дготовку детей к получению среднего домашнего образования и дистанционному обучению в колледжах. Мы выполняем нашу работу на совесть, но, несмотря на это, у вас, мистер Медоуз, хватает дерзости сомневаться в нашей компетентности! Вы просто не понимаете, как вам повезло! Вы и представить не можете, каково бы вам пришлось в середине двадцатого века, до изобретения обучающего инкубатора! Вашему сыну пришлось бы ходить в заштатную, прогнившую общеобразовательную школу и задыхаться в переполненном классе! Понравилось бы вам такое, мистер Медоуз?!
— Но я лишь… — попытался вставить мистер Медоуз.
Кертин не обратил на него внимания. Он перешел на крик, и родители Ронни испуганно вскочили на ноги.
— Вы не видите своего счастья! Да если бы не существовало обучающих инкубаторов, вашему сыну вообще было бы негде учиться! Где правительству взять денги на постройку стольких школ старого образца и детских площадок? На какие средства обучать учителей, чем оплачивать их труд, чтобы все дети страны могли получить образование?! Да войну начать дешевле! Так нет, даже при наличии достойной альтернативы находятся желающие возразить и покритиковать! Мистер Медоуз, вы ведь, равно как и я, учились в той самой школе из красного кирпича. Так скажите мне, остались у вас шрамы?
Мистер Медоуз помотал головой.
— Нет, сэр. Но я не был влюблен в свою учительницу.
— Молчать! — директор схватился правой рукой за край стола, пытаясь унять невыносимую дрожь. Ему стоило невероятных усилий заставить себя говорить спокойно. — Мы отправим вашего сына следующим поездом, — сказал он. — А теперь, пожалуйста, уходите. — Кертин включил интерком. — Проводите мистера и миссис Медоуз, — сказал он секретарше. — И принесите мне успокоительное.
— Сию минуту, сэр.
Родители Ронни были рады покинуть кабинет директора. Тот, в свою очередь, был рад, что они ушли. Дрожь в руке добралась до самого плеча и сменилась самой настоящей болью. Той, что уходила во времени на сорок лет назад, к маленькой деревенской школе из красного кирпича и прекрасной, но жестокой мисс Смит.
Кертин уселся в кресло, сжал правую руку в кулак и, будто защищаясь, прикрыл ее левой. Бесполезно. Линейка все поднималась и опускалась, и каждый удар по его распростертой ладони сопровождался громким шлепком…
Когда секретарша принесла успокоительное, директор дрожал, как ребенок, а его водянистые голубые глаза были полны слез.
ХРОМИРОВАННЫЕ ПАЖИТИ
Идолопоклонничество достигло пика к середине двадцать первого века. Синяя птица, не раз принимавшая обличье бренных вещей, окончательно превратилась в автомобиль. Отрастила хромированные крылья, сменила сердце на карбюратор, лапки — на колеса, а гнездо — на пьедестал в церкви Счастливого путника. Вместе с образом птицы изменилась и процедура ее поимки.
Даже для Выставочного воскресенья Сенекский храм был переполнен. Маркус Бретт пробился через вестибюль, расчищая дорогу локтями, и замер у центрального прохода. Отражаясь от зеркальных стен, бело-голубой свет флуоресцентных ламп устремлялся к хромированному потолку Павильона, и оттуда ослепительным сиянием обрушивался на паству. На пьедестале, за кафедрой Спекулянта, возвышался новый образец «Сенеки», задрапированный дамасской тканью. Бретт пожирал взглядом силуэт, пытаясь представить новые линии и цветовую гамму… Наконец, он перевел дух и направился к своему ряду.
Соседнее место, где обычно восседал Чех, напарник Бретта, оказалось занято типичной представительницей «белых воротничков». Эти канцелярские крысы наглеют не по дням, а по часам! Ничего, вот явится Чех, и никакая наглость этой выскочке не поможет.
Новая соседка с любопытством покосилась на Бретта. В ответ он устремил на нее взгляд плоских серых глаз. Брюнетка, коротко стриженная, кареглазая. Аккуратный вздернутый носик и пухлые щечки придают лицу выражение детской невинности. Девушка легко сошла бы за ребенка, если бы не губы, пухлые и женственные. Дешевый наряд а-ля чирлидерша не скрывал соблазнительных форм…
Бретт не сразу сообразил, что пялится на соседку в упор. Та смущенно отвела глаза, но не покраснела. Упрекнув себя за непристойные мысли, Бретт поспешно отвернулся и вновь сосредоточился на модели.
С виду чуть длиннее прошлогодней версии, но не факт. Хотя в целом логично, если учесть правило конструкторов Сенеки — каждая новая модель непременно должна быть длиннее предыдущей…
Тонкий запах духов настойчиво щекотал ноздри, завораживая ностальгическим ароматом яблоневых завязей. Источник аромата угадывался легко, поэтому ничто не отвлекало от созерцания пьедестала. Все же Бретт вздохнул с облегчением, когда электронный орган грянул гимн «Сенеки» и в проходе показались хористы. Бретт как всегда внимательно вслушивался в голоса, но по-прежнему ощущал яблоневое благоухание.
Выстроившись по обеим сторонам пьедестала, хор допел последний куплет, и тут появился сам Спекулянт в ослепительной алой с золотом рясе. Торжественно прошествовал по центральному ряду и, поднявшись на кафедру, обозрел переполненный Павильон.
