Он перевернул еще несколько страниц и прочел:
— «Любовь моя, я в глубине души не знаю, год прошел иль целый век…»
Час тянулся за часом.
— «…Я помню, как со мной был только снег, он прятал след, и не звучал в тиши твой голос…»
— Все, Линди, хватит с тебя на сегодня!
Элейн растворилась в воздухе. Пропал кафетерий, осеннее утро превратилось в февральский вечер. Постепенно в глазах обрели четкое очертание «Привал» и Сэм, который стоял напротив и смотрел знакомым отрезвляющим взглядом.
Линдси пожал плечами. Допил стакан и встал.
— Иди ты в баню, Сэм, — сказал он и вышел на улицу.
В городке хватало и других баров.
Перед тем как отправиться домой, Линдси посетил еще три. Теперь он был в том состоянии, в котором обычно декламировал монолог Гамлета, и ширины дороги хватало не всегда. В какой-то момент он чуть не попал под «бьюик». Он долго стоял в темноте, шатаясь и осыпая проклятиями удаляющиеся красные огни и себя самого за то, что в последний миг метнулся в сторону.
О Сарит он забыл начисто. Поэтому очень удивился, когда увидел в своем окне свет, а над трубой — дым, поднимающийся в морозное небо. Зайдя в дом, он не поверил своим глазам: на полу, среди разбросанных книг, сидела девочка и что-то читала.
Книгу с картой звездного неба Сарит нашла быстро. Карта, хоть и доисторическая, оказалась довольно точной. Сарит отыскала на ней Землю и Челсу, которая почему-то называлась Альфа Центавра.
Чтобы выяснить координаты Земли и определить расстояние до Челсы, нужно было всего лишь совместить в уме две карты — из книги и из собственной памяти. С этим Сарит справилась за секунду и теперь могла переместиться когда угодно.
Но не стала.
Во-первых, потому, что помнила про склеп. Как бы она ни убеждала себя, что Линдси не ее пациент, склеп навязчиво напоминал, что такой сложный случай встретить непросто и это прекрасный повод проверить свои познания в психотерапии.
А во-вторых, из-за книг. Казалось, здесь собрались книги обо всем на свете, причем некоторые — на таком высоком интеллектуальном уровне, которого в такой допотопной культуре быть просто не может. Сарит просмотрела их все, одну за другой, прерываясь только, чтобы поесть да подложить в камин дров. Одна книга заинтересовала ее больше всего.
Заинтересовала… и разозлила.
Книга Альберта Швейцера.
«Проклятый эгоист, — думала Сарит. — Пожертвовал нормальной жизнью во имя доброты. Сбежал в джунгли и корчил из себя бога перед кучкой немытых аборигенов. При этом верил, искренне верил, что поступает по велению души!»
Она уже почти успокоилась, как вдруг пришел Линдси. На него-то Сарит и направила остатки гнева. Варвар несчастный! Насквозь пропитан этим своим пойлом из переработанных зерен, которым пытается смыть реальность!
Она отложила книгу, встала и холодно произнесла:
— Вы, кажется, хотели сообщить обо мне в полицию.
— В полицию… — покачнувшись, повторил Линдси. — Не… не сообщил. Не получилось. Не знаю почему.
Он растерянно поглядел на разбросанные книги:
— Что ты…
— Я всего лишь читала.
Неужели в этом ужасном обществе дети портят книги?
— Но ты же еще маленькая. Неужели тебе интересно читать Шекспира, Гегеля… Швейцера…
Он шагнул вперед и чуть не упал. Теперь Сарит заметила, насколько ему плохо. Она помогла ему снять куртку и усадила на стул перед камином. Осторожно заглянув в ментальный коридор, увидела все те же машины. Гнев внезапно прошел.
— Отдохните, — мягко сказала она. — Принести вам поесть?
Но Линдси уже запрокинул голову и закрыл глаза. На какой-то безумный миг Сарит подумала, что он умер, но потом услышала хриплое дыхание.
Она немного постояла над Линдси, затем села на диван.
«А ведь я могу улететь прямо сейчас, — подумала она. — Одним движением мысли могу сбежать из этой грязной лачуги, от этого психа, из этих джунглей. Переместиться в челсинскую клинику и смотреть сквозь прозрачные стены на вечное лето, на розовые Шаршские горы…»
Линдси пошевелился, тихо застонал во сне.
Сарит вздохнула.
На первый взгляд, ментальный коридор совсем не изменился. Прямо у входа встретился ее собственный голубоглазый портрет, только в этот раз не на диване, а посреди комнаты. Потом — внезапный поворот и все те же машины.
Внезапно среди машин показался человек, Он мыл их одну за другой — старательно, ожесточенно, отчаянно.
Сарит узнала Линдси.
Машины стояли повсюду, и на каждой виднелись брызги крови. Те машины, что появились последними, отмывались труднее всего. Многие были красного цвета, и понять, смылась ли вся кровь, удавалось не всегда. Тем не менее смыть надо! Как угодно, любой ценой. Потому что на машинах не должно быть крови, это просто неправильно — ужасно, позорно, беспощадно неправильно…
Содрогаясь, Сарит проскочила ряд машин и остановилась около мысленных изображений девушки по имени Элейн. На этот раз она не стала просматривать все скопом, а постаралась расположить картинки в хронологическом порядке.
