ны чуть ли не на метр от физического тела. В каком-то смысле они вне нас, но это не так. Они находятся на периферии нашей светимости и поэтому принадлежат общему телу. Самая важная из этих точек находится в 30 сантиметрах от живота, на 40 градусов правее воображаемой линии, идущей прямо вперед. Хуан Тума сказал нам, что это центр сбора второго внимания и что этим центром можно манипулировать, мягко похлопывая воздух ладонями. Слушая Хуана Туму, я забыл о своем гневе.
Объектом следующей встречи с миром дона Хуана был Запад. Дон Хуан пространно предупредил меня, что встреча с Западом – очень ответственное событие, потому что именно Западу предстоит так или иначе решать, что я буду делать впоследствии. Он насторожил меня, сказав, что это событие станет для меня испытанием, поскольку я чересчур негибок и считаю себя важной персоной. Он сообщил, что к Западу нужно приближаться в сумерках – время суток, трудное само по себе, и что воины Запада чрезвычайно могущественны, отважны, но временами впадают в безумие. В то же время я встречусь там с мужским воином, являющимся человеком за сценой. Дон Хуан призвал меня сохранять предельную осторожность и терпение, потому что женщины не только время от времени безумствовали, но, как и мужчина, были самыми могущественными воинами, каких он знал. По его мнению, они были непререкаемыми авторитетами во всем, что касалось второго внимания. Дальше эту мысль дон Хуан развивать не стал.
Однажды, как бы под влиянием внезапного решения, он сказал, что пришло время отправиться на встречу с западными женщинами. Мы доехали до какого-то городка на севере Мексики.
Перед наступлением темноты дон Хуан велел мне остановить машину у небольшого неосвещенного дома на окраине города. Мы вышли, и дон Хуан несколько раз постучал в парадную дверь, но никто не ответил. У меня было ощущение, что мы приехали не вовремя, дом казался пустым.
Дон Хуан продолжал стучать, пока не устал. Он велел мне сменить его и стучать без остановки, потому что хозяева плохо слышат. Я спросил, не будет ли лучше возвратиться попозже или на следующий день. Он велел мне продолжать барабанить в дверь.
После бесконечного ожидания дверь медленно приоткрылась, и какая-то невообразимо мрачная женщина поинтересовалась, не собираюсь ли я проломить дверь или разбудить всех соседей и собак в округе. Дон Хуан сделал шаг вперед, чтобы что-то сказать, но женщина вышла наружу и с силой оттолкнула его в сторону. Она стала грозить мне пальцем, вопя, что я веду себя так, будто весь мир принадлежит мне, будто только я один существую на этой земле. Я запротестовал, что делал только то, что мне велел дон Хуан. Она спросила, велел ли мне дон Хуан выламывать дверь. Дон Хуан попытался вмешаться, но опять был отметен в сторону.
Женщина выглядела так, будто только что встала с постели. Наш стук, наверное, разбудил ее, и она надела платье из корзины с грязным бельем. Она была босая, ее волосы с проседью были взлохмачены. У нее были красные, как пуговки, глаза. Она была домашней женщиной, но каким-то образом страшно внушительной, довольно высокой, около 170 см, темной и ненормально мускулистой. Ее голые руки были покрыты буграми мышц. Я заметил, что у нее очень красивой формы колени. Она смерила меня взглядом с головы до ног, возвышаясь надо мной, и кричала, что не слышит моих извинений. Дон Хуан прошептал, что мне следует извиниться громко и ясно.
Как только я это сделал, она улыбнулась и, повернувшись к дону Хуану, обняла его, как ребенка. Она укоряла его, что не нужно было позволять мне стучать, так как мои прикосновения к двери очень скользкие и беспокоящие. Она взяла дона Хуана за руку и повела его в дом, помогая переступить высокий порог. Она называла его «миленьким старикашечкой», и дон Хуан смеялся. Мне было дико видеть, что он ведет себя так, как будто ему приятна та чушь, которую несла эта ужасная женщина. Заведя «миленького старикашечку» внутрь дома, она сделала мне знак рукой, как будто отгоняя прочь приблудившуюся собаку, и рассмеялась над моим недоумением. Ее зубы были большими, неровными и темными. Затем она как будто переменила решение и сказала, что я могу войти.
