— Финепископа. Только не прикидывайся, что не знал, где она работает!
В аппаратной резко повеяло холодом.
— Девочка высший сорт! — продолжал Чех, так и не получив ответа. — Плевать, что из «воротничков». Я встретил ее в воскресенье в приемной Его Преосвященства. Она как раз уходила. Сказала, что срочные дела и упорхнула. Так где вы познакомились?
Зернышко сомнения в душе Бретта пустило всходы.
— После расскажу, — выдавил он. — Пора загружать лом.
Онемевшие пальцы заскользили по кнопкам, двигаясь на автомате. Чудовищный обман Линды раскрывался на глазах. Она раньше других услышала про указ, наверное за несколько месяцев, и быстро сообразила, как перебраться с тротуара на проспект, сменить руины Центр-Сити на идиллические гаражи в благоустроенной Периферии, а главное — стать счастливой обладательницей «Синей птицы».
На службе у Его Преосвященства она имела доступ к досье каждого автовладельца. Понимая, что новый указ ударит в первую очередь по мужчинам брачного возраста, тщательно изучила всех кандидатов, их психологический портрет, биографию и кредитную историю.
Наконец, после долгих раздумий, список сузился до одного имени — Маркус Бретт.
Раздобыть план собора для секретарши Финепископа — плевое дело. Осталось только подстроить встречу, освободив соседнее место. Что Линда и сделала, «забыв» провести десяток последних платежей Чеха и сообщив о недостаче начальству за день или два до Выставочного воскресенья. И назначила аудиенцию с Финепископом аккурат на момент презентации «Синей птицы».
Дальнейшее было игрой, ловко проведенной с помощью духов, скорее всего с афродизиаком, детского личика, тела богини и искусного лицемерия.
Пальцы оттаяли и решительно забарабанили по консоли, выполняя сложные комбинации. Берем образец для сорок первой. Добавляем марганец в сорок пятую. В сорок вторую — партию лома.
Позвонили из шахты, но Бретт не взял трубку.
Вернувшись после смены, Бретт обнаружил, что Линды дома нет. В окна пробивался серый рассвет, новостная лампочка назойливо гудела. Перед тривизором лежала записка. Бретт развернул листок и под алое мерцание лампочки прочитал:
Дорогой Марк,
Чех узнал меня в ресторане и наверняка доложил тебе что да как. Ты несомненно угадал половину правды и теперь ненавидишь меня, а когда узнаешь вторую половину, несомненно будешь и презирать.
Пять лет назад моя мать попала в аварию из десяти машин, но выжила и прожила еще год, если можно назвать жизнью существование без лица, зрения, слуха и голоса. Мой отец не оставлял ее ни на миг. Единственное, что ей удавалось — это тихонько посвистывать. Я слышала этот свист лишь раз, отец — постоянно. Мой отец — Инженер-конструктор.
После смерти матери он вернулся к работе. Точнее, вернулась его оболочка, разум же пребывал в смятении. Отец сломался год назад, на церемонии закладки первого камня трастового фонда «Сенеки». Даже не сломался, просто возобладала та часть, что винила общество в гибели матери.
На меня ее смерть подействовала иначе — я была совсем молодая и слышала свист один-единственный раз. Конечно, я скорбела по маме, но не винила общество, считая его ветхим книжным понятием, никак не связанным с этой вселенной прекрасных вещей, до которых, казалось, рукой подать, и которые стали еще желанней, когда отец запретил к ним прикасаться.
Вскоре после несчастья с мамой меня исключили из автошколы, лишив права вождения. Друзья от меня отвернулись; привычный мир разбился вдребезги. Желание иметь собственную машину из условного рефлекса переросло в одержимость.
Мне было двадцать один, когда отец начал устраивать свои символические действа. Тогда я ушла из дома и не видела отца вплоть до прошлой недели, когда он явился ко мне в Центр-Сити и попросил спрятать его от полицейских. Вчера утром он ушел и воплотил предпоследний символический акт — опрокинул столы в «храме».
Уйдя из дома, мне некуда было податься, кроме Центр-Сити (все мои ближайшие родственники погибли в автокатастрофах). Без диплома я не могла рассчитывать на престижную должность, поэтому стала искать работу «белым воротничком» — благо, навыков хватало, — и вскоре получила место секретарши у Финепископа.
Целью всей моей жизни стал автомобиль. Долгожданный шанс подвернулся два месяца назад, когда Финепископ подписал новый указ. Я выбрала тебя как самого подходящего кандидата и начала действовать. Дальше ты все знаешь, кроме главного: в новом указе есть оговорка, которая не дошла до сведения Спекулянтов, и она звучит так: «Покупатель, просрочивший более двух платежей за минувший автогод и предпочетший альтернативный второй вариант (брак), обязан передать право собственности на покупку своему супругу/супруге в случае развода или аннулирования брака». Вот такая приписка будет завтра в контракте.
Пока ты меня просто ненавидишь, а через секунду начнешь презирать.
В восемь лет ты влюбился в свою маму. Влюбился в нее в яблоневом саду июньским полднем, когда деревья стояли в цвету. Это указано в твоем досье. Финансовые психоаналитики ничуть не уступают обычным и всегда тяготеют к Эдиповой стадии, даже если та проходит без отклонений.