Насколько она поняла, самая ранняя показывала Элейн сидящей в какой-то примитивной классной комнате. Виднелись и другие смутные лица, но Элейн явно выделялась: сияющие темные глаза, черные изогнутые брови, высокие скулы, юный румянец на щеках, добрая улыбка. «Красивое лицо, — признала Сарит, — но, по моим меркам, слишком взрослое».
На следующей картинке Элейн и Линдси прогуливались по лужайке, затененной высокими раскидистыми деревьями. На заднем плане — здания, поросшие лианами и наводившие на мысли о гораздо более древних временах.»
Затем шло изображение, где Элейн, держа под мышкой тонкую книгу, заходила в какую-то общественную столовую. Эта картинка была особенно живая и подробная: Сарит разглядела в книге узкую закладку и даже яркий древесный лист у Элейн на плече.
Воспоминаний об Элейн было так много, что Сарит не рассматривала каждое по отдельности, а быстро пробегала взглядом, обращая внимание лишь на самые главные.
Лицо, запечатлевшееся в памяти до мельчайших подробностей: глаза закрыты, черные ресницы нежно касаются мягких щек, губы — алый бутон, готовый расцвести…
Рука Элейн с золотым кольцом на пальце… Силуэт Элейн на фоне огромного водопада…
Элейн стоит в дверях невысокого дома и машет рукой… Дом недавно покрашен — ослепительно белые стены, зеленые ставни, — но Сарит все равно узнала его.
Элейн и Линдси бегут, веселясь, по зеленому летнему лугу…
Элейн и Линдси в знакомой комнате пакуют одежду в кожаные коробки… («В этой комнате, — подумала Сарит. — В этой самой комнате!»)
Элейн лежит в гробу, среди венков, усыпанная цветами, — щеки уже не румяные, а белые и ледяные, глаза закрыты навсегда…
Сарит, изумленная, еще раз пересмотрела все картинки. Сперва ей показалось, что она пропустила одну, самую важную. Но при втором просмотре ничего не поменялось: по-прежнему ни одно воспоминание не проливало свет на то, как умерла Элейн.
Внезапно Сарит вспомнила про склеп. Ну конечно же!
Она уверенно подошла к двери, но, даже зная примерно, что находится внутри, открыть не сумела. Разозлившись, Сарит мысленно заколотила в дверь кулаками, но потом подавила свой гнев. Дипломированная специалистка, она вела себя как маленький ребенок!
Она вызвала в памяти то, чему ее учили. Вытащить на поверхность глубоко скрытые воспоминания можно было по-разному. Когда не помогали обычные психотехники, всегда оставалась надежда на метод вербальных ассоциаций. В голове уже вертелись нужные слова: Элейн, машина, кровь, смерть.
Однако, чтобы они подействовали, пациент должен проснуться.
Сарит отключилась от мозга. Линдси дышал глубоко и трудно. Когда в этот пропитанный алкоголем разум вернется сознание, уже, вероятно, наступит утро.
«Ничего не поделаешь, придется провести в тесной комнатушке еще одну ночь, — подумала Сарит. — Но утром я наконец-то покину эти идиотские джунгли и приступлю к нормальной работе — с цивилизованными больными и цивилизованными комплексами».
Но комплекс Линдси, пусть и нецивилизованный, привлекал ее больше, чем все те, с которыми пришлось столкнуться за долгие годы интернатуры. «Почему он видит на машинах кровь? — спрашивала Сарит сама себя. — Может, на них и в самом деле бывает кровь?»
Она, конечно, уже знала, что такое машины. За целый день мимо дома их проехало немало, таких же, как в памяти Линдси. Но вблизи их увидеть не пришлось, и Сарит не могла точно уяснить, есть ли в представлениях Линдси отклонения от нормы.
Она вспомнила, что какая-то машина стоит возле дома. Поддавшись внезапному любопытству, Сарит встала с дивана и тихонько проскользнула на улицу. На востоке поднималась полная луна, и снег во дворе отливал серебром. На ровном снежном покрывале машина казалась уродливым горбом. Сарит осторожно подошла к ней. Довольно старая, определила она, и не используется уже давно. Погода не пощадила машину: бока проржавели, колеса сгнили, открытая дверь держалась на одной петле. Внутри пахло сыростью и плесенью.
Сарит обошла машину в свете луны. Насколько она видела, крови там не было.
По крайней мере, сейчас…
Спала Сарит плохо. Ворочаясь на диване, снова и снова вспоминала ту машину около дома. Помимо этого, ее всю ночь донимало растущее беспокойство, какая-то тревога, впрочем совершенно не связанная с машиной, а больше с ней самой. Только когда в комнату серым призраком проник рассвет, Сарит поняла, что не так.
Ей так не терпелось прибыть на первое место работы и начать поскорей заниматься любимым делом, что она не только перепутала координаты, но и забыла подзарядить аккумуляторы транзитного пояса. Электрическое покалывание вокруг талии совсем ослабло.
Первым порывом было тут же переместиться на Челсу. Пока в поясе оставалось хоть немного энергии, он вполне мог одолеть такой сравнительно короткий путь. Однако, едва взглянув на спящего Линдси, Сарит вспомнила склеп и поняла, что если до Челсы не раскроет его тайну, то не успокоится до конца жизни. Отмела она и мысль о том, чтобы прибыть на Челсу, подзарядить пояс и вернуться сюда: обратно ее уже не пустят. Врачам не ограничивали свободное передвижение только в пределах планеты. Психотерапевт всегда б