Паркер нервничал. Будь его воля, он предпочел бы всех пациентов видеть связанными по рукам и по ногам. Но в моей операционной только я имел право вводить собственные порядки, а мне не улыбалось резать закованного человека.
В конце концов я стал врачом, а не военным, судьей или политиком потому, что хотел лечить людей, а не наказывать их. И не убивать, во всяком случае не намеренно. В детстве я, конечно, мечтал пойти по стопам отца. Виктор, похоже, крепко на это надеялся, именно к этому он меня и готовил, обеспечив мне жесткий тренировочный буткемп. Но во мне не хватало того, без чего нельзя быть хорошим оперативником, – безжалостности.
Виктор добился своего только отчасти: он научил меня преодолевать физические тяготы. Я полюбил физическое изнеможение. Но он не смог закалить меня так, чтобы я не испытывал неуместное сочувствие и жалость. И я раздумал идти в разведчики, потому что побоялся, что, если дело дойдет до того, что мне придется ради долга, принципа или приказа пожертвовать людьми, живыми, настоящими людьми, я окажусь слабаком. Поэтому я выбрал стезю прадеда и теперь имел полное право требовать, чтобы с моих пациентов сняли кандалы.
– Никто не опасен без сознания и с дырой в башке. Я не буду оперировать скованного по рукам и ногам человека. Если вам это не нравится, везите его в тюремную больницу. А здесь я справлюсь с ним и без наручников.
Сговорились на том, что больного раскуют, но до тех пор, пока он не окажется под наркозом, рядом со столом останется охранник. Второй караулил в коридоре, у дверей операционной. Громила смирно валялся в обмороке, но никогда еще доктор Паркер так не спешил с анестезией.
Резидент Дженнингс под моим наблюдением чистил место травмы. В операционную вошла Соболева.
– Кто-нибудь хочет ехать в Панаму? Международная медицинская помощь ищет добровольцев. Я уже записалась, но поездка не состоится, если не найдется еще хотя бы один желающий.
– Нырять?
– Нырять тоже. Но сначала на острова в составе группы врачей-добровольцев – лечить тамошних индейцев. На сайте пишут, что лагерь будет в джунглях и ночевать придется в палатках.
– У меня племянница замуж выходит, я не могу, – сокрушенно заявил Паркер.
У Паркера имелась армия преданных племянниц, каждая из которых немедленно выходила замуж, как только над дядюшкой нависала опасность оказывать неоплачиваемую врачебную помощь. А я, наоборот, заинтересовался:
– Когда поездка?
– Вот прямо в воскресенье вылетаем.
– И все еще есть вакансии?
– Есть. Там помимо билетов надо три тысячи уплатить за участие, видимо, это отпугнуло желающих.
Паркер ухмыльнулся. Наверняка мысленно похвалил себя, что экономия оказалась даже большей, чем он предполагал. Мне было все равно.
– Я взгляну на их сайт сегодня вечером. Дам вам знать, доктор Соболева.
Она ушла. Паркер подмигнул мне, как бы намекая, что мой мотив участвовать в миссии кажется ему вполне уважительным. В отместку я сообщил, что наш «Рейган» нанял еще пять медсестер-анестезисток. Паркер моментально забыл о Панаме и принялся сетовать на самонадеянность этих анестезисток, которые воображают, что после пары лет учебы могут составить конкуренцию настоящим врачам-анестезиологам.
Паркеру сильно полегчало, когда заключенного вывезли в реанимацию. Но сегодня ему не везло. Следующий пациент с огнестрельной раной тоже оказался не орхидеей.
– Вы видели его зубы? – Анестезиолог склонился над лицом чахлого юноши. – На осмотре он объяснил, что они у него испортились, потому что он их не чистил. Ему двадцать три года, а от зубов уже одни корешки, страшно интубировать.
– Ковбой небось, изжевал все зубы о щепочки. – Я сделал надрез, установил дренажную трубку.
– Не ковбой, но вроде того, фермер. Вдвоем с сестрой на ферме живут. Варганят там метамфетамин из удобрений. Уже второй раз прибывает к нам с огнестрельной раной. Заявил, что проверял пистолет сестры и по чистой случайности выстрелил себе в плечо.
– Не скучают братец с сестрицей.
В операционную снова зашла Соболева, на этот раз доложить о состоянии предыдущего пациента. Я как раз захватывал пулю пинцетом, когда в кармане моего халата затрещал телефон.
– Екатерина, сделайте одолжение, помогите ответить.
Она кивнула, выудила из кармана айфон, нажала на экран, приложила мобильник к моему уху.
– Доктор Воронин?
– Кто спрашивает?
В последнее время свирепствует настоящая эпидемия телемаркетологов. Наконец я вытащил пулю и отправил ее в миску.
– Самира у нас. Слышишь? Не отключайся.
– Кто вы?
– Самира за газырь. Указания последуют. Вмешаешь полицию – убьем и Самиру, и тебя, и твою мать.
– Это розыгрыш? Я немедленно звоню в полицию.
Послышался перепуганный, срывающийся голос Самиры:
– Алекс, газырь в коробке из-под дисков «Крестного отца». – Дальше что-то вроде удара и ее крик: – Спаси меня!..
И сразу гудки отбоя. Я потрясенно уставился на Екатерину. По ее судорожно сведенным бровям было ясно, что она слышала разговор. Ни слова не сказала, только нахмурилась. Паркер возмущенно загалдел, что давно пора пересажать всех этих наглых продавцов страховок, от которых нигде нет покоя. Я вытер о плечо мгновенно вспотевший лоб, подозвал резидента:
– Заканчивайте, доктор Дженнингс. Прочистите и зашивайте.
Содрал перчатки, выхватил айфон у Екатерины, выскочил в коридор, позвонил Самире. Ее телефон был отключен. Я все же послал ей эсэмэску: «Не волнуйся, все будет хорошо».
Поверить в реальность происходящего я все еще не мог. Это наверняка розыгрыш! Но я уже знал, что не розыгрыш. Я слышал ее голос. Не такая она великая актриса, чтобы так достоверно изобразить панику.
Я почти бежал по больничным коридорам. С чего она взяла, что газырь под «Крестным отцом»? Чушь. Не важно. Сейчас надо что-то делать. Надо спасать ее. Я снова и снова бил по кнопке вызова лифта. Влетел в свой офис, захлопнул дверь, позвонил Виктору:
– Виктор Андреевич, вы просили обратиться, если что. Я только что получил звонок вот с этого номера.
Продиктовал номер, пересказал разговор.
Виктор, как всегда, был собран и спокоен:
– Номер я проверю. Ты умеешь записывать беседы на айфоне? Ладно, сейчас некогда учиться. Постарайся все запомнить и сразу передать мне.
– Я слышал ее голос: ее действительно похитили. Ее телефон отключен. Я идиот! Был уверен, что она сама охотится за газырем. Она лазила повсюду, копалась в вещах, выспрашивала о моей семье. Я не мешал, думал: так даже лучше, пусть наконец-то убедятся, что в доме ничего нет.
– У тебя есть какие-то предположения – на кого она могла работать?
– Нет. Я надеялся, вы это выясните. Я вообще не уверен, что ее кто-то послал. Она девка отчаянная, без тормозов – прослышала о газыре, могла и сама попытаться. Но по телефону она была по-настоящему смертельно напугана. Я не знаю, что думать.
– Еще когда ты впервые упомянул ее, я навел о ней справки. Никаких связей между ней и иранскими спецслужбами мы не обнаружили, но это, конечно, не значит, что их нет. Может, она заодно с их разведкой, а может, действует сама или ее подослал кто-то, кого мы не определили. Но придется исходить из худшего. Не исключено, что ее жизнь в опасности. И твоя жизнь, и жизнь Светланы. – Несмотря на страшный смысл его слов, его невозмутимость успокаивала. Как в детстве, мне казалось, что раз Виктор взял происшествие под свой контроль, все будет в порядке. – В любом случае мы воспользуемся этим похищением, чтобы напасть на их след, кем бы они ни были, профессионалами или дилетантами. Держи меня в курсе всех переговоров, всех требований похитителей. Газырь у тебя? Он должен быть наготове.
– Газырь у меня.
С той минуты как я обнаружил его в кармане блейзера, я не мог придумать, куда его спрятать. Оставить его дома я больше не решался, но и в больнице не нашел достаточно надежного места. Шкафчик в душевой и офис были первыми местами, где его стали бы искать. В тот день, как всегда, я взял в переодевалке свежую смену синей операционной униформы и засунул газырь в карман штанов. Весь день натыкался на него, когда доставал телефон, и боялся забыть в больничных штанах. Этим маршрутом уже несколько телефонов отправились в свое последнее путешествие в прачечную. Надо было срочно найти такой тайник, куда никакой спецслужбе не пришло бы в голову заглянуть.
В тот день я работал в седьмой операционной. Там уже целую вечность ячейку на полке занимала стереоустановка. Ее никогда не вытаскивали, и никто за нее не заглядывал. Завернутый в салфетку газырь нашел за ней временное убежище. Конечно, я собирался перепрятать его в более надежное место, но никак не мог придумать куда. Даже банковский сейф больше не внушал доверия. Так газырь и остался за стереоустановкой. Зато теперь он был под рукой.
– Шен. – Если Виктор перешел на немецкий, значит, он тоже волновался. – Думаю, они скоро сообщат тебе свои требования. Будь готов. Как только с тобой свяжутся, дай мне знать. Я готовлю группу поддержки. Установи на айфоне приложение «Найти моих друзей» и дай мне допуск. Твой телефон будет показывать нам твое местонахождение.
– Я буду ее выручать?
Он хмыкнул:
– Нет, не волнуйся. Но раз они требуют за нее газырь, кто-то должен будет осуществить обмен. Сейчас я приеду и заберу его.
В его голосе мне почудилось снисхождение.
– Нет, не надо. Я ее подставил, значит, сам это сделаю. А если у меня заберут телефон?
– Вдобавок будет дрон, не волнуйся. Если тебе понадобится помощь, ты ее получишь. Я сейчас свяжусь с полицией. Обещаю тебе, что все будет под нашим контролем и никто не пострадает. Ты только точно следуй моим указаниям. Помни: никакой импровизации, это вопрос ее жизни и смерти. И держи меня в курсе.
Я выскочил из офиса и едва не столкнулся с Екатериной.
– Что вы здесь делаете?
– Доктор Воронин, я хочу помочь.
Мне было некогда.
– Не в чем помогать. Это несерьезно, всего лишь розыгрыш моей подруги.