Это было в понедельник. Во вторник они поехали ужинать в премилое загородное кафе, и там, сидя за деревянным столиком в укромном уголке, пили и разговаривали под тихий аккомпанемент любовных баллад…
Говорили о разном. Бретт рассказывал о своей работе, Линда внимательно слушала, но про себя обмолвилась лишь, что служит секретаршей и всем сердцем это ненавидит. Бретт почувствовал неловкость и решил не углубляться в расспросы.
Разговор неизбежно коснулся злополучного Инженера.
— Не пойму его логику, — заявил Бретт. — Что он пытается доказать?
— У него комплекс Христа, — пожала плечами Линда. — По-моему, это очевидно. Все строго по схеме.
— В смысле, он возомнил себя Богом?
— Именно, — горько усмехнулась Линда.
— Да, но ведь ни словом не обмолвился человек… — засомневался Бретт.
— Правильно. Разве Иисус вслух объявлял себя Мессией? Опять-таки, все по схеме. Его исчезновение год назад якобы символизирует уход Христа в пустыню, триви-выступления — проповедь в Галилее, вчерашний погром на площади — бунт против фарисеев и Синедриона. Человек настойчиво ищет гонений и наказания. И наверняка мечтает умереть на символическом кресте.
— Но зачем? — допытывался Бретт.
Линда невидяще уставилась на клетчатую скатерть. Горечь в голосе сменилась отчаянием.
— Затем, что он болен, но считает больными других, а себя — лекарем, явившимся их исцелить. Изображая Христа, он надеется изменить общество — уничтожить автомобили, автострады и прочее. Но не понимает, что высокая смертность в автокатастрофах — это единственный способ избежать демографического взрыва, что появление церкви Счастливого путника — не есть триумф материализма, а лишь результат экономического давления, которое, по сути, есть завуалированный синоним «страха голодной смерти». Нынешний автокульт — вещь абсолютно естественная, сродни обрядам плодородия в древнем Египте или поклонению богам дождя у племени Зуни.
— Смотрю, тебя очень занимает этот Инженер, — хмыкнул Бретт. — С чего бы это?
— Просто… Ладно, забудь. И хватит уже о нем! — Линда смотрела с таким страданием, что Бретт невольно поразился. — Эти стены давят на меня. Давай прокатимся.
— По Трассе?
— Да, именно! И пожалуйста, Марк, не жалей скорости. Не жалей…
Инженера-конструктора арестовали на следующее утро. Бретт завтракал, когда тривизор загудел и заморгал красной лампочкой. Перебравшись в гостиную, Бретт надавил на педаль включения и пальцами ног перещелкивал каналы, пока, наконец, гудение не смолкло и лампочка не потухла.
На экране возник знакомый антураж дома викария. Скамья, окошечко служки, а за ним…
Бретт ахнул. Повсюду — бесчисленные опрокинутые столы, кресла, груды разномастных бумаг на полу. В центре погрома стоял Спекулянт, рядом с ним — Эксклюзив-Харриган, выездной репортер. Интервью было в самом разгаре.
— Все происходило прямо у меня на глазах, — рассказывал Спекулянт. — Но я уже говорил, что не мог даже пальцем пошевелить, чтобы пресечь это безобразие. Останавливал его взгляд. Да, он смотрел так, словно жалел меня…
— С чего ради ему вздумалось жалеть вас, Отче?
— Не знаю, — признался Спекулянт.
— В любом случае, пусть прибережет жалость для себя, — многозначительно откликнулся Эксклюзив-Харриган. — В скором времени она ему понадобится. — Он повернулся к камере. — Да, друзья мои, весьма понадобится. Пока что служители правопорядка держат бунтаря за решеткой, но господин окружной прокурор уведомил меня, что негодяя сошлют на тюремном корабле не позднее Утильной пятницы.
Бретт выключил тривизор и вернулся на кухню, гадая, как отреагирует на все это Линда.
Линда ни словом не обмолвилась о случившемся, но весь вечер оставалась бледной и подавленной. Она просила его ехать быстрее. Стрелка спидометра зашкаливала, но девушка требовала большего.
Бретт мысленно негодовал. Он планировал объяснится уже сегодня, но как делать предложение на скорости двести километров в час и при таком адском движении? Ладно, довезет ее до дома и тогда…
Но, очутившись у подъезда, Линда пулей выскочила из машины, не успел Бретт открыть рот. Потом, точно опомнившись, наклонилась и нежно поцеловала его через открытое окно.
— Прости, сегодня я не в форме, но завтра, честное слово, исправлюсь.
— Обещаешь? — спросил Бретт.
— Обещаю! — Она скрылась в дверях, а он тупо смотрел ей вслед.
Заморосил дождь. Бретт завел мотор и под стук капель помчался домой, лихорадочно оценивая свои шансы заполучить «Синюю птицу».
До назначенного срока оставались сутки.
Объяснение состоялось следующим вечером. Бретт решил не ждать подходящего момента, обстановки и прочего. Время поджимало, но главное — внутри него росло невыразимое отчаяние, которое он не мог и боялся понять.
— Линда, выходи за меня замуж! — выпалил Бретт, едва девушка отворила на его стук.
Она застыла на пороге, очаровательная в своем белом платье. Сквозь незапертую против обыкновения дверь виднелись голые обшарпанные стены комнатушки.
