ирами, между миром, который мы знаем, и иным миром.
— Это пространство между параллельными линиями, — продолжала она. — Мы можем приходить туда в сновидении, но для того, чтобы покинуть этот мир и перейти в тот, надо пройти через эту область целиком, всем своим телом.
Я ощутил озноб при мысли, что надо войти в это бесплодное место в своем физическом теле.
— Мы с тобой уже там бывали в наших телах, — добавила она. — Разве ты не помнишь?
Я сказал, что все, что я могу вспомнить — это то, что я уже дважды под руководством дона Хуана видел этот странный ландшафт, но оба раза отбрасывал этот опыт, потому что он следовал за приемом галлюциногенных растений. Следуя своему рассудку, я рассматривал этот опыт как совершенно субъективные видения, а не как достоверные явления. Я не помнил, чтобы когда-нибудь раньше видел эту местность при других обстоятельствах.
— Когда мы попадали туда в своих телах? — спросил я.
— Не знаю, — сказала она. — Смутное воспоминание об этом просто мелькнуло у меня в голове, когда ты сказал, что был там раньше. Я полагаю, твоя очередь помочь мне закончить то, что я начала вспоминать. Я не могу на этом сфокусироваться, но припоминаю, что в это пустынное место нас и женщину-нагуаль брал с собой Сильвио Мануэль, но не знаю, зачем. Мы не были тогда в сновидении.
Я уже не слышал, что она говорила дальше. Мой ум стал настраиваться на что-то, пока еще невыразимое. Я попытался привести мысли в порядок. Они бесцельно разбрелись. На секунду я почувствовал, будто вновь вернул те годы и то время, когда не мог останавливать свой внутренний диалог. Затем туман начал рассеиваться. Мысли пришли в порядок без моего сознательного вмешательства, и в результате всплыли законченные воспоминания о событиях, которые я уже частично припомнил в одной из тех беспорядочных вспышек памяти, которые у меня бывали. Ла Горда была права. Нас уже однажды брали в ту область, которую дон Хуан называл «лимб[7]», очевидно, заимствовав этот термин из религиозной догмы. Я знал, что Ла Горда права и в том, что мы были там не в сновидении.
В тот раз, по просьбе Сильвио Мануэля, дон Хуан собрал вместе женщину-нагуаль, меня и Ла Горду. Он объяснил, что причиной нашего сбора послужило то, что я своими собственными средствами, но неосознанно, вошел в особый уголок осознания, который являлся местом острейшей формы внимания. Я уже ранее входил в это состояние, которое дон Хуан называл «лево-левосторонним», но очень ненадолго и всякий раз с его помощью. Одной из основных черт этого состояния, представлявшей для всех нас, связанных с доном Хуаном, огромнейшую ценность, было то, что в этом состоянии мы могли воспринимать необозримую массу желтоватого тумана, которую дон Хуан называл «стеной тумана».
Всегда, когда я мог ее воспринимать, она находилась справа от меня, распространяясь вперед до горизонта и вверх до бесконечности, разделяя мир надвое.
Стена тумана поворачивалась одновременно с движением головы, поэтому я никогда не имел возможности повернуться к ней лицом.
В тот день, о котором идет речь, дон Хуан и Сильвио Мануэль говорили со мной о стене тумана. Я помню, что потом Сильвио Мануэль схватил Ла Горду за загривок, как котенка, и исчез с ней в массе тумана. У меня была доля секунды, чтобы увидеть их исчезновение, потому что дон Хуан каким-то образом добился того, что я оказался повернутым к стене тумана. Он не хватал меня за шкирку, а толкнул в стену тумана, и следующее, что я увидел, была пустынная равнина. Дон Хуан, Сильвио Мануэль, женщина-нагуаль и Ла Горда также находились там. Меня не интересовало, что они делают; я был парализован неприятнейшим и угрожающим ощущением придавленности, усталости, сводящей с ума затрудненностью дыхания. Я воспринимал, что стою внутри душной желтой пещеры с низким потолком. Физическое ощущение давления стало таким сильным, что я больше не мог дышать. Казалось, все мои физические функции остановились. Я не мог чувствовать ни одной из частей своего тела. Однако я все еще мог двигаться, ходить, поднимать руки, поворачивать голову. Я положил руки на бедра, но ни бедра, ни ладони ничего не чувствовали. Мои руки и ноги зрительно были здесь, но на ощупь отсутствовали.
Движимый безграничным страхом, я схватил женщину-нагуаль за руку, дернул и свалил ее с ног. Но потянула ее не моя мускулатура, это была сила, сконцентрированная не в моих мышцах и не в скелете, а в центре моего тела.
Желая опробовать эту силу еще раз, я схватил Ла Горду. От моего рывка она пошатнулась. Тут я понял, что энергия, с помощью которой я все это делал, исходит из стержневидного протуберанца, действующего как щупальце из центра моего тела.
Все это заняло лишь секунду. В следующий момент я вновь погрузился в состояние физической боли и страха. Я посмотрел на Сильвио Мануэля с молчаливой просьбой о помощи. Он взглянул на меня, и я понял, что пропал. Его глаза были холодны и безразличны. Дон Хуан отвернулся от меня, и я внутренне затрясся от невыразимого физического ужаса. Мне казалось, что кровь в моем теле кипит, но не потому, что я чувствовал жар, а потому, что внутреннее давление приблизилось к точке взрыва.