Дон Хуан направился к двери, которую было едва видно в конце темного проема. Во всем доме не было света. Женщина открыла дверь в очень большую и практически пустую комнату. Там стояли только два старых кресла в центре под самой тусклой электрической лампочкой, которую я видел в жизни. Это была старомодная длинная лампочка.
Еще одна женщина сидела в одном из кресел. Первая женщина села на пол и прислонилась спиной к другому креслу. Затем она прижала колени к груди, совершенно при этом заголившись. Я был ошарашен.
Отвратительно грубым голосом женщина спросила меня, почему я так таращусь на нее. Я не знал, что сказать, и потому начал отнекиваться. Она вскочила и, казалось, была готова ударить меня. Я был страшно раздражен и в то же время зол на себя за то, что она поймала мой нескромный взгляд.
Женщина спросила дона Хуана, что я за Нагваль, если никогда не видел обнаженной женщины. Она повторяла это вновь и вновь, обежала вокруг комнаты и, остановившись у сидящей женщины, потрясла ее за плечо и сказала, что я – мужчина, никогда не видевший наготы. Она смеялась надо мной и всячески поносила меня.
Я был раздосадован. Я чувствовал, что дон Хуан должен был что-то сделать, чтобы избавить меня от этого унижения. Я вспомнил, как он говорил мне, что эти женщины бывают совершенно безумны. Он не преувеличивал – эта фурия была готовой пациенткой для психбольницы. Я взглянул на дона Хуана в поисках поддержки и совета. Он смотрел в сторону и выглядел таким же растерянным, хотя мне казалось, что я поймал злорадную ухмылку, которую он скрыл, отвернув голову.
Женщина легла на спину, задрала юбку и велела мне смотреть сколько душе угодно, вместо того чтобы бросать взгляды украдкой. Я был так раздражен, что чуть не потерял контроль над собой. Мне хотелось проломить ей голову.
Тут сидящая в кресле женщина внезапно поднялась и, схватив первую за волосы, рывком поставила ее на ноги, совершенно без видимых усилий. Она посмотрела на меня сквозь полуприкрытые веки, приблизив лицо почти вплотную к моему. Ее запах был удивительно свежим.
Очень высоким голосом она сказала, что мы должны перейти к делу. Обе женщины стояли теперь рядом со мной под электрической лампочкой. Вторая женщина была старше, ее лицо было покрыто толстым слоем косметической пудры, придававшей ей вид клоуна. Ее волосы были ровно уложены в шиньон. Она казалась спокойной, только у нее постоянно дрожали нижняя губа и подбородок.
Обе женщины были одинаково высокими и сильными на вид. Они угрожающе нависли надо мной и долгое время пристально на меня смотрели. Дон Хуан не прерывал их затянувшегося разглядывания. Старшая женщина кивнула головой, и дон Хуан сказал мне, что ее зовут Зулейка и что она сновидящая. Женщину, открывшую нам дверь, звали Зойла, и она была сталкером.
Зулейка повернулась ко мне и спросила, верно ли, что я никогда не видел обнаженной женщины. Дон Хуан не мог больше сдерживаться и начал хохотать. Жестом я показал ему, что не знаю, как отвечать. Он прошептал мне на ухо, что будет лучше, если я отвечу, что не видел, не то от меня потребуют подробного описания. Я так и ответил. Дон Хуан смеялся и кашлял от хохота. Я попросил его вывести меня из этого сумасшедшего дома. Он опять прошептал мне на ухо, что гораздо лучше для меня будет хорошенько смотреть и казаться внимательным и заинтересованным, потому что иначе придется оставаться здесь до второго пришествия.