Все дети влюбляются в родителей противоположного пола. В разное время и в разной степени, но влюбляются и проносят этот образ через всю жизнь. Но образ — это не только мысленная картинка, он вбирает в себя комплекс воспоминаний: обстановку, звуки, продукты нашего зрения, осязания и обоняния.
Мои духи, пусть и подсознательно, напомнили тебе о матери, а вкус губной помады (я делала ее на заказ, изучив досье твоей матери) завершил иллюзию. Двойная атака на оба твоих чувства вернула ощущение покоя, который ты испытывал в присутствии матери, возродила ее идеальный образ, спроецированный затем на меня.
Оглядываясь назад, не могу поверить, что зашла так далеко в стремлении получить объект своих мечтаний, ныне утративший для меня всякую ценность.
Завтра, подписывая контракт, не волнуйся об оговорке. Мне больше не нужна «Синяя птица». Я согрешила против истины, сказав, что культ автомобиля — вещь абсолютно естественная, сродни обрядам плодородия в древнем Египте или поклонению богам дождя у племени Зуни. Мною двигало желание доказать тебе, да и себе тоже, что мой отец ошибается в своих нападках на церковь Счастливого путника. Страх голодной смерти редко порождает благородные намерения, а торгаши не заменят слуг Господа. Отец был прав от начала до конца.
Ты, наверное, гадаешь, почему я передумала и пишу все это? После твоего ухода я сидела в этой нелепой квартире и думала, как ловко разыграла карты. Но я не учла кое-чего — не учла, что сама в свое время была ребенком и точно так же влюбилась в родителя противоположного пола.
Знаешь, когда я влюбилась в отца, Марк? Когда он впервые прокатил меня по Трассе.
Бретт стоял в серой гостиной и ждал, когда в душе поднимется ненависть. Ждал долго и хладнокровно, с пустотой в сердце. Настойчивое гудение новостной лампочки вернуло его к реальности. Включив тривизор, Бретт педалью переключал каналы. Наконец, гудение прекратилось и красный огонек потух.
На экране возник мрачный силуэт тюремного корабля. Позади виднелся Череп-Хилл, чернильное пятно на фоне розоватого неба. На краю антропоморфного обрыва, граничащего со стартовой площадкой, стояла крошечная фигурка — неразличимая для других, но никак не для Бретта.
Пустота вдруг исчезла, явив осознание, что ждать ненависти бессмысленно. Вид Линды, готовящейся обратиться в прах под соплом ракеты, напомнил вечную истину, что любовь — это вещь в себе, не привязанная ни к каким факторам.
Бретт рванул в гараж, одним махом запрыгнул в «Сенеку», напрочь позабыв о смертельной ловушке для угонщиков. Вспомнив, дернулся было вылезти, но не успел.
Заряд угодил ему в плечо. Вместо боли Бретт испытал оцепенение, сменившееся дикой злобой. Наклонившись, он с мясом выдернул смертоносный механизм и зашвырнул в угол гаража, пытаясь понять, как люди докатились до того, что стали ценить вещи больше жизни.
Он гнал по Периферия-Сити, стремясь поскорее попасть на Трассу. Если повезет, можно успеть увидеть Линду, а если повезет вдвойне — даже вытащить ее из-под сопла прежде, чем дадут старт. Неподалеку от перекрестка случилась авария четырех машин — две «Сенеки», «онеида» и «кортес». В покореженных остовах виднелись изуродованные тела, повсюду на дороге — разбитое стекло, плавающее в лужах крови. Спасатели уже явились на место трагедии и готовились отделять плоть от металла. Выживших, как обычно, не было.
Бретт повидал тысячи аварий и всегда относился к ним равнодушно. Нынешняя же, непонятно почему, ужаснула. Кровь, плоть и покореженный металл стояли перед глазами, даже когда Трасса скрылась из виду. Впервые он задался вопросом: а ради чего?
Завидев острые шпили корабля, вонзающиеся в утреннее небо, Бретт сбавил скорость и тут же уловил запах гари. Дыра в приборной панели, где раньше помещался «Полкан», ярко искрила. Господи, «Сенека» горит! Первым порывом было остановиться и потушить огонь, но при мысли о Линде на холме, собирающейся принести себя в жертву, нога словно приросла к акселератору. Глаза, не мигая, уставились на розовеющий небосвод, куда в любую секунду мог взмыть корабль, распыляя огненные брызги.
На подъезде к Череп-Хилл стояло заграждение и новый знак, гласивший: «РАЗМЫТАЯ ДОРОГА». Припарковавшись у обочины, Бретт стал лихорадочно шарить под сиденьем в поисках огнетушителя. Внезапно из ожившей диспетчерской раздался громовой глас:
— «Гефсимания» стартует с площадки тридцать два. Груз — шестьдесят ссыльных заключенных. Место назначения — Акрус-14… До старта одна минута…
Бретт застыл с огнетушителем наперевес.
— Пятьдесят девять секунд…
Без машины в качестве залога ему никогда не купить «Синюю птицу».
— Пятьдесят восемь секунд…
Он лишится работы, гаража, социального статуса…
— Пятьдесят семь секунд…