– Ни один судья, основываясь на этом, не даст ордер на арест. И Большое жюри не согласится арестовывать на этих основаниях. У вас нет никаких улик, одни подозрения.
Он был прав, у меня не хватало доказательств. Но я боялся, что пока служители Фемиды будут добывать доказательства, стрясется новое несчастье. Зато у меня был план, который мог сдвинуть дело с мертвой точки. Для этого мне требовалось содействие Виктора.
Выйдя из полицейского участка, я тут же ему позвонил.
– Что-то случилось?
– Виктор Андреич, Соболева сегодня вечером улетает в Россию. Нельзя позволить ей вывезти газырь за границу. Но дело даже не в газыре. Думаю, это она стояла за похищением Самиры. Ее необходимо арестовать. Правда, у меня нет никаких конкретных улик, никаких доказательств, только все то, что мы с вами знаем. Я везу ее в аэропорт к шести часам. – Я старался не тараторить, но это удавалось с трудом. – С нами не будет Дениса, и раз она едет в аэропорт, значит, точно не будет вооружена. Зато газырь наверняка будет при ней. – О походе в полицию я умолчал – знал, что Виктору не понравится любая моя попытка действовать самостоятельно. – Виктор Андреич, это для ФБР, наверное, последняя возможность арестовать ее и вернуть газырь.
– Дай мне подумать.
– Я могу привезти ее на Национальное кладбище под предлогом, что давно хотел показать ей могилу отца. Прямо перед самым закрытием, между четырьмя и половиной пятого. В будний день в это время там никого нет.
Виктор колебался.
– Зачем именно на кладбище?
– Можно и у нее дома, но там Денис, а это значит, что будет перестрелка. И это позволит ей успеть избавиться от газыря. А на кладбище она окажется одна и без оружия. И потом, будет только справедливо вернуть мне газырь именно там.
Он все еще сомневался:
– Ты что, хочешь, чтобы ФБР арестовало ее на могиле Артема?
– Конечно, я не собираюсь вести ее прямо на могилу. Она там никогда не была. Могу привести ее куда вам будет удобно. Пусть ваши люди сами выберут удобное место.
– Хорошо. Давай сделаем так… – Он подумал. – Можешь привезти ее к 16.00 прямо под колоннаду колумбария?
– Конечно. Она пойдет за мной, куда я ее поведу.
Наконец-то я, а не Виктор диктовал повестку дня.
– Мы будем там.
Я долго ждал этого момента, но теперь он наступил. Оставалось позвонить Екатерине и договориться с ней в точности так, как я обещал Виктору. Я не сомневался, что она даже не подумает отказаться. И действительно, она тут же сказала:
– Саша, конечно, что за вопрос.
Ловушка была готова, и жертва охотно устремилась в нее.
По огромной зеленой поляне ровными рядами разбегались могильные памятники, похожие на поставленные на попа белые косточки домино. Как я и ожидал, после четырех на кладбище уже не было ни души. Людно здесь бывает только в День поминовения. Тогда в часовне служат молебны, играют оркестры, однополчане возлагают венки, на каждой могиле трепещут флаг, и все завалено цветами. А в будни огромное кладбище почти пустует. Заходят только те, кто хочет отметить дату гибели любимого человека. Но и они не остаются до самого закрытия.
Я галантно пропустил Екатерину вперед:
– Прошу вас, вон к тому зданию.
На ее гладких распущенных волосах играли солнечные блики. Она была в подвернутых джинсах, таких узких, что было видно, какие красивые и сильные у нее икры. И щиколотки у нее были тонкие, загорелые, с изящными косточками. Она шла спортивной походкой сильной и ловкой женщины. Кремовые туфли на низком каблуке уверенно ступали по гравию. На плече висела большая черная кожаная сумка. А вот фигуру, к сожалению, скрывали свободный льняной жакет и большой шелковый шарф. Меня кольнула совесть, но я тут же напомнил себе, что это был единственный способ арестовать убийцу.
Екатерина прошла несколько метров, потом неуверенно обернулась ко мне. В темных очках вспыхнули два солнца.
– Нам вон к тому зданию. Идите, Катя, прошу вас, мне приятно вами любоваться.
Походка многих девушек после такого признания одеревенела бы, но она только засмеялась милым, задушевным смехом, встряхнула каштановой гривой и пошла дальше, не оглядываясь, продолжая ступать легко и непринужденно. Это мне каждый следующий шаг давался все труднее.
Впереди белело здание колумбария, похожее на длинную испанскую асьенду. С фасада его обрамляла крытая колоннада. В такой яркий солнечный день, как сегодня, пространство под колоннадой снаружи казалось просто черными провалами. Я вспомнил нарисованную колоннаду на вилле Гетти. Здесь тоже был обман зрения. И не только зрения: с нашей стороны невозможно было заметить кого-то в этой густой тени, но я-то знал, что нас поджидала засада.
Я знал, что вот-вот появится вооруженный Виктор, и мое тело напряглось от ожидания. Когда я уговаривал его арестовать Екатерину, я не представлял, как тяжело окажется участвовать в этом, как пересохнет во рту и вспотеют руки в ожидании его появления. Я нервничал и невольно искал глазами людей в форме ФБР. Повторял себе, что делаю это ради Самиры. Вспомнил, как нашел ее тело, еще раз ощутил острое сожаление, горечь, вину. Но только сейчас, слишком поздно, я осознал, что, если погибнет Екатерина, это будет значить совсем другое. Одними угрызениями совести здесь не отделаешься. Да, я в полной мере испытаю все, о чем писали Гомер и Шекспир.
Тут же одернул себя. Никто не будет стрелять, Виктор всего-навсего собирается арестовать ее. А она, конечно, не станет убегать. Куда ей бежать, если сзади я, а снаружи ровные домино могил на пространстве, которое сплошь просматривается и простреливается?
– Сюда. – Я кивнул на проход. Она поднялась на несколько ступенек и вошла в густую тень. Я поднялся за ней и увидел Виктора. Он вовсе не прятался за колоннами, он шел нам навстречу по длинному проходу, неторопливо и уверенно.
Да и зачем ему было прятаться? Она же никогда его даже не видела. Он был в гражданской одежде, в джинсах, в голубой рубашке. Он пер на нее как танк, уверенный и громоздкий. Под левой подмышкой у него висела кобура. От резкого перехода в тень я плохо видел и сорвал с себя солнечные очки. Виктор был уже так близко, что я различал его каменное лицо, сжатые губы, пустые глаза. И понял, что Петерсон был не прав: по лицу Виктора я прочел, что сейчас он застрелит Екатерину.
Я привел ее на смерть. У меня перехватило дыхание, все тело мгновенно закололо. Рука Виктора потянулась к кобуре. Я успел крикнуть:
– Катя!
Прыгнул, схватил ее сзади за талию, рывком отшвырнул в сторону.
Уши заложил грохот выстрела. Виктор не промахнулся, он никогда не промахивался.
Тегеран, 1920 год
В маленькой гостиной тикали часы, солнце просачивалось сквозь кружево на домотканые половики. Комната оставалась все той же уютной, мещанской и провинциальной. Зато Елена Васильевна изменилась неузнаваемо. Она сидела на софе в невесомом платье без рукавов. Поэт поклялся бы, что платье соткано из облаков или морской пены, но невежественному в делах моды Воронину показалось, что оно сшито из марли для бинтов.
Это платье клялось, что женская грудь и талия – только выдумки корсета, а на самом деле женщины состоят из спинных позвонков, мускулистых предплечий и тонких щиколоток с изящными голеностопными суставами. Воронин изо всех сил старался на эти невозможные щиколотки не заглядываться, для этого приходилось не сводить взгляда с руки Елены, игравшей длинной ниткой бус. Сам он при этом пытался связно описать обстановку в городе:
– Прежнее правительство пало, новое объявило англо-персидское соглашение недействительным, британские советники уволены. Выборы в следующий меджлис отложены. Вся надежда Лионеля Денстервиля теперь только на то, что шах назначит Реза-хана командиром бригады, и тот защитит интересы Британии. Елена Васильевна…
– Елена. Пожалуйста, Саша, просто Елена.
Тряхнул головой:
– Елена-бану, королева моя, я непременно привыкну. Уж если я привык к тому, что женщины лишились талии и груди, а вместо этого обрели руки и ноги, то привыкну ко всему. Просто в последние дни произошло слишком многое. Но для меня главное, что убийца найден.
– Ты только думаешь, что найден. А на самом деле это, может быть, вовсе не он.
– Не думаю, а знаю. Это он.
– Откуда ты знаешь?
Воронин присел на подоконник. Чтобы собраться с мыслями, пришлось перевести взгляд с изменившейся Елены на старенький половичок.
– Прежде всего улики. Убийцу никто не видел, но улики остались. Их было много. Мы обнаружили, что первый выстрел из казацкой берданки ранил полковника в плечо – это раз, затем убийца прикончил несчастного выстрелом в упор – это два. – Потихоньку от Елены он загибал пальцы, чтобы не сбиться. – Две стреляные гильзы от кавалерийского карабина Бердана, которыми экипированы казаки бригады. Серебряный газырь неподалеку от тела. – Правая рука кончилась, в ход пошла левая. – С груди Турова сорван орден, шашка полковника в крови, но на теле сабельных ран не оказалось, зато от места убийства вел кровавый след. Значит, ранен был убийца. И вдобавок соседи слышали ссору по-русски. – Пальцы закончились. – Что бы ты заключила из этого?
– Что убийцей, по всей вероятности, был казак, владелец газыря. Он ранен, но неизвестно, насколько серьезно.
– В общем, я думал так же. Но чтобы начать искать убийцу, этого не хватало. В Тегеране слишком много казаков, и почти все они хоть немного говорят по-русски, а уж ругаются по-русски все поголовно. Но солдаты своего командира любили, и он как раз добивался, чтобы им выплатили жалованье. Не забудь, что казачьи казармы были заперты на ночь и охранялись часовыми. Один только Реза-хан явился туда после полуночи.
– Еще их ссора выдает, что убийца был личным врагом Владимира Платоновича. Если бы это был просто наемный или подосланный убийца, он не стал бы ругаться с ним. Убил бы и скрылся скорее.
– Верно. Ссора, по крайней мере на первый взгляд, доказывала, что это не был случайный грабеж или по