Зулейка очень тихо повела нас во внутренний дворик. Она сказала, что там есть некто, ожидающий встречи со мной. Во дворике было так темно, что я едва мог различать силуэты остальных. Затем я увидел темные очертания человека, стоящего в нескольких футах от меня. Мое тело ощутило непроизвольный толчок.
Дон Хуан тихо заговорил с этим человеком, сообщая ему, что привел меня для встречи с ним. Он назвал этому человеку мое имя. После секундного молчания дон Хуан сказал мне, что того зовут Сильвио Мануэль и что он – воин темноты и фактический лидер всей партии воинов. Затем Сильвио Мануэль заговорил со мной. Я подумал, что у него какой-то дефект речи, так как голос его был приглушенным и слова вылетали зарядами, как мягкое покашливание.
Он велел мне подойти поближе. Когда я попытался подойти к нему, он отдалился так, как будто завис в воздухе. Он провел меня в еще более темный конец зала, неслышно двигаясь спиной вперед. Он пробормотал что-то, но я не разобрал, что именно. Я хотел заговорить, но в горле у меня пересохло и першило. Он два или три раза повторил мне что-то, пока до меня не дошло, что он приказывает мне раздеться. В его голосе и окружающей темноте было что-то завораживающее, и я не смел ослушаться. Сняв с себя одежду, я стоял совершенно голый, трясясь от страха и холода. Было настолько темно, что я не знал, здесь ли еще дон Хуан и две женщины. Я услышал тихое продолжительное шипение из источника в нескольких футах от меня и, ощутив прохладный ветерок, понял, что Сильвио Мануэль, выдыхая воздух, овевает им все мое тело.
Затем он попросил меня сесть на свою одежду и смотреть на яркую точку, легко различимую в темноте и излучавшую, как мне казалось, слабый желтоватый свет. Я смотрел на эту точку, по-моему, бесконечно долго, пока внезапно не сообразил, что точкой был левый глаз Сильвио Мануэля. После этого я уже не смог различить контуры его лица и тела. В холле было не настолько темно, как казалось вначале. Сильвио Мануэль приблизился ко мне и помог подняться. Мысль о том, что можно с такой ясностью видеть в темноте, захватывала меня. Мне даже стало все равно, что я раздет и что, как теперь я видел, женщины наблюдают за мной. Очевидно, они тоже могли видеть в темноте, так как обе в упор смотрели на меня. Я хотел поднять свои брюки, но Зойла вырвала их из моих рук.
Обе женщины и Сильвио Мануэль долгое время разглядывали меня, затем дон Хуан, возникнув ниоткуда, вручил мне мои туфли. Зойла повела нас по коридору к открытому дворику с деревьями. Я различил темный силуэт женщины, стоящей в центре дворика. Дон Хуан заговорил с ней, и она что-то пробормотала в ответ. Она сказала мне, что она южная женщина, зовут ее Марта и что она является курьером двух западных женщин. Марта добавила, что она может поспорить, что я еще никогда не знакомился с женщиной, будучи совершенно голым. Ведь нормальным является сначала знакомиться, а уже потом раздеваться. Она громко рассмеялась. Этот смех был таким приятным, таким чистым и молодым, что по мне пробежала дрожь. Ее смех перекатывался по всему дому, усиливаясь темнотой и тишиной вокруг. Я взглянул на дона Хуана, ища поддержки. Его не было, не было и Сильвио Мануэля. Я остался один с тремя женщинами. Забеспокоившись, я спросил у Марты, не знает ли она, куда ушел дон Хуан. И как раз в этот момент кто-то схватил меня за запястья. Я взвыл от боли. Я знал, что это Сильвио Мануэль. Он поднял меня так, словно я вообще ничего не весил, и стряхнул с меня туфли. Затем он поставил меня в низкий бак с ледяной водой и опустился к моим коленям.