— Марк, ты всерьез?
— Серьезней не бывает.
Вышло глухо, но главное — убедительно.
Видимо, Линда тоже прониклась, поэтому лишь спросила:
— Когда?
— Прямо сейчас, — откликнулся Бретт, испытывая щемящую боль в груди, которая мешала схватить девушку в объятия и страстно поцеловать, несмотря на все возражения. Страсть к «Синей птице» ошеломляла своим напором; ни одна машина прежде не пробуждала столько желания.
— Ты забыл кое-что, — проговорила Линда. — Когда делают предложение, признаются в любви.
Лучистые глаза впились ему в лицо, словно вынуждая признаться. В коридоре слышались отголоски бурной ссоры, истошно вопил младенец. Но даже в столь неромантической обстановке фраза далась Бретту на удивление легко:
— Я тебя люблю.
Линда отвела взгляд:
— Погоди, только соберу вещи.
Бретт молча обозрел скудные пожитки: ворох одежды, пригоршня безделушек, и с полдюжины книг, в основном за авторством некоего Фрейда, — и помог перетащить все в машину.
К десяти часам вечера они стали мужем и женой. Благо, отдел бракосочетаний работал круглосуточно, как, собственно, и отдел расторжения браков, расположенный аккурат через дорогу.
— Как насчет шампанского? — улыбнулся Бретт. — Такой повод!..
— Но, милый, это безбожно дорого, — запротестовала Линда.
— С пары бокалов не разоримся. У меня в полночь смена, все равно больше не успеем.
Они отправились в роскошный бар на деловом проспекте, неподалеку от Сенекского собора. За стойкой прихлебывал «чаровницу» Чех. Бретт на ходу помахал приятелю рукой, тот выпучил глаза, но махнул в ответ. Встретившись взглядом с Чехом, Линда вздрогнула и потупилась. Брегг поначалу смущался, будучи на людях с девушкой-«белым воротничком», но потом вспомнил, что эта девушка отныне его супруга и смущение сменилось гордостью. Впрочем, се быстро вытеснило недоумение — с какой стати ему гордиться Линдой?
Над стойкой мерцал неизбежный тривизор, расположенный так, чтобы каждый посетитель мог видеть или слышать происходящее на экране. Бретт совсем не горел желанием смотреть ящик, но, заметив сосредоточенный взгляд Линды, покосился в ту сторону.
Передавали новости. Инженера-конструктора признали виновным в авто-кощунстве, приговорив к каторжным работам в шахтах Корпорации. Вместе с ним к каторге приговорили двоих угонщиков, приговор подлежал немедленному исполнению.
Из студии репортаж переместился на космодром. Эксклюзив-Харриган стоял у подножия подъемника Иакова. На самой платформе выстроились трое арестантов. В том что посредине Бретт узнал Инженера-конструктора.
— Нельзя безнаказанно грешить против общества, — поучал с экрана Харриган. — Трое преступников, которых вы сейчас видите, предали великое Вождение и теперь ответят перед Шофером.
Он театрально вскинул руку и платформа начала подниматься под пристальным оком камеры. Арестанты замерли, бледные и молчаливые, в ярком свете звезд. В кадре появился сияющий прямоугольник шлюза. Платформа остановилась. На нее вышли двое конвоиров и увели заключенных в корабль. Шлюз закрылся и картинка померкла.
Бретт вдруг почувствовал, как пальцы Линды впиваются ему в руку, и страшно перепугался, увидев, как помертвело ее лицо.
— Корабль, — выдохнула она. — Это он был той ночью на холме?
— Он самый, — кивнул Бретт. — Завтра на рассвете старт.
— А как назывался тот холм?
— Череп-Хилл… Ты почему не пьешь?
— Череп-Хилл. Ну конечно. Идеальное место, лучше не придумаешь. И строго по плану. Дурак! Жалкий, наивный дурак…
В розоватых отблесках светильника ее глаза подозрительно заблестели. Бретт не рискнул расспрашивать из страха услышать неприятный ответ. Краем глаза отметил, что Чех уставился на Линду, точно не веря своим глазам, что его напарник мог позариться на простолюдинку.
Волна за волной снова нахлынули смущение, гордость и недоумение. Но теперь к ним примешалось кое-что еще — осознание. Бретт с ужасом осознал, почему на самом деле женился на Линде. «Синяя птица», при всем хромированном великолепии, служила лишь предлогом, средством оправдать новый элемент, выпадавший из общепринятой системы ценностей. Элемент звался любовь…
Бретт поднялся из-за стола.
— Если хочешь, поехали домой.
Взяв Линду под руку, с достоинством повел ее к дверям, ни разу не обернувшись. Пусть Чех видит, бедолага!
Номер 2000–2400 запустил печь сорок три, и раскаленная жижа вовсю текла в ковш. Чтобы скоротать время, Бретт напоил сорок первую. Наконец, раскаленная топка сорок третьей поглотила последнюю порцию металла, а Чех уже заливал огнедышащую массу. Запустив специальную программу, Бретт насухо вытер дно печи и закрыл слив. Затем включил первый погрузчик известняка.
В этот момент раздался звонок.
— Где ты подцепил секретаршу Финепископа? — спросил Чех.
Бретт ждал звонка, но не такого вопроса.
— Чью секретаршу?