Лейк быстро вскочил и замахнулся на полуночницу коротким мечом, когда та проплыла мимо. Его клинок прошёл прямо сквозь светящееся тело призрака.
«Понимаете, что я имел в виду? – прокомментировал Кровопийца. – Бесполезно».
Ари присела на корточки и оперлась рукой о землю. Она закрыла глаза, и я понял, что она пытается прочесть заклинание. Загрохотав и затрясясь, земля раскололась под полуночницей. Виноградные лозы и корни вырвались из свежей расщелины и, извиваясь, потянулись вверх, навстречу измученному призраку Мари Лаво. Призрак небрежно взглянул вниз на волшебные лозы и корни, и они внезапно обратились в пепел, оставив после себя только следы кисло пахнущего серого дыма.
Мы ринулись в укрытие, а полуночница вновь издала пронзительный крик.
– Как нам остановить эту штуку? – крикнула Глэм.
Полуночница продолжала бушевать на поляне, но ни у кого из нас не было ответа. Мы все сидели на корточках за отдельными склепами с беспомощными лицами, тупо глядя друг на друга через освещённое потусторонним светом кладбище. Но потом я внезапно понял: все остальные не просто смотрели друг на друга в дикой панике. Все они смотрели на меня (в дикой панике).
Гномы НОЛа, похоже, думали, что я запросто смогу придумать хорошее решение и мы мигом победим эту штуку. И в этот момент я возненавидел саму мысль о том, что я знаменит среди гномов. Мне казалось, что моё сердце вот-вот выпрыгнет из груди, как будто у меня никогда и не было волшебного говорящего топора или удивительных друзей, в любой момент готовых мне помочь, как будто всё, что у меня было, – это я сам. Я почувствовал давление чужих ожиданий, словно я ни с того ни с сего поднимусь и стану великим воином, великим лидером, как, предположительно, предвещала моя фамилия.
Я вспомнил, что друзья рассказывали мне о моём роде много месяцев назад, в ту самую ночь, когда я впервые встретил их и узнал, что я гном. Они сказали: «Ты происходишь из одной из самых отважных семей гномов, когда-либо существовавших». А потом они развлекали меня историями о том, каким необыкновенным был мой предок Мэддог Пузельбум, который вёл свои войска в сражения, когда численное превосходство было на стороне противника.
Хотел бы я сказать, что именно это подтолкнуло меня к действию. Что я почувствовал мужество, силу моей родословной и преисполнился решимости исполнить своё предназначение быть героем. Что я решил спасти всех и стать великим воином, которым все меня считали.
Но на самом деле моими действиями двигал чистый страх. Страх того, что я привёл сюда своих друзей и втянул их в неприятности только для того, чтобы узнать, как излечить моего отца. И теперь мне предстоит смотреть, как они страдают из-за этого. Мысль о том, что мои друзья могут пострадать (или даже хуже), пытаясь помочь мне, была страшнее всего, что призрак мог бы со мной сделать.
Так что к тому, что я сделал дальше, меня привело не мужество, а страх.
Я убрал Кровопийцу обратно в ножны, а затем встал и вышел на поляну перед склепом призрака.
«Что ты делаешь, Грегдруль?» – спросил Кровопийца.
Паническое беспокойство в его голосе показалось мне немного трогательным.
– Мари Лаво! – обратился я к призраку.
Она перестала метаться и посмотрела на меня.
– Позволь нам помочь тебе исправить то, что причиняет тебе столько боли! – крикнул я, усилием воли заставляя себя не отвернуться от отвращения или не сбежать в ужасе, когда она приблизилась ко мне, а её ужасное лицо исказилось в яростном рычании. – Мы можем помочь! Мы можем всё исправить!
Она остановилась передо мной, её сияющее лицо было всего в нескольких дюймах от моего. Дух она или нет, но от неё определённо пахло разлагающимся трупом, к которому я мог прикоснуться, протянув руку.
Её пылающие глазницы полыхнули жаром, который отразился в моих собственных глазах.
Полуночница открыла рот. Змея, которую я видел раньше, исчезла. Вместо неё изо рта призрака вырвался зелёный туман, скрыв её гниющее лицо. Он окутал меня, странно сладкий и пьянящий. Я закашлялся и вынужденно вдохнул странный этот туман.
А потом я упал на колени и закричал – боль была настолько ужасной, что её невозможно было выразить словами.
Глава 25
В которой оказывается, что мой боевой топор ещё и неплохой психотерапевт
Боль была не совсем физической.
Всё было гораздо хуже. Да, несомненно, мне было больно в самом привычном смысле слова. Мои лёгкие горели, как будто я только что вдохнул огонь. Мои кости дрожали внутри меня, как будто они пытались вырваться на свободу. Я корчился от физической боли. Но хуже всего было то, что я чувствовал в глубине своего сердца.
Это были безудержные страх и печаль, как будто всё это – еда, дыхание, жизнь – было совершенно бессмысленным. Будучи гномом, я привык в целом быть пессимистом. Но это было совсем другое дело, потому что гномы научились быть счастливыми, несмотря на столь разрушительное мировоззрение, использовать его, чтобы видеть хорошее во всём, даже в событиях, которые большинство людей считали бы плохими. Но это новое чувство, которое наслала на меня полуночница, было чем-то мне ранее неведомым. Как будто впервые в жизни я по-настоящему понял, что такое настоящая безнадёжность. Каково это на самом деле – просто хотеть умереть. Надеюсь, вам никогда не доведётся узнать это чувство.
