Я молчал, просто не знал, что сказать. Как может женщина, которая, не моргнув глазом, подвергла опасности жизнь Самиры, внезапно разреветься из-за безграмотной индианки? Она смахнула слезы, нервно засмеялась:
– Конечно, я слышала, что даже в наши дни есть неграмотные люди. Но раньше я никогда не видела человека, который даже цифры бы не узнавал. Она была такая жалкая, такая потерянная и беспомощная. У меня прямо сердце переворачивается, что есть такие женщины, с такой судьбой. Понимаю, как это глупо. – Она махнула рукой.
– Катенька. – На меня самого невесть откуда нахлынула непрошеная мучительная жалость, заразная, как зевота, но не к индейской женщине, а почему-то к самой благополучной Екатерине. – Давайте будем делать что можем. Посмотрите на очередь, там еще человек сто, которым мы можем помочь. А всем помочь никто не в состоянии.
Она по-детски шмыгнула, кивнула, жалко улыбнулась и принялась быстро, с аппетитом уничтожать рис и курицу.
Я не знал что думать. Что-то Виктор явно напортачил. Не могла Екатерина сознательно украсть газырь, не могла она быть ко мне подосланной, не могла. Вот насчет Самиры все было ясно с того момента, как она поздоровалась по телефону, несмотря на весь ее актерский талант.
Вечером я одолжил у Антонио «Тойоту» и поехал в лоджию, где имелся wi-fi. В ускоренном режиме я осваивал шпионские навыки. Позвонил Виктору. Надо же, этот человек, которому когда-то ничего не стоило оставить двенадцатилетнего мальчишку на скале во время бури, теперь прямо извелся от беспокойства:
– Сашка, где ты? Что происходит?
– Виктор, все в порядке, мы на острове Соларте. Вокруг одни джунгли и хворые индейцы, никаких признаков шахских сокровищ. Отлучиться здесь некуда, она постоянно у меня на глазах. Екатерина сказала, что у нее вскрыли квартиру. Это ваши люди? Ладно, не говорите, раз нельзя. Нет, у меня не было возможности проверить. Да, постараюсь, если будет возможность. Буду внимателен. Всего.
На третий день Екатерина узнала от одного из индейцев, что где-то на крошечном соседнем островке есть подземная полузатопленная пещера. Мы решили отправиться туда вдвоем в субботу.
В субботу, в наш последний день, клиника работала только до обеда. Но чтобы полевой госпиталь превратился в кромешный ад, этих нескольких часов хватило за глаза. Сразу после завтрака принесли на носилках подростка четырнадцати лет. Он был в бреду, его левая нога чудовищно распухла и приобрела какой-то сероватый оттенок. Я попытался надавить на голень. Под кожей чувствовались пузырьки газа, под нажимом они почти хрустели внутри.
– Это похоже на газовую гангрену.
У мальчика бешено колотилось сердце, артериальное давление не удавалось измерить – его просто не было. Травматический шок. Обе медсестры и брат ждали нашего решения. Индейцы сидели по периметру, только мать мальчика стояла рядом. Все молча буравили меня глазами. Екатерина растерянно спросила:
– Что же делать?
– Ампутировать, пока не поздно.
Парня положили на стол. Я щупал ногу, решая, где резать. Надрезал кожу на голени, но кровь из раны не потекла.
– Придется отнять выше колена.
У Екатерины стало несчастное лицо:
– Как он будет жить? Здесь же ни протезов, ничего.
Это я понимал. Ампутация выше колена сделает парня лежачим на всю жизнь. А вот для ноги, у которой сохранилось колено, сделать протез довольно просто. С коленом он сможет ходить, сидеть, вставать – жить самостоятельной жизнью. Но если не убрать всю мертвую ткань, он вообще не выживет.
– Хорошо, начнем ниже и посмотрим.
Поставили внутривенный катетер и влили в беднягу огромное количество жидкости.
– Нам нужен метронидазол или клиндамицин. У нас есть?
По счастью, эти дешевые антибиотики нашлись даже в нашей жалкой аптечке. Я наложил жгут над коленом, чтобы остановить кровотечение.
– А пила? Пила у нас есть?
Пилы не было. Медбрат приволок японский нож для сучьев. Мать парня охнула и осела на землю. Мне было не до нее. С горем пополам наши медсестры стерилизовали нож над горелкой примуса. Одна из них, Сюзанн, держала мальчика за руку. Екатерина была бледной, как сам больной, кусала губу, но держалась. Только спросила шепотом:
– А что, если он умрет?
У меня не было ответа.
– Это единственный шанс его спасти.
Сейчас я сожалел, что Паркер не с нами. Я бы с радостью в сотый раз выслушал его любимую историю о том, как он перемерил участок и заставил соседей передвинуть забор на пятнадцать дюймов. По моим указаниям Сюзанн развела порошок пентотала в воде и ввела его в вену.
– Доктор Воронин, нужно быстро. Пентотала хватит минут на десять.
Я взял скальпель, надрезал посреди голени, но мясо под кожей выглядело очень плохо. Сделал второй надрез чуть выше. Если и здесь плоть сгнила, придется ампутировать выше колена. Хлынула кровь.
Сюзанн давала дышать ребенку маской – просто положила резиновую маску на лицо мальчика и сжимала приделанную к маске грушу, потому что кислорода у нас не было. У нас вообще почти ничего не было, кроме спирта и скальпеля.
– Как мы будем знать, что он еще жив?
– Я буду следить за пульсом.
Я перерезал мускулы и начал пилить кость. Екатерина подсушивала, открывала рану, перевязывала сосуды. Наконец нога отвалилась, и ее унесли. Стало легче дышать. Теперь надо было открыть жгут, чтобы проверить, есть ли в надрезе живая ткань и кровоток. Если крови в ране нет, бактерии будут размножаться и дальше. Мальчишке повезло, кровь хлынула. Мы снова натянули жгут. Артерия была перевязана, но мускулы продолжали кровоточить. С этим нужно было что-то делать, и приятного решения здесь не было.
– Паяльник у нас есть?
Нет паяльника. Но чем-то надо прижечь мягкие ткани.
– Ладно, раскалите нож. Будем прижигать.
По счастью, был примус для кипячения воды. Екатерина подержала нож над пламенем, пока металл не побелел, вдохнула, закусила губу и решительно прижала лезвие к мышцам, свисавшим с культи. В воздухе распространился запах жареного мяса. Еще раз то же самое, еще. Нет, она, конечно, могла быть даже палачом, не то что шпионкой.
– Не зашивайте рану плотно. Пусть гной вытекает.
Я поискал глазами мать мальчика, сказал ей по-испански:
– Вашему сыну повезло. Мы сохранили ему колено. Сюзанн, дайте им таблетки, пусть он продолжает принимать их, по крайней мере, сорок восемь часов.
Весь наш маленький медотряд уважительно молчал. Я помог Соболевой зашить культю. Индейцы наблюдали, не дыша, а когда я наконец закончил и сдернул перчатки с совершенно мокрых рук, они почтительно зашептались и немного расступились. Уверен, я мог бы претендовать на должность главного шамана племени гуайми. А то и какого-нибудь скромного племенного божка.
Мы с Екатериной стояли, как два Чикатилы, по уши в крови и смотрели друг на друга счастливыми глазами.
Я устал, но отменять экспедицию в подводную пещеру не собирался. Наоборот, это выглядело заслуженной наградой.
Мы наняли моторную лодку, и ее хозяин повез нас к соседнему острову, одному из бесчисленных мангровых кущ в океане. Недалеко от берега он выключил мотор и принялся грести. Лодка бесшумно продвигалась по каналу среди корневищ. Было жарко и тихо, только плескались весла, шуршали ветви, из кустов время от времени вспархивали удивительные птицы. Кое-где на берегу затаились крокодильи бревна. Мы словно заплыли в заколдованное королевство. Длинный локон выбился у Екатерины из конского хвоста и спустился вдоль шеи к ключице. У меня екнуло сердце, и я поскорее уставился на парящую в небе птицу.
Причалили к берегу, и проводник повел нас через джунгли к крохотной индейской стоянке. Один из индейцев объяснил по-испански, что пещера затоплена водой и нам нужны сапоги. Сапоги у него имелись, и за несколько долларов он готов был одолжить их нам.
Я с сомнением посмотрел на ножки Екатерины. Аккуратные, ухоженные, маленькие, с розовым лаком, они никак не были предназначены для грубых резиновых сапог, в которых уже много лет потели ноги всего индейского племени. Но она даже глазом не моргнула – скинула сандалии и без колебаний влезла в сапоги. Я снова подумал, что она могла быть кем угодно – святой, героиней, даже сотрудницей спецслужб. Впрочем, и в этих сапогах она оставалась стильной и холеной. Она была из тех женщин, которых не смог бы испортить даже прыщ на щеке. От нее исходило такое излучение, что все, что безнадежно изуродовало бы любую другую женщину, у нее оставалось вне воспринимаемого мужчиной спектра. В том числе ее двуличие.
К пещере через джунгли вела сырая глинистая тропка. На одном из деревьев висел ленивец, похожий на огромный мохнатый нарост. С остальных ветвей свисали длинные стручки. Екатерина сорвала один из стручков, раскрыла. Внутри оказались белые толстые фрукты, похожие на личи.
– Попробуйте, они вкусные. Их здесь называют ванильным мороженым.
Фрукты в самом деле оказались сочными и чуть-чуть терпкими, со слабым привкусом ванили. Внутри были черные косточки. Я разгрыз и косточки, у них оказался едкий и неприятный вкус, я пожевал, но не выдержал и выплюнул. Екатерина засмеялась:
– Косточки не едят. Из них индейцы гонят какие-то наркотические вещества.
Мы дошли до огромного грота, в котором стояла вода и под сводами гроздьями висели летучие мыши. На воде качалась старая лодка. Я помог Екатерине забраться внутрь, прыгнул сам, и наш индейский Харон направил лодку в глубь пещеры, отталкиваясь шестом. На лбу у него горел фонарик, Екатерина тоже покопалась в своем рюкзаке и вытащила припасенный фонарь. Только у меня никакого света не было, но мне было все равно. Не знаю, что там было в этих фруктах, но у меня сильно кружилась голова, и я ощущал волшебную легкость. Я не сомневался, что все увижу и без всякого фонарика. И вообще я был счастлив. Меня наконец-то осенило: надо просто все бросить и остаться жить здесь, на этом острове, с прекрасной, изумительной девушкой Катей и с этими славными индейцами. Я гладил ее руку и говорил, что здесь нет никаких газырей, никаких больничных администраций, нет Виктора, здесь нам с ней будет очень хорошо. И она может забрать у меня все, что хочет, пожалуйста, мне ничего для нее не жалко. Пусть только продолжает кормить меня этими стручками и так чудесно пахнуть.