Несколько секунд я пребывал в полной растерянности. Но потом я понял, почему Эдвин послал эту женщину сюда. Укол совести пронзил мою грудь. Я испытал чувство вины и что-то похожее на облегчение. Если Эдвин послал доктора Ельварин помочь мне выяснить, что случилось с моим отцом, то, возможно, в глубине души он всё ещё был тем же эльфом, который когда-то был моим лучшим другом. И зачем ему вообще это делать, если он не собирался в конце концов меня отпустить? Если он в действительности не хочет, чтобы мой отец был жив и здоров?
– Мой отец в последнее время ведёт себя странно, – начал я. – Не в том смысле «ха-ха, что за чудак», а на самом деле странно. И жутко.
Закатив глаза, женщина развернулась, чтобы уйти.
– Подождите! – воскликнул я, борясь с желанием вскочить на ноги. – Виной тому эльфийский яд. Или антидот. Мы не знаем, что вызвало такие последствия и как это вылечить.
Она снова посмотрела на меня, скорчив скептичную мину.
– И вы ждёте, что я помогу какому-то гному после того, что произошло с нашим бывшим эльфийским лордом и его королевой?
– Ну, я подумал…
Я замолчал и задумался о том, что будет довольно сложно объяснить эльфийке нюансы всего, что произошло. Похоже, что её истощающееся терпение не выдержит такого длительного повествования. Поэтому я попробовал зайти с другой стороны.
– Разве вы не давали какой-нибудь клятвы? – спросил я. – Как врач? Если вы в силах оказать помощь, разве вы можете позволить кому бы то ни было умереть?
– Странное и пугающее поведение не кажется мне опасным для жизни, – холодно произнесла доктор.
– Зачем Эдвин послал вас сюда, если не хотел, чтобы вы мне помогали? – поинтересовался я.
Доктор Ельварин уставилась на меня своими холодными голубыми глазами, которые, казалось, не моргали. Вообще. Ни разу. Они горели белым пламенем. Наконец женщина слегка кивнула. Это движение выглядело не намеренным, словно её шея на секунду устала держать голову.
– Что с ним случилось? – спросила она.
Я начал свой рассказ о том, как отец был отравлен, как я нашёл потенциальное противоядие и кучу других зелий в придачу. Рассказал, что наш собственный доктор мало что знал об эльфийских зельях, так что мы просто дали ему всё, что нашли. И теперь мы не были уверены, какое вещество могло вызвать подобный эффект, но…
Доктор прервала меня где-то на середине моего повествования.
– Просто назовите мне точные симптомы, – попросила она.
Я описал, что творилось с отцом в последнее время. Случайные приступы дурацких советов (например, вот его очередной перл: «Никогда не прикасайтесь к киви, если вы не готовы попробовать радугу»), жуткие витания в облаках и всё такое. Я ожидал, что она посмеётся над причудливой природой этих симптомов, а затем без оглядки покинет мою камеру.
Но вместо этого эльфийка кивнула.
– Да, я знаю, что послужило тому причиной, – сказала она.
– Знаете?!
– Это было редкое эльфийское зелье, которое я лично сварила для бывшего эльфийского лорда некоторое время назад, – ответила она. – Я сделала лишь небольшое количество субстанции, так как я даже не была уверена, что смогу сделать его без обширного использования магических трав и ингредиентов. Зелье было только у лорда и у меня. Это вариация древнего эльфийского зелья Земли отделённой под названием шавара марар ярда. В нём содержится нейротоксин, который проникает в различные участки мозга и остаётся там навсегда, сильно изменяя поведение человека, что проявляется тем же или схожим образом, как в случае с вашим отцом.
– Навсегда? – переспросил я, и моё сердце рухнуло в пучину ужаса.
– Да, – ответила она. – При отсутствии лечения.