— Дети мои, — произнес он глубоким властным голосом. За короткой молитвой последовало благовествование «Сенеки»: — Благословенны будут каучуковые леса Веги-12 за их бесценный вклад в совершенствование человечества. Благословенны будут горы Ригеля-7 за их олово, медь и магний… — И наконец: — Благословенны будут красные равнины Акрукса-14, ибо без их марганца, титана и железной руды жизнь в своем нынешнем качестве давно исчезла бы с лица земли.
Началась проповедь, традиционно восхваляющая бесконечное терпение Финепископа и порицающая безответственность средних потребителей. Бретт заерзал на скамье, терзаемый чувством вины. За нынешний автогод он просрочил три еженедельных платежа. Общий долг рассрочки составил непомерную сумму едва не стоившую ему «Сенеки». Даже теперь, когда последний платеж был благополучно проведен Финепископом, от перспективы лишиться авто на лбу у Бретта выступил холодный пот.
Он мысленно поклялся стать сдержаннее, поменьше увиваться за женщинами и не налегать так на «чаровницу». Проповедь уже начала утомлять. Спекулянт вещал об указе, подписанном Финепископом, а указы всегда нагоняли на Бретта тоску. Расстегнув гоночную ветровку, он сполз со скамьи, скрестив ноги в сапогах. Яблоневый аромат обволакивал, завораживая сильнее прежнего. В отчаянии Бретт гадал, куда девался Чех. Наверное, случилось что-то серьезное, иначе бы он не пропустил службу.
Проповедь наконец закончилась, наступил решающий момент. Паства затрепетала в благоговейном предвкушении. В спектре потрепанных ветровок произошел массовый сдвиг — все как по команде подались вперед. После стандартного панегирика превосходству моделей «Сенеки» в целом и нынешнему образцу в частности, Спекулянт провозгласил:
— Счастлив представить вам новый шедевр машиностроения «Синюю птицу»!
От взмаха широкой, унизанной перстнями руки дамасский покров испуганным облаком взмыл к потолку. На мгновение в Павильоне воцарилась тишина, и по рядам прокатилось дружное «Ах!». Вслед за «Ах!» один за другим раздались восторженные возгласы.
— Невероятно! — выдохнул Бретт. — Она и впрямь длиннее. На четверть метра точно.
— Не машина, мечта, — вторила ему «белый воротничок».
— Красавица… — бормотал Бретт. — Настоящая красавица…
Глаз постепенно начал различать детали, которые упустил изначально, будучи ослепленным сияющим великолепием. «Синяя птица» была не только длинней прошлогодней модели, но и ниже, максимум один метр. Изменилась и хромированная отделка, но главное — на глянцевых синих бортах живым воплощением движения вырастали округлые крылья. Казалось, машина вот-вот сорвется с места.
— Она как будто сейчас взлетит, — прошептала «белый воротничок».
На радостях Бретт снизошел до соседки.
— Да, просто улет, — согласился он, поворачиваясь.
— А какой насыщенный оттенок синего! — восторженно произнесла она.
И тут Бретт напрочь забыл про машину. От волнения щеки девушки порозовели, темно-карие глаза лучились. Дешевый наряд а-ля чирлидерша смотрелся особенно жалко на фоне сборища, где женщины одевались под стать мужчинам, но зато выставлял девичью фигуру в очень соблазнительном свете — не то, что обтягивающие бриджи и приталенные ветровки. А если все это снять… Раньше Бретт никогда не клеил представительниц «белых воротничков» даже не из-за разницы в статусе, а просто потому, что в принципе не считал их достойными внимания.
Но нынешний экземпляр был явно не таков.
— Как тебя зовут? — рванул он с места в карьер, утопая в аромате яблонь.
— Линда. Линда Дэлмс.
— Марк Бретт. Может, прокатимся вечерком?
Взгляд девушки метнулся к аляповатой нашивке «Сенека» на воротнике собеседника.
— Конечно, почему нет.
— Тогда заеду за тобой часиков в шесть.
— Отлично, — кивнула Линда.
Служба подходила к концу.
— Сегодня «Синюю птицу» выставят на Сенекской площади, — объявил Спекулянт. — Машин должно быть достаточно, чтобы удовлетворить нужды всех наших покупателей, но советую желающим подавать заявку до Утильной пятницы, чтобы успеть получить автомобиль до Автонового воскресения. Заявки будут приниматься в доме викария сразу по окончанию службы.
После молитвы Бретт с Линдой вышли на улицу под теплые лучи апрельского солнца.
— Наверное, стоит сразу заказать. Какой смысл тянуть, — как бы невзначай заметил Бретт, думая увидеть зависть в карих глазах девушки — чего еще ждать от человека, которому за всю жизнь не накопить даже на хромированное крыло. К его глубокому разочарованию, взгляд девушки оставался светлым и бесхитростным.
— Рада за вас, мистер Бретт, — просто ответила она.
— Где именно в Центр-Сити ты живешь? — грубо спросил он, немало уязвленный.
Вопрос задумывался как оскорбление, ибо Линда ни словом не обмолвилась про Центр-Сити, хотя все было ясно и так. Но если удар и попал в цель, то виду она не подала.