Сперва я увидел, как мы с отцом, когда я был моложе, отправлялись в Чайна-таун, где он покупал редкие ингредиенты для чая. Затем я увидел его сейчас, бормочущего, извергающего бессмысленные ненужные никому советы. Потом я увидел себя кричащим на него в нашем старом магазине, как раз перед тем, как горный тролль разрушил это место, начисто стерев его с карты. Потом я увидел Эдвина, когда он отдал мне свой старый велосипед после того, как кто-то украл у меня всё, кроме рамы. Мы всё время играли в шахматы и говорили о космических исследованиях. Как мы смеялись во времена учёбы в ПУКах, когда однажды я пришёл в школу с карманами, набитыми беконом.
Затем я ощутил невероятную боль Эдвина, и это оказалось даже хуже всего того, что я мог себе представить. То предательство, с которым он столкнулся, когда я не послушался его и напал на офис его родителей. Боль, которую он почувствовал, когда узнал, что его родители погибли в битве, которую я затеял. Эдвин по-прежнему считал, что ответственность за всё произошедшее полностью лежит на моих плечах. И теперь, когда я познал его агонию здесь, на кладбище Сент-Луиса № 2, боль накатила на меня с удвоенной силой. Я закричал, потому что все страдания прошедшего десятилетия сконцентрировались в одной точке, пронзив всё моё существо и бросив меня в пучину чистой безнадёжности.
Наконец насланный призраком туман показал мне видение смерти моих друзей здесь, в Новом Орлеане. Всех до единого. Я должен был смотреть, как они гибнут один за другим, зная, что это моя вина. Что они оказались здесь из-за меня. И образы в моей голове были настолько яркими, что я начал думать, что, возможно, они реальны, что это вовсе не галлюцинации, а что мои друзья на самом деле прямо сейчас умирают передо мной, в то время как я катаюсь по земле, эгоистично упиваясь своими страданиями, и ничего не делаю, чтобы помочь им.
Но именно эта последняя мысль, наконец, заставила меня прийти в себя.
И я вновь вернулся в настоящее.
Вернулся к реальности.
Я увидел, что вокруг меня действительно бушует битва. Мои друзья бросали заклинания и атаковали призрака, когда он проплывал мимо, не обращая внимания на их тщетные усилия и извергая на них ещё больше своей боли в виде этого ужасного зелёного тумана.
«Перестань, Грегдруль, – голос Кровопийцы прорезал царящий в моей голове хаос. – Все эти события уже позади, они стали частью истории. Боль не изменит того, что произошло. Ты должен помочь своим друзьям, иначе твоё последнее видение станет реальностью».
Я тряхнул головой и выпрямился во весь рост. Мой топор был прав, какое бы заклинание ни наложил на меня призрак, я должен был заставить его исчезнуть. Немедленно. У меня не было времени копаться в прошлом. Я поднял Кровопийцу. Призрак стоял спиной ко мне, уже нависнув над Ари, которую начал окутывать этот странный болезненный дым.
В этот момент Кровопийца засиял ярко-синим светом. Я почувствовал, как магия выпитого гальдерватна хлынула в топор. Я не знал, что происходит с ним или со мной, но внезапно понял, что способен сделать всё что угодно. Словно я мог бы даже уничтожить мир, если бы захотел.
Упиваясь вновь обретённой силой, я поднял сверкающее лезвие топора и бросился на полуночницу.
Но прежде чем я добрался до неё, что-то лязгнуло о Кровопийцу с такой силой, что он вылетел из моих рук. Оружие заскользило по шершавому бетону, когда на землю рядом с огромным мраморным мавзолеем позади меня с грохотом упала стрела.
ТУК!
Ещё одна стрела с тихим свистом пролетела мимо, разминувшись с моим лицом всего на несколько сантиметров, и вонзилась в ствол канарского финика позади меня. Оперение было сделано из золотисто-зелёных перьев, а древко стрелы – из кипарисовика Лоусона. Хватило мгновения, чтобы понять, что стрела была эльфийской работы.
В тот же миг на кладбище ворвались эльфы, по меньшей мере дюжина, которые были вооружены до зубов мечами и луками.
– Защищайте призрака! – крикнул один из них. – Постройтесь по периметру и принесите мне Кристалл Душ. Запрём в него полуночницу.
– А что с гномами? – спросил другой эльф.
– Убейте их всех.
Приказ был отдан так непринуждённо, словно эльф просто заказал кофе.
Я обернулся, пытаясь вычислить эльфа, который только что отдал приказ убить девятерых подростков так же легко, словно попросил не класть маринованные огурцы в чизбургер. Хотя теперь я был безоружен, я был готов подойти к нему, чтобы сказать пару ласковых.
Но когда я обернулся, то увидел, что в лицо мне летит лезвие.
Я рухнул на землю как подкошенный как раз вовремя, ощутив, как остриё меча задело мои волосы. Я перекатился, и ещё один меч опустился, ударившись о землю в том месте, где полсекунды назад была моя шея.