Дон Хуан приказал мне расслабиться и отдаться смерти. Он сказал, что я останусь здесь, пока не умру, и что у меня есть шанс умереть мирно, если я сделаю сверхусилие и позволю страху завладеть мной; если же я стану с ним бороться, то умру в агонии.
Со мною заговорил Сильвио Мануэль, что случалось крайне редко. Он сказал, что энергия, необходимая для того, чтобы принять мой ужас, находится в центре моего тела, и что единственным способом добиться успеха будет молча согласиться, сдаться, не сдаваясь.
Женщина-нагуаль и Ла Горда были совершенно спокойны. Я был здесь единственным, кто умирал. Сильвио Мануэль сказал, что, судя по тому, как я теряю энергию, до моего конца остаются мгновения, и что я могу считать себя уже мертвым. Дон Хуан сделал женщинам знак следовать за ним, и они повернулись ко мне спиной. Я не видел, что они делали. Я почувствовал мощную вибрацию, идущую сквозь меня, и решил, что это мои смертные судороги. Моя борьба окончена. Меня больше ничего не тревожило. Я отдался необоримому ужасу, убивавшему меня. Мое тело, или образование, которое я считал своим телом, расслабилось, отдав себя смерти. Как только я позволил ужасу войти или, точнее, выйти из меня, я почувствовал и увидел, как разреженный туман, беловатое пятно на фоне сернисто-желтого тумана покидает мое тело.
Дон Хуан вернулся ко мне и с большим любопытством изучал меня. Сильвио Мануэль отошел в сторону и опять схватил Ла Горду за загривок. Я ясно видел, как он швырнул ее, словно огромную тряпичную куклу, в массу тумана. Затем он вошел туда сам и исчез.
Женщина-нагуаль сделала мне знак, приглашая войти в туман. Я двинулся к ней, но прежде, чем я подошел, дон Хуан мощно толкнул меня, и этот толчок пронес меня сквозь толщу тумана. Я не просто потерял равновесие, а пролетел сквозь туман и головой вперед упал на землю в повседневном мире.
Ла Горда вспомнила это событие, когда я рассказал ей о нем. Затем она кое-что уточнила.
— Мы с женщиной-нагуаль не боялись за твою жизнь, — сказала она. — Нагуаль говорил нам, что тебя надо заставить отпустить все, за что ты держишься, но в этом нет ничего нового. Каждого воина-мужчину нужно принуждать страхом.
Сильвио Мануэль уже протаскивал меня сквозь эту стену трижды, чтобы я научилась расслабляться. Он сказал, что если ты увидишь, что я чувствую себя там спокойно, это окажет на тебя влияние. Так и произошло. Ты сдался и расслабился.
— Тебе тоже было трудно научиться расслабляться?
— Нет. Для женщин это легко. В этом наше преимущество. Проблема лишь в том, что нас надо протаскивать через туман. Мы не можем делать этого самостоятельно.
— Почему не можете?
— Надо быть очень тяжелым, чтобы пройти сквозь туман, а женщина легкая, даже слишком, — сказала она.
— А как насчет женщины-нагуаль? Я не видел, чтобы ее тоже кто-нибудь протаскивал.
— Женщина-нагуаль была особенной, — сказала Ла Горда. — Она все могла делать самостоятельно. Она могла взять туда тебя или меня. Она могла даже самостоятельно пройти ту пустынную равнину, что, как говорил Нагуаль, обязательно для всех, кто отправляется в неизвестное.
— Почему она пошла туда со мной?
— Сильвио Мануэль взял нас, чтобы поддержать тебя. Он считал, что тебе нужна защита двух женских и двух мужских сопровождающих — защита от тех сущностей, которые рыскают там. Из этой пустынной равнины приходят союзники и другие твари, еще более свирепые.
— У тебя тоже была защита? — спросил я.
— Я в ней не нуждаюсь. Я — женщина. Я свободна от всего этого. Но мы считали, что ты находишься в ужасном положении. Ты был Нагуаль, но очень глупый Нагуаль. Мы считали, что любой из этих свирепых союзников или, если хочешь, называй их демонами, могут разорвать тебя на части. Так сказал нам Сильвио Мануэль. Он взял нас, чтобы охранять тебя с четырех сторон. Но забавным было то, что ни Нагуаль, ни Сильвио Мануэль не знали, что ты в нас не нуждаешься. Предполагалось, что мы будем некоторое время идти, пока ты не потеряешь свою энергию. Затем Сильвио Мануэль собирался напугать тебя, показав тебе союзников и натравив их на тебя. Он и Нагуаль планировали помогать тебе понемножку. Таково правило. Но что-то нарушилось. В ту же минуту, как ты попал туда, ты взбесился. Ты не сдвинулся ни на дюйм, а уже умирал. Ты был до полусмерти напуган, еще даже не увидев союзников.
Сильвио Мануэль рассказывал мне, что он не знал, что делать, поэтому он сказал тебе на ухо то, что должен был сказать в самую последнюю очередь — сдаться, не сдаваясь. Ты сразу успокоился, сам по себе, и им не понадобилось делать всего того, что они планировали. Нагуалю и Сильвио Мануэлю ничего не оставалось, как забрать нас оттуда.
Я рассказал Ла Горде, что когда я вернулся назад в этот мир, то кто-то был рядом со мной и помог мне подняться. Это все, что я помнил.