Рина принялась собирать букет; Конан же, пошарив за поясом, извлек заветную фляжку. Зелья в ней оставалось немного - половину или даже две трети порошка он уже использовал. Мрачно насупив брови, киммериец вдохнул живительный бальзам и плотно закупорил сосудик. Успеет ли он добраться до храма? Или запас арсайи кончится где-то на половине дороги, и он, беззащитный, обреченный на беспамятство, сгинет в этих пурпурных лесах, пропадет в нижнем мире, никогда не увидит вновь света солнца? Если случится такое, он может рассчитывать лишь на Рину... Не потому ли Учитель, мудрец, провидящий грядущее, отправил с ним эту девушку? Спутницу и помощницу, способную довести до святилища Митры лишенное разума и памяти существо... Но под силу ли ей это?
Звонкий смех прервал его мысли. Рина стояла перед ним, погрузив разгоревшееся лицо в охапку пурпурных колокольчиков, и пряди ее пушистых волос мешались с цветочными стеблями.
- Ах, какой запах! - воскликнула она, протягивая свой букет Конану. Слаще, чем у роз и сирени... Вдохни, и ты очутишься на медвяном лугу!
Невольно улыбнувшись, киммериец втянул воздух; ноздри его затрепетали. И в самом деле, эти странные цветы чем-то отличались от привычных растений верхнего мира; их пряный и сладкий аромат не походил и на запах арсайи. Вендийский бальзам взбадривал и пробуждал; пурпурные же колокольцы словно клонили в сон. В радостный и легкий сон, в котором сбывается все, о чем мечтаешь наяву...
Конан вновь вдохнул медовый запах, подумав, что от этих цветов кружится голова - столь же сильно, как после кувшина доброго вина. Ощущение было знакомым и таким приятным! Прикрыв глаза, он впитывал чудесный аромат, изгонявший и все тревоги, и мрачные мысли, и осторожность, и заботы о будущем. С каждым мгновением ему становилось все лучше, все легче, пока белоснежные стены великого святилища не сомкнулись вокруг него, и глас Митры, долетевший от сияющего алтаря, не возвестил прощение всех грехов.
Впрочем, голос тот принадлежал не богу и толковал вовсе не о грехах; очнувшись на миг от сладкого наваждения, Конан понял, что Рина сидит рядом с ним и тянет букет к себе.
- Ты жадный! Дай же и мне понюхать!
- Мне кажется, ты собрала столько цветов, что хватит нам обоим... пробормотал киммериец.
Девушка рассмеялась; в серых ее глазах вспыхнули огоньки. Теперь они вдвоем приникли к чудесному букету и, чтобы было удобнее, Конан приподнял Рину, усадив к себе на колени. Теперь он чувствовал себя словно в раю аромат волшебных цветов смешался с пьянящими запахами девичьего тела, а нежные лепестки и бархатные пальцы девушки ласкали его щеки. "Что со мной? Что с нами?" - мелькнула тревожная мысль и тут же канула без следа. Конан был весел и пьян; его прелестная спутница - тоже.
Она казалась сейчас очаровательней всех женщин земли, и киммериец внезапно понял, что они с Риной, крепко обнимая друг друга, лежат в траве, а изголовьем им служит охапка пурпурных цветов. Медвяный их запах придал особую сладость первым поцелуям; потом они стали обжигающими, как огонь, и губы девушки раскрылись, как два лепестка. Под ладонью Конана набатом билось ее сердце, набухал и распускался сосок на упругой груди, такой нежной, такой желанной... Он приник к нему ртом, ощущая, как дрожит, как трепещет тело девушки.
Тихий возглас, волнующий, призывный... Руки Конана ласкали стройные бедра, гибкий стан, плечи, сиявшие теплотой розового мрамора... Они уже не лежали в траве; они парили над ней, погруженные в алую прозрачную дымку, невесомую и ласковую, что нежила их подобно волнам южного моря. Их кожу овевал ветерок, их плоть трепетала в предвкушении счастья, дивная мелодия разливалась вокруг - то звенели, играли хрустальные колокола, повелевавшие ходом звезд и движением человеческих сердец.
Приятная истома охватила Конана. Сквозь наплывающее забытье он слушал шепот Рины, почти не понимая слов; кажется, она просила о чем-то? Нам нельзя торопиться... не надо, милый... не здесь, не сейчас... Он точно знал, что все произойдет здесь и сейчас, если... если у него хватит сил справиться с блаженной дремотой. Сон наплывал на него сладостным дурманом, покачивал, уносил в небесные выси - туда, где все тише и тише пели хрустальные колокола. Он чувствовал еще, как локоны Рины щекочут шею, ощущал приникшее к нему тело, сильное, гибкое и желанное, но необоримое медвяное забвенье надвигалось, укачивало, баюкало...
"Цветы, - подумал Конан, погружаясь в дремоту, - волшебные цветы... Запах... Рина... Какие у нее нежные руки... какие..."
Сколько же он проспал? По-видимому, недолго; и пробудили его не ласковые прикосновенья девушки. Руки, что быстро, но осторожно ощупывали киммерийца, были жесткими и грубыми, поросшими волосом, и пахло от них не медом и вином, а едким звериным потом.
Конан застонал, пытаясь открыть глаза, потом, внезапно ощутив сильную и бесцеремонную чужую хватку, нанес вслепую удар кулаком. Он сел, судорожно нашаривая свои мечи, но их не было; и рука, привычно потянувшаяся к поясу, не нашла рукояти кинжала. Ремень тоже исчез; под пальцами вместо гладкой кожи бугрилась смятая ткань холщовой туники.