Я затаил дыхание, боясь испытать ложную надежду. Доктор, казалось, поняла это и продолжила, не дожидаясь вопросов:
– Теоретически при правильном лечении болезнь может отступить. Однако для этого необходимо отыскать несколько ингредиентов, о существовании которых никто не слышал со времён Земли отделённой.
– Что же это?
– Эти ингредиенты невероятно редки. Их невозможно найти, – произнесла доктор. – Особенно если мы отменим возвращение магии, как планировал новый эльфийский лорд…
– Тогда наверняка не случится ничего плохого, если вы их назовёте, – возразил я.
Доктор Ельварин какое-то время колебалась, но в конце концов уступила.
– Для зелья понадобится много ингредиентов, большинство из которых можно найти и сегодня, – сказала она. – Но три из них найти труднее всего, поскольку их не видели десятки тысяч лет: корень тафрогмаша длиной в три пальца, одно крыло феи асрай и семь лепестков вымершего ядовитого цветка, называемого нидиокори.
– Крыло феи?!
– Оно отросло бы снова, – сказала доктор Ельварин. – Кроме того, феи ушли навсегда, чтобы принести нам мир, который мы знали все эти годы. Я сомневаюсь, что даже наступление Новой магической эры сможет вернуть их обратно. Извините.
Её голос был так же холоден, но мне показалось, что она сожалеет, что не может мне помочь. По крайней мере, отчасти. Никто, каким бы монстром он ни был, не стал бы с упоением говорить ребёнку (будь то гном или нет), что его отец, скорее всего, никогда не поправится. Как бы в подтверждение этого, перед уходом эльфийка рассказала мне о книге, которую я мог бы найти в большинстве эльфийских библиотек и в которой был указан полный рецепт противоядия.
Когда женщина зашагала прочь по тёмному коридору, я снова опустился на кровать. Хотя, конечно же, теперь я вряд ли смогу снова заснуть. По крайней мере, не навлекая на себя новых кошмаров.
Это было странно. Я наконец-то получил то, ради чего приехал в Новый Орлеан: выяснил, что именно случилось с моим отцом и как это исправить.
Так почему же я не был счастливее?
Я имею в виду, что именно ради этого я рисковал своей жизнью (и позволял моим друзьям рисковать своей). И вот теперь я получил что хотел. Но вместо облегчения в моём животе разверзлась бездна отчаяния, которая, казалось, становилась всё глубже. И дело было не только в том, что эльфийка сказала, что вылечить отца будет практически невозможно, хотя, безусловно, это тоже сыграло свою роль. А ведь если Эдвин преуспеет и магия снова будет изгнана, тогда, как сказала доктор, не будет ни единого способа найти эти три таинственных магических ингредиента.
Но не это было главной причиной моего подавленного состояния.
Оно было больше связано с тем, что я всё ещё не знал, в порядке ли мои друзья. Теперь, когда я получил то, что искал всё это время, я наконец понял, что, если они всё же пострадали, это того не стоило. Я бы предпочёл иметь вечно чокнутого отца и живых друзей, чем иметь возможность вылечить его и потерять хотя бы одного из них. Сейчас это казалось таким очевидным – почему я не понимал этого раньше? Почему всего несколько дней назад я был так уверен, что наш поход того стоит, но теперь сама мысль об этом казалась мне ужасной и эгоистичной? Что могло измениться всего за несколько дней, чтобы так резко повлиять на моё мышление?
И тут меня вдруг осенило.
Со мной не было Кровопийцы.
Глава 32
В которой я рассказываю эльфийке, что я любитель шипучки
Мне стыдно признаться, но следующие четыре дня я вроде как наслаждался своим заключением.
И Ликси была тому главной причиной.
Всё началось в тот самый день, когда доктор пришла навестить меня и огорошила меня новостью о моём отце. После того как она ушла, я в основном просто лежал и смотрел в потолок, пытаясь не расплакаться от своих переживаний (хотя правило гномов никогда не плакать, казалось, больше не имело значения). Я сделал всё что мог, чтобы выбросить из головы мысли о друