– Похищение – очень серьезное преступление. Патрик – обеспеченный человек и не грешит чрезмерной отвагой. Он хотел заработать на перепродаже, но не стал бы ради ста тысяч долларов связываться с уголовниками и идти на такой риск. И зачем Патрику похищать Самиру, когда он мог похитить мою мать?
Виктор хмыкнул.
– Это да. Это можно объяснить, только допустив, что на свете действительно существует любовь. – Кивнул на экран: – Только американцы могут увлекаться такой дебильной игрой. Вот, возьми. – Выложил на стойку свернутую салфетку. Салфетка была мятой и выпачканной в земле. Она была полураскрыта, внутри поблескивал газырь. Я собирался сунуть сверток в карман, но он остановил меня: – Проверь.
Я раскрыл салфетку и некоторое время тупо разглядывал газырь. Он был серебряный, с выгравированными узорами. Я взял его в руку и повертел. С прадедовским металлическим мундштучком я играл в детстве, знал наизусть каждую его гравировку, каждую царапинку. Виктор был полностью поглощен очередной попыткой игрока попасть битой по мячу. Я медленно положил газырь на стойку.
– Виктор Андреевич, это не мой.
– Не твой?
– Нет. Мой тоже был серебряным, этот очень похож, но это не мой.
– Хм. Я забрал его у того, кто его подобрал. Своими глазами видел, как он его вытащил из-под камня в бетонном стоке и сунул себе в карман. Сто процентов, это тот самый газырь, который ты положил на Анджелес-Крест. Ты оставил там вот этот газырь. – Каждое слово Виктор подтверждал легким ударом пальца о столешницу. – Если это не твой, значит, ты оставил там не свой газырь. Такое могло случиться? Как?
Он смотрел на меня, ожидая ответа. Я сосредоточенно рассматривал свой бокал. Я уже сообразил, что произошло. Стараясь не выдать свою догадку, я допил остатки вина и сделал бармену знак повторить.
– Бог с ним, с этим газырем, Виктор Андреевич. Вся эта история мне осточертела.
Я лихорадочно соображал, что сказать Виктору, по возможности не впутывая Екатерину. Стоит хорошенько продумать каждое слово, прежде чем направлять подозрения Виктора и Бюро на Соболеву.
– Александр, это важно. – Голос Виктора стал жестким. – Если ты по какой-либо причине подменил газырь, ты должен объяснить, почему нарушил мои указания. Не хотел тебе говорить, но вчера ради этой дряни, – он ткнул в газырь, – погиб человек. Человек, за которого я несу ответственность. Он и его семья заслуживают объяснения.
Это известие придавило меня. Я снова почувствовал себя маленьким мальчиком, собравшимся в поход в промокающих ботинках.
– Газырь был в операционной, его по ошибке нашел и переложил в другое место мой коллега. Он понятия не имел, что это, даже не знал, что это моя вещь. Он сам признался, что взял его, и вчера, когда я потребовал газырь обратно, он тут же его вернул.
Виктор помолчал, потом жестко сказал:
– Это никуда не годится.
Таким голосом он говорил с маленьким Сашей, когда тот терялся в горах, жаловался, что ему холодно, или отставал в походе. В детстве в таких ситуациях на меня накатывал мучительный стыд, что я разочаровал дядю Витю. Я понимал, что недостоин своего отца. Но теперь я не поддался ему:
– Виктор Андреевич, напомню, что это все-таки мой газырь и я имею право делать с ним все, что хочу.
– Ты знал, что ради этой штуки убивают. Ты как младенец с взрывчаткой. Мне его не отдал, а просто бросил на лавочке.
– Не на лавочке. Когда его вернули, я проверил, что он на месте, но сейчас понимаю, что недостаточно внимательно. У меня не было никакой причины полагать, что газырь могут подменить.
Честно, я не знал что думать. Я ведь помнил, как Соболева вчера переживала, как хотела сама вызвать полицию. Помнил ее глаза.
– Саша, я научил тебя ходить в горы, я научил тебя нырять и съезжать с черных ромбов. Но я не смог научить тебя доверять одному себе и проверять всех остальных. Значит, тебе вернули не тот газырь, а ты даже не потрудился взглянуть?
Виктор, как всегда, был безжалостен, но прав.
– Вообще-то я взглянул, но я спешил и волновался. Мне не пришло в голову, что я могу ошибиться.
– Этот коллега – это ведь Екатерина Соболева, да? – Он всегда знал гораздо больше, чем предполагал тот, кого он допрашивал. Я молчал. – Это она взяла твой газырь и вернула его в последнюю минуту, когда ты уже опаздывал. И еще в этой поганой салфетке. И ты, как сейчас, просто сунул салфетку в карман, не разворачивая.
Я чувствовал себя кем-то между дурным подследственным и провалившимся завербованным. Стоило бы послать к черту моего строгого ментора, но пока я сам не разобрался, что произошло, мне не хотелось, чтобы Виктор развернул все свои пушки на Екатерину. Старый кадровик был жестким человеком, даже когда оставался на твоей стороне.
Виктор продолжал крутить тяжелый брелок.
– Я немного поинтересовался ею на досуге, кстати. Удивительная женщина эта Екатерина Соболева. – Посмотрел на меня в упор. – Такие редкость даже в моей организации.
С облегчением я перешел от себя, охламона, к безупречной личности Екатерины:
– Я тоже таких никогда не встречал. Впервые слышу, чтобы выпускник московского вуза стал у нас врачом-резидентом, обойдя студентов лучших американских медшкол.
– Вот вопрос: она врач или моя коллега из недружественной службы безопасности, получившая все документы, необходимые для выполнения задания?
– Она самый настоящий врач, Виктор Андреевич. Этому в школе для разведчиков не научат. Она отличный резидент.
– В том, что отличный, я не сомневаюсь. Только резиденты разные бывают. – Виктор побарабанил пальцами по стойке. – Могу рассказать еще немало удивительного о гражданке Соболевой. Ты слышал ее английский?
– И что? Хороший английский не такая уж редкость сегодня в России.
– Такой английский, как у нее, редкость везде вне Букингемского дворца.
Как же плотно Виктор интересовался Соболевой, если даже английский ее проверил? В качестве талантливого молодого доктора, добившегося почти невозможного, она мне нравилась гораздо больше, чем в роли российского спецагента.
– Виктор Андреевич, при чем здесь ее английский?
– Даже если она врач, она прибыла сюда не только ради повышения квалификации. Вот только часть того, что я выяснил. Она специалист по израильскому способу самообороны крав-маг. Среду прошлой недели милая барышня провела в тире и, как в испанском ресторанчике, перепробовала все – от 44 Magnum до снайперской винтовки. И стреляет Соболева совсем не плохо. Странное увлечение для девицы, согласись.
Я не знал, что сказать. Выглядела Соболева так, что я бы доверил ей ключи от швейцарских банков. Эти ее брови, которые выдавали каждую мысль! Разве женщине с такими красноречивыми бровями место в разведывательных органах? А Виктор безжалостно продолжал:
– Резидент у вас сколько зарабатывает? Порядка пятидесяти тысяч в год? Как на такие деньги можно летать между Штатами и Россией бизнес-классом, а вдобавок снимать кондо на Мелроуз-авеню с консьержем и постоянной охраной? Откуда доходы? Sugar daddy не замечен. Она живет с мужиком, который всюду ее сопровождает и выглядит так, как будто его только что демобилизовали из Чечни.
– Она с ним живет?
Сам не знаю, почему это меня кольнуло в такой момент.
– Вот-вот. Совмещают приятное с полезным.
Виктор сидел, расставив колени, опираясь локтями на барную стойку. Темные очки лежали рядом с кружкой пива. Этот супермен всегда был крупным, а теперь, к старости, становился грузным. Рядом с ним я, как в детстве, ощущал себя тщедушным мальчишкой, которого снова прогоняют через курс молодого бойца. Но нельзя быть оперативником ЦРУ и оставаться уступчивым пофигистом вроде меня.
Я промолчал, что Денис – бывший спецназовец, Виктор и так уверен, что и Соболева, и Денис – враги. Сейчас он вдалбливал мне это с деликатностью кузнечного молота:
– Самира была дилетанткой, согласен. Но Соболева – опасный профессионал. И твой газырь теперь у нее, потому что только она могла его подменить.
Я залпом выпил второй бокал. Что Екатерина сделала бы, если бы я не был таким растяпой и сразу внимательно рассмотрел газырь? Я изо всех сил старался объяснить все эти нестыковки в ее пользу. Ведь если она ни при чем, тогда и я не виноват в смерти агента Бюро. Тошно было думать, что она тоже среди этой банды упырей, охотящихся за шахскими деньгами. В Самире мне это совершенно не мешало, наоборот, даже придавало ей шарм. А вот в Екатерине почему-то становилось непереносимым.
– Виктор Андреевич, как она могла подменить? Для этого ей надо было иметь наготове другой, похожий.
– А в чем сложность? Их видимо-невидимо продается в интернете. Саша, теперь я понимаю, кто стоит за всем этим делом. Уверен, что она и о похищении знала заранее. Подготовилась.
Я пожал плечами. Мне нечего было возразить. Похоже, я плохо разбираюсь в людях. Соболева все время казалась мне совершенно надежным человеком, я бы поклялся, что с ней можно хоть в разведку. Теперь я и сам припомнил, что вчера она постоянно возникала в операционной под разными предлогами и в очередной раз вошла ровно за минуту до звонка похитителей. Когда телефон зазвонил, она очень удачно оказалась рядом со мной. Неудивительно, что я со стерильными руками попросил ее ответить. Но у меня еще оставались сомнения.
– Но она же могла промолчать, когда я искал его за стереоустановкой. А вместо этого сама призналась, что взяла его. Зачем, по-вашему?
Виктор пожал плечами:
– Чтобы войти в доверие, конечно. Стать частью операции и расследования.
Я вспомнил, как она настаивала, чтобы со мной поехал Денис. И вспомнил, как проговорился, что ФБР в курсе и участвует в освобождении Самиры. А потом там погиб человек. Виной всему мое ни на чем не основанное доверие и симпатия к Соболевой. Да, кроме Соболевой, стянуть газырь было некому.
После третьего бокала мне стало муторно. Раньше красивые женщины были просто красивыми женщинами. Их самые коварные планы не шли дальше того, чтобы завлечь меня в койку или под венец. Теперь им нужен был не я, а серебряная побрякушка. Из-за этого газыря, из-за этих шахских сокровищ я вдруг оказался окружен оборотнями.