Это заставило его окончательно проснуться. Вскочив, Конан бросился вперед, к маячившим перед ним двум или трем фигурам - бросился, не думая ни о мечах, ни об арбалете, ни о прочем своем оружии, ибо в мыслях у него было только одно: фляга! Бронзовая фляга, его разум, его душа, упрятанная в потайной кармашек пояса!
Что-то мягкое подвернулось под ноги, и киммериец упал в алую траву, не дотянувшись на половину ладони до ближайшего вора. Когда он поднял голову, похитители исчезли.
24. ПЛЕМЯ ТИИ'КА
Конан ругался и ревел, как дикий зверь, наступая на съежившуюся в испуге Рину.
- Кром! Небольшие неприятности! Все кончится благополучно! - Взмахнув огромным кулаком, он набрал побольше воздуха в грудь. - Благополучней некуда! Проклятый лес! Проклятые ублюдки! Они украли все, все!
- Не все, - робко возразила девушка, и это было правдой; до арбалета и колчана похитители не добрались. Но дорожные мешки, припасы, оружие Рины, драгоценные Рагаровы клинки, а главное - пояс с бронзовым сосудом! исчезли. Кроме арбалета, у Конана остался только кривой засапожный нож; у его же спутницы не было ничего, кроме одежды - да и та находилась сейчас в изрядном беспорядке.
- Я почти догнал их! - снова рявкнул Конан. - Если бы не ты... - он со злостью сплюнул.
- Кто же виноват, что ты запнулся о мою ногу! - Серые глаза Рины наполнились слезами. - Надо было глядеть, что там лежит на земле!
- Лежит!.. На земле!.. - Киммериец никак не мог успокоиться. - Все твои цветы! Если б не эта пакость, никто бы и не улегся на землю!
Он принялся яростно топтать букет, превращая хрупкие чаши колокольчиков и цветочные стебли в слизистое крошево. Рина некоторое время глядела на него, потом вдруг шмыгнула носом, вытерла глаза и улыбнулась.
- А все-таки как было хорошо! - мечтательно произнесла она. - Как хорошо! Я словно летала в небесах в твоих объятьях...
- Хорошо, - согласился Конан; выместив гнев на чародейных цветах, он немного пришел в себя. - А сейчас - еще лучше! Когда же кончится время сна, все будет просто замечательно! Я превращусь в безгласного скота, и ты поведешь меня на веревочке прямо в храм! Интересно, что я скажу Митре? Как вознесу мольбы о прощении? Мне не удастся даже замычать или залаять! Я лишусь памяти и речи, стану глупее распоследнего осла!
Рина озабоченно нахмурила лоб.
- Этого не случится, Конан, не тревожься! У нас еще есть время. И предчувствие меня не обманывает: все закончится хорошо.
- Во имя милостей Митры!.. Перестань повторять это, женщина! Перебросив за спину арбалет и колчан, киммериец направился к зарослям, обрамлявшим край полянки. - Похоже, эти ублюдки исчезли где-то тут... пробормотал он, срезая ножом гибкие прутья, чтобы расчистить проход. - А! Погляди-ка! Дыра! Дыра и лианы!
Перед ним зияло небольшое отверстие - лаз, светлевший среди плотно переплетавшихся ветвей; к сучкам попрочнее были привязаны две лианы. Конан продолжал работать ножом - для него этот ход на нижние ярусы оказался слишком тесным.
- Не слишком-то умны эти вороватые твари, - буркнул он. - Не догадались сбросить лианы...
Рина подошла и встала за его спиной, внимательно разглядывая отверстие.
- Ты заметил, как они выглядят?
Конан, врубаясь в заросли, покачал головой.
- Почти ничего не разобрал... глаза слипались после этого дурмана... - Он плюнул на ближайший цветок. - Недаром я всегда предпочитал вино! Честное вино лучше любого колдовского зелья! Если б не это твое...
На алых губах Рины мелькнула загадочная улыбка, потом ее рука ласково пригладила взлохмаченную гриву киммерийца.
- Давай не будем ссориться, ладно? Я не так уж виновата, и ты не столь уж безгрешен... - щеки ее полыхнули румянцем. - Сейчас спустимся вниз и нагоним наших грабителей. Наверняка они ушли не слишком далеко. Найдем их след...
- В таких-то зарослях? - Конан раздраженно ткнул в дыру ножом.
- В каких угодно, - с уверенностью заявила девушка. - Мне ведь не надо высматривать отпечатки их лап или ног - я вижу след их ауры! Дрожит прямо в воздухе, Конан, словно цветная радуга... - всматриваясь в нечто, заметное ей одной, Рина прищурила глаза.
- Ну, и что скажешь?
- Ты прав - они не слишком-то умны. Значит, мы найдем их и перехитрим.
- Я хитрить не буду, - киммериец яростно взмахнул кинжалом. - Мне бы только добраться до глоток этих тварей!
- Они - люди, - с внезапной строгостью сказала Рина, - а Митра не любит зряшных убийств! Я давала обет...
- Я тоже давал, - буркнул Конан и полез в дыру.
Они спустились на три сотни локтей, потом девушка уверенно двинулась вперед по тропе, основанием которой служила гигантская ветвь; вскоре путники стояли у нового лаза со свисавшими по краям лианами. Тут Конан обнаружил клочья бурой шерсти и, принюхавшись, различил едкий запах похитителей. Если они и опережали погоню, то совсем ненамного.