я покажу его мистеру Финдли, и все будет в порядке. Даже если оно будет написано на обычной бумаге, он все равно поверит мне. А может, и скажет что-нибудь про жалюзи».
Как только она выключила свет, Лайлквесты проскользнули в комнату. Слышно было, как они шепчутся в углу. Атомные бомбы здесь, атомные бомбы там, атомные бомбы по всем углам — и скоро Земли не будет, только пыль и обломки, а галактика освободится от еще одной субнормальной расы трудами доблестных психотерапевтов…
Потом ей снилось, как мистер Финдли в офицерских солнечных очках вышел из дому на свою утреннюю прогулку. Его капитанские нашивки блестели, как маленькие солнца, а ленты за участие в военных операциях сияли на груди разноцветной геометрической радугой. Он свернул на улицу, идущую мимо школы. Пса не было, но на тротуаре стояли трое: мужчина, женщина и маленький мальчик. Мальчик показывал на одно из окон (по жалюзи можно было догадаться, чье оно), а мужчина достал блестящий металлический предмет. Мистер Финдли побежал к ним. Мужчина поднял руку и уже готовился бросить блестящий предмет, но мистер Финдли успел в последний момент. Он схватил мужчину за руку, вывернул ее и врезал правой прямо в челюсть. Мужчина едва устоял на ногах. Мистер Финдли нанес еще один удар, короткий и сокрушительный. Мужчина повалился на землю, а женщина и мальчик убежали.
Мисс Эллис расслабилась. Она дышала глубоко и ровно.
VI
Ночью шел дождь, но к утру превратился в туман. Когда мисс Эллис переходила через улицу, с огромных развесистых кленов падали сверкающие капли и школьная аллея под ногами была влажной и блестящей. Солнце не могло пробиться сквозь нагромождение туч на востоке.
Новые сочинения уже лежали на столе, когда она вошла в класс. Рядом лежало кое-что еще — яблоко.
«Интересно, кто из учеников его принес», — подумала она. Сезон яблок пока не начался, они еще не поспели. Только не такое. Перед ней лежало самое красное, самое спелое, самое аппетитное яблоко из всех, что ей когда-либо приходилось видеть.
Мисс Эллис поднесла яблоко к носу, наслаждаясь пьянящим ароматом. Она просто не могла его не попробовать, хотя сама не знала почему. Ей никогда не нравились яблоки, но это…
Она откусила маленький кусочек.
Яблоко оказалось терпким и просто невероятно вкусным. «Сорт Болдуин, наверное, — подумала она. — Или Мекинтош…»
Мисс Эллис откусила кусочек побольше.
Наконец вспомнила про сочинения. Села за стол и положила яблоко перед собой. Исподтишка взглянула на Лайла и увидела, что тот пристально смотрит на нее. «Я должна прочитать все сочинения по порядку, — сказала она себе. — Нельзя, чтобы он что-нибудь заподозрил».
Она начала с самого верхнего.
Мой папа мастер. Он говорит рабочим на фабрике что надо делать и они его слушаются, потому что знают, что если не будут слушаться то папа рассердится. А они не хотят, чтобы папа на них рассердился.
Класс мисс Эллис никогда еще не сидел так тихо. Мир снаружи был окутан туманом, клубившимся за окнами, приглушенный свет, проходящий сквозь него, сглаживал модернистские углы классной комнаты, создавая закругления там, где их раньше не было.
Она задумчиво нарисовала четверку.
И тут же обнаружила, что следующее сочинение принадлежит Лайлу. Ее охватило удивление и разочарование оттого, что он не использовал стереоскопическую бумагу, а писал на обычной, тонкой, почти полупрозрачной. Казалось, она тает в руках.
Мой отец ничего не делает. Он интеллектуальный и физический лентяй. Как и моя мать. Они — самые худшие родители-пациенты, с которыми мне пришлось работать с тех пор, как я получил диплом психотерапевта. Я заманил их на Землю, надеясь, что они заинтересуются материально-технической культурой фаустовского типа, но с тех пор как мы оказались в этом мире, они только слоняются по дому, настроив телевизор на декадентский геометрический балет с их родной планеты. Я думал, каникулы на Альфе Змееносца-14 им помогут, но ничего не вышло.
Совсем невесело выдавать себя за отпрыска двух регрессивных личностей из субнормальной культуры, но лучший для психотерапевта способ корректирующего воздействия при регрессии — это симуляция детско-родительских отношений. Иногда мне очень хочется вновь оказаться в своем родном мире, среди людей моего роста, вместо того чтобы со мной нянчились два регрессивных инопланетянина. Они так настроены считать меня своим сыном, что даже собственная видеобумага не может убедить их в обратном.
А тут, в дополнение к регрессии, моя мать превратилась в неисправимого романтика. Она думает, что у любой проблемы есть эмоциональное решение. Я и предположить не мог, когда подкинул моим родителям эту задачку, как все зайдет далеко. Думал, она просто сотрет вашу память о сочинениях, и все. Но только не моя мать. Она думала о мистере Финдли с того времени, как вы зашли к нам, и твердо решила свести вас. Я должен помочь ей, ведь она мой пациент. Вот почему я пишу на этой нестойкой бумаге. Надеюсь, вы не попробовали ее «яблоко» до того, как начали читать сочинение, не хотелось бы усугублять проблемы моих родителей, но, зная способности моей матери к изобразительному искусству, боюсь, вы уже поддались ее чарам.
Мисс Эллис поддалась. Сладкая истома разлилась по телу, и разум был странно пуст. «Кажется, мне надо проверить сочинения на тему «Как я провел летние каникулы», — подумала она. — Или не надо?» Она взяла в руки яблоко и откусила еще кусочек, потом медленно встала и подошла к окну. Солнце уже прорвалось сквозь груду облаков на востоке, и его лучи пронзили туман, который вдруг превратился в миллиард мельчайших солнечных бриллиантов.
Ослепленная, мисс Эллис взглянула на затопленную светом классную комнату, и как раз в эту минуту вошел мистер Финдли, совершавший свой обычный утренний обход.
— Доброе утро, мисс Эллис, — поздоровался он. — Я хотел бы обсудить с вами один вопрос. Сегодня утром… — Он замолчал, глядя на яблоко. — Какое необычное яблоко, мисс Эллис. Что это за сорт?
«Какая разница, выровнены жалюзи или нет», — подумала мисс Эллис. Она вдруг поняла, что любит мистера Финдли и любила всегда. Все было так просто, что она не понимала, почему этого не замечала раньше. Словно во сне, она шагнула к нему:
— Не знаю, какой сорт, но очень вкусное. — Она протянула яблоко мистеру Финдли. — Хотите попробовать?
Мистер Финдли нервно огляделся, словно ожидая, что где-то в углу притаился Змий. Потом снова взглянул на яблоко.
— Да, мисс Эллис, — сказал он, — пожалуй, хочу.
Взял в руки. Поднес ко рту.
Доверчиво откусил большой кусок.