Ее заключения были логичными, учитывая те исходные данные, которыми она располагала. Я знал, о чем она говорит. Эти случайные, необоснованные воспоминания обладали реальностью повседневной жизни. Однако мы не были способны найти для них ни временной последовательности, ни хоть какого-нибудь промежутка в непрерывном течении нашей жизни.
Ла Горда села, откинувшись на кровать. В ее глазах была усталость.
– Но вот вопрос: как найти это место силы? – сказала она. – Без этого места нет возможности для нашего путешествия.
– А меня заботит, куда вас везти и что там с вами делать?
– Соледад говорила мне, что мы поедем на север, до самой границы, – сказала Ла Горда. – А некоторые, пожалуй, поедут еще дальше на север. Но ты не будешь все время с нами. У тебя другая судьба.
Ла Горда на минуту задумалась. Лицо ее исказилось от попытки привести мысли в порядок.
– Соледад говорила, что ты возьмешь меня, чтобы я выполнила свое предназначение. Я единственная из всех нас, кто находится на твоем попечении.
Должно быть, на моем лице отразилась тревога. Она улыбнулась.
– Соледад сказала мне также, что ты закрыт заглушкой, – продолжала она. – Но иногда ты бываешь Нагвалем. Все остальное время, по словам Соледад, ты подобен тому сумасшедшему, у которого временами проясняется сознание, а затем он вновь впадает в свое безумие.
Донья Соледад нашла очень подходящие слова, чтобы описать меня. Именно те, которые я мог понять. Должно быть, по ее мнению, у меня был проблеск в сознании, когда я знал, что пересек параллельные линии. Однако именно этот момент, по моим собственным стандартам, был самым абсурдным. Мы с доньей Соледад явно находились на разных линиях мышления.
– Что еще она тебе говорила? – спросил я.
– Она говорила, что я должна заставить тебя вспомнить, она совсем выдохлась, пытаясь поднять на поверхность мою память; именно поэтому она не могла подробнее заняться тобой.
Ла Горда поднялась. Она была готова к выходу. Мы пошли погулять по городу. Она, казалось, была счастлива. Она ходила, наблюдая за всем, насыщая свои глаза миром. Дон Хуан уже давал мне такую картину, говоря, что воин ждет, что он знает, чего ждет, и пока он ждет, он насыщает свои глаза миром. Для него окончательное выполнение задачи воина было радостью. В тот день в Оахаке Ла Горда буквально следовала советам дона Хуана.
В конце дня на закате солнца мы пришли и сели на скамью дона Хуана. Первыми явились Паблито, Бениньо и Хосефина, а через несколько минут к ним присоединились и трое остальных. Паблито уселся между Лидией и Хосефиной, положив им руки на плечи. Они опять переоделись в старую одежду.
Ла Горда поднялась и начала рассказывать им о месте силы. Нестор стал смеяться над ней, остальные присоединились к нему.
– Никогда больше ты не заставишь нас попасть под твое влияние, – сказал Нестор. – Мы свободны от тебя. Прошлой ночью мы пересекли границы.
Ла Горду это не задело, но остальные рассердились. Я громко сказал, что хочу подробнее узнать о тех границах, которые мы пересекли. Нестор объяснил, что это относится только к ним. Ла Горда не согласилась. Казалось, они были готовы сцепиться. Я отвел Нестора в сторону и велел ему рассказать о границах.
– Наши чувства создают границы вокруг чего угодно, – сказал он. – Чем больше мы любим, тем сильнее границы. В данном случае мы любили свой дом. Прежде чем уехать, нам пришлось забрать свои чувства назад. Наши чувства к своему дому доходили до вершин гор на западе нашей долины. Это была граница. Мы переступили эти границы, когда потеряли из виду вершины гор, зная, что никогда не вернемся назад.
– Но я тоже знал, что никогда не вернусь сюда, – сказал я.
– Ты не любил эти горы так, как мы, – сказал Нестор.
– Это еще как сказать, – загадочно бросила Ла Горда.
– Мы были под ее влиянием, – сказал Паблито, указывая на Ла Горду. – Она держала всех нас за шиворот. Теперь я вижу, насколько мы были тупы в отношении ее. Мы можем плакать над пролитым молоком, но больше мы не попадемся.
Лидия и Хосефина присоединились к Нестору и Паблито. Бениньо и Роза смотрели так, словно вся эта стычка совсем их не касается.
В этот момент у меня опять появился проблеск уверенности и авторитетного поведения. Я поднялся и без всякого сознательного желания заявил, что беру все руководство на себя и освобождаю Ла Горду от каких бы то ни было дальнейших обязанностей делать замечания и представлять свои идеи как единственно верное решение. Когда я закончил, то был шокирован собственной смелостью. Все, включая Ла Горду, были довольны. Сила, стоявшая за моей вспышкой, первоначально была физическим ощущением раскрывания моих лобных пазух, а затем осознанием того, где именно находится место, о котором говорил дон Хуан и которое мы должны посетить, прежде чем станем свободными. Когда открылись мои лобные пазухи, передо мной предстало видение того дома, который так меня заинтриговал.
Я сказал им, куда мы должны ехать. Они приняли мои указания без каких-либо замечаний. Мы расплатились с хозяином постоялого двора и отправились поужинать. Затем, примерно до 11 часов вечера, мы гуляли вокруг площади по прилегающим улочкам. Я подогнал машину, мы шумно уселись и поехали. Ла Горда бодрствовала, чтобы составить мне компанию. Остальные спали. Затем Нестор вел машину, а мы с Ла Гордой спали.
Глава 5Орда разгневанных магов
Мы добрались до города на рассвете. Тут я занял место за рулем и повел машину прямо к тому дому. Квартала за два до него Ла Горда попросила меня остановить машину. Она вышла и пошла по высокому тротуару. Один за другим остальные вышли из машины и последовали за Ла Гордой. Паблито сказал, что машину надо оставить на площади за квартал отсюда, что я и сделал.
В тот момент, когда я увидел, как Ла Горда поворачивает за угол, я понял, что с ней что-то не в порядке. Она была необычайно бледна. Она подошла ко мне и сказала, что собирается пойти послушать утреннюю мессу в костеле. Лидия тоже захотела пойти. Они пересекли площадь и вошли в церковь.
У Хенарос было совершенно непроницаемое выражение лиц. Роза была напугана, ее рот приоткрылся, глаза, не мигая, смотрели в сторону дома. Только Хосефина сияла. Она панибратски хлопнула меня по спине.
– Ты все-таки добился своего, негодник! – воскликнула она. – Ты-таки снял сургуч с этих сукиных детей.
Она смеялась, пока чуть не задохнулась.
– Это то место, Хосефина? – спросил я.
– Конечно, – ответила она. – Ла Горда в те времена всегда ходила в церковь. Она была заядлой богомолкой.
– Ты помнишь вон тот дом? – спросил я.
– Это дом Сильвио Мануэля, – сказала она.
Мы все вздрогнули, услышав это имя. Я почувствовал что-то похожее на то, как если бы через мои колени прошел электрический ток. Это имя определенно не было мне знакомо, и тем не менее мое тело подскочило, когда я услышал его. Сильвио Мануэль – такое редкое имя, такое текучее звучание! Трое Хенарос и Роза были так же ошеломлены, как и я. Я заметил, что они побледнели. Судя по тому, что я чувствовал, я, должно быть, был таким же бледным, как и они.
– Кто такой Сильвио Мануэль? – ухитрился я наконец спросить Хосефину.
– Теперь ты поймал меня, – сказала она. – Я не знаю.
Она ретировалась, сказав, что она сумасшедшая и что ничего из того, что она говорит, всерьез принимать нельзя. Нестор попросил ее рассказать все, что она помнит. Хосефина попыталась сообразить, но она была не тем человеком, который может что-либо делать, когда на него давят. Я знал, что она ответит куда лучше, если к ней не приставать с расспросами, и предложил найти булочную или какое-нибудь место, где можно перекусить.
– Мне в этом доме многого не позволяли – вот что я помню, – сказала вдруг Хосефина.
Она посмотрела вокруг, как бы что-то отыскивая и ориентируясь.
– Чего-то тут не хватает, – воскликнула она. – Тут было иначе.
Я попытался помочь ей, задавая вопросы, которые считал подходящими: не отсутствуют ли какие-то дома, или, может, изменилась их окраска, или появились новые здания, но Хосефина не могла сообразить, что именно изменилось.
Мы зашли в булочную и купили сладких рогаликов. Когда мы возвращались на площадь, чтобы дождаться Ла Горду и Лидию, Хосефина внезапно хлопнула себя по лбу, как если бы ее осенило.
– Я знаю, чего не хватает! – воскликнула она. – Этой дурацкой стены тумана. Она тогда все время была здесь. Теперь ее нет.
Тут мы заговорили одновременно, расспрашивая ее об этой стене, но Хосефина беззаботно продолжала говорить свое, как будто нас здесь и не было.
– Это была стена тумана, которая тянулась повсюду до самого неба, – сказала она. Она была прямо здесь, она сводила меня с ума. Правильно, черт возьми. Я не была такой уж чокнутой, пока эта стена не свела меня с ума. Я видела ее хоть с открытыми, хоть с закрытыми глазами. Я думала, что эта стена преследует меня.
На минуту Хосефина потеряла свое естественное оживление. Ее взгляд стал отчаянным. Я видел такой у людей, которые проходят через психический стресс. Я поспешно предложил ей съесть рогалик. Она тотчас же успокоилась и начала жевать.
– Что ты обо всем этом думаешь, Нестор? – спросил я.
– Я боюсь, – сказал он тихо.
– Ты что-нибудь помнишь?
Он отрицательно покачал головой. Паблито и Бениньо повторили это движение.
– А ты, Роза?
Услышав, что я обращаюсь к ней, Роза подскочила. Она, казалось, потеряла дар речи. Она пристально рассматривала сладкий рогалик в своей руке, как бы пытаясь сообразить, что же с ним делать.
– Конечно, она помнит, – сказала Хосефина, смеясь. – Но она до смерти перепугалась. Разве вы не видите, что у нее даже из ушей страх сочится?
Вероятно, Хосефина сочла свою реплику великолепной шуткой. Она согнулась от смеха и уронила на землю свой рогалик, затем подняла его, обтерла и съела.
– Сумасшедшие едят все, – сказала она, похлопывая меня по спине.