Находясь в состоянии спокойного бодрствования, я однажды понял, что мне бесполезно оставаться там, каким бы приятным это не было, поскольку ограничения были очевидными. Затем я почувствовал дрожь в теле и открыл глаза, вернее, мои глаза открылись сами. На меня смотрела Зулейка. Я испытал момент замешательства. Я думал, что проснулся, и вовсе не ожидал увидеть Зулейку во плоти, ибо привык слышать только ее голос. Меня удивило также, что ночь прошла. Я огляделся вокруг. Мы находились не в доме Зулейки. Туг до меня внезапно дошло, что я сновижу и что я проснулся.
После этого Зулейка принялась за другую часть своего учения. Она начала учить меня двигаться. Прежде всего, она скомандовала, чтобы я поместил свое осознание в среднюю точку тела; у меня эта точка находилась ниже среднего края пупка. Она сказала, чтобы я подметал ей пол, то есть делал качающиеся движения, как если бы к животу была прикреплена метла. В течение бесчисленных сеансов я пытался выполнить то, что приказывал мне ее голос. Она не позволяла мне погружаться в состояние спокойного бодрствования, ее намерением было привести меня к тому, чтобы вызвать восприятие подметания пола своей средней точкой, пока я нахожусь в бодрствующем состоянии. Она сказала, что пребывание на левой стороне осознания — достаточное преимущество для того, чтобы хорошо выполнять это упражнение.
Однажды, по непонятной для меня причине, мне удалось почувствовать смутное ощущение в области живота. Это не было чем-то определенным, а когда я сфокусировал на нем свое внимание, то понял, что это мягкое покалывание имеет место не точно в моем животе, а чуть повыше его. Чем внимательнее я это исследовал, тем больше деталей замечал.
Размытость ощущения вскоре сменилась определенностью. Между нервозностью или покалывающим ощущением, с одной стороны, и солнечным сплетением и правой икрой, с другой стороны, существовала странная связь.
Когда это ощущение стало более острым, я непроизвольно прижал правое колено к груди. Таким образом, эти две точки сблизились настолько, насколько позволяла анатомия. Секунду меня трясло от необычайной нервозности, а затем я ясно почувствовал, что подметаю пол своей средней точкой. Это было тактильное ощущение, которое возвращалось вновь и вновь, как только я начинал раскачивать свое тело в сидячем положении.
Во время следующего сеанса Зулейка позволила мне войти в состояние спокойного бодрствования. На этот раз оно было не совсем таким, как обычно. Во мне, казалось, присутствовал своего рода контроль, мешавший мне свободно наслаждаться этим состоянием, что я делал прежде, — контроль, также заставивший меня сосредоточиться на шагах, предпринятых мною для того, чтобы в это состояние войти. Сначала я ощутил щекотку в точке своего второго внимания на своей светящейся оболочке. Я помассировал эту точку, двигая пальцами так, будто играю на арфе, и точка опустилась к моему животу.
Я ощущал ее почти на своей коже. Затем я ощутил мягкое покалывание на наружной части икры. Это была смесь удовольствия и боли. Ощущение распространилось по всей ноге, а затем по нижней части спины. Я чувствовал, как дрожат мои ягодицы. Все тело было охвачено нервной дрожью. Я подумал, что мое тело вверх ногами засунуто в сеть. Мне казалось, что мой лоб и кончики пальцев на ногах вошли в соприкосновение. Я был похож на подкову со сведенными вместе концами. Затем я почувствовал, что меня как бы сложили вдвое и закатали в простыню. Нервные спазмы как бы заставляли простыню скатываться в рулон, со мной в его середине. Когда закатывание закончилось, я уже больше не мог ощущать своего тела. Я превратился в простое аморфное осознание, в нервный спазм, обернутый вокруг самого себя. Осознание успокоилось в выемке, в углублении внутри самого себя.
Тут я понял невозможность описать все то, что происходит в сновидении. Зулейка сказала, что правая и левая стороны осознания сворачиваются вместе. И то, и другое успокаивается в едином клубке, во впадине, во вдавленном центре второго внимания. Для того, чтобы совершить сновидение, нужно манипулировать как светящимся, так и физическим телом. Во-первых, центр сбора второго внимания должен быть сделан доступным благодаря тому, что он будет вдавлен кем-то снаружи или втянут изнутри самим сновидящим. Во-вторых, для того, чтобы сместить первое внимание, центры физического тела, расположенные в средней точке и в икрах, должны быть стимулированы и сдвинуты как можно ближе один к другому, пока, казалось, соединялись. Тогда возникает ощущение скатанности в клубок, и автоматически верх берет второе внимание.
Объяснения Зулейки, дававшиеся в виде команд, были наиболее подходящим способом для описания происходящего, потому что ни одно из сенсорных ощущений, имеющих место в сновидении, не является частью нашего нормального опыта сенсорных ощущений. Все они приводили меня в замешательство. Ощущение почесывания, покалывания вне меня было локализовано, поэтому беспокойство от того, что я его чувствовал, было минимальным. С другой стороны, ощущение накручивания на самого себя было гораздо более беспокоящим. Сюда входил целый комплекс ощущений, приводивших тело в шоковое состояние. Я был убежден, что в один из моментов кончики пальцев моих ног касались лба, — но я знал, что принять эту позу я физически не в состоянии. В то же время я знал совершенно точно, что находился внутри сетки, вися вниз головой, как груша, с пальцами ног, прижатыми ко лбу, хотя в физическом плане я сидел, прижав колени к груди.
Зулейка сказала также, что ощущение скатанности в сигару и помещения во впадину второго внимания было результатом слияния левого и правого осознания, при котором порядок доминирования переключается и ведущее положение занимает левая сторона. Она призывала меня быть достаточно внимательным, чтобы заметить обратный переход, когда оба внимания занимают свои старые места и верх берет опять первое.
Я ни разу не уловил тех чувств, о которых шла речь, но ее призыв настолько захватил меня, что я, как парализованный, застрял в своих попытках удерживать наблюдение за всем сразу. Она была вынуждена отменить свое распоряжение, велев мне отказаться от этой скрупулезности, так как у меня было еще много других дел.
Зулейка сказала, что, прежде всего, я должен достичь совершенства в движениях по своему желанию, произвольно. Свои инструкции она начинала с того, что вновь и вновь приказывала мне открывать глаза в то время, когда я пребывал в состоянии спокойного бодрствования. Мне потребовалось много усилий, чтобы добиться этого. Однажды мои глаза внезапно открылись, и я увидел склонившуюся надо мной Зулейку. Я лежал, но не мог определить, где именно. Свет был исключительно ярким, как будто я находился прямо под мощной электрической лампой, но он не бил мне прямо в глаза. Я без всяких усилий мог смотреть на Зулейку.
Она приказала мне встать, повелев своего движения. Она сказала, что я должен толкнуть себя вверх своей средней частью, что у меня там имеются три толстых щупальца, которые я могу использовать как костыли, чтобы поднять свое тело.
Я всеми способами пытался подняться, но тщетно. У меня было ощущение отчаяния и физической тревоги, напоминающей ночные кошмары детства, в которых я не мог проснуться и в то же время был полностью бодрствующим, безуспешно пытаясь крикнуть.
В конце концов Зулейка заговорила со мной. Она сказала, что я должен следовать определенной последовательности и что совершенно глупо и неуместно беспокоиться или приходить в возбуждение, как будто я имею дело с повседневным миром. Беспокойство было уместным только в первом внимании. Второе же внимание является воплощением спокойствия. Она хотела, чтобы я повторно вызвал ощущение, которое у меня было, когда я «подметал пол» своей средней частью. Я подумал, что для этого мне надо сидеть. Без всяких размышлений я сел и принял ту позу, в которой у меня мое тело впервые вызвало такое ощущение. Что-то во мне качнулось, и я уже стоял. Я не мог понять, что сделал, чтобы двинуться. Я подумал, что если начну все сначала, то смогу уловить последовательность. Как только у меня мелькнула мысль об этом, я уже лежал на земле. Встав вторично, я сообразил, что здесь не присутствует какой-либо процедуры и что для того, чтобы двигаться, я должен намереваться своего движения на очень глубоком уровне. Иными словами, для этого мне надо быть совершенно убежденным, что я хочу двигаться, или, пожалуй, точнее будет сказать, что я должен быть убежден, что мне нужно двинуться.
Как только я понял этот принцип, Зулейка заставила меня на практике освоить все вообразимые аспекты произвольных передвижений. Чем больше я практиковал их, тем яснее мне становилось, что сновидение фактически является разумным состоянием. Зулейка объяснила это так: во время сновидения правая сторона — разумное осознание — завернуто внутрь левостороннего осознания, для того, чтобы дать сновидящему чувство трезвости и рациональности, но воздействие рациональности должно быть минимальным и использоваться лишь как сдерживающий механизм, чтобы защитить сновидящего от эксцессов и эксцентричных поступков.
Следующий шаг состоял в необходимости научиться направлять свое тело сновидения. Еще в самый первый раз, когда я пришел к Зулейке, дон Хуан поставил мне задачу пристального разглядывания патио, пока я сижу на ящике. Я послушно рассматривал патио, иногда целыми часами. В доме Зулейки я всегда был один. Было такое впечатление, что в те дни, когда я бывал там, все куда-то уезжали или прятались, тишина и одиночество помогали мне, и я добился того, что отчетливо запомнил все детали веранды.
Соответственно, Зулейка поставила передо мной задачу открывать глаза, когда я нахожусь в состоянии спокойного бодрствования, и видеть патио. Чтобы выполнить это, понадобилось много сеансов. Сначала я открывал глаза и видел Зулейку; тогда она резким движением своего тела отбрасывала меня назад, словно я был мячиком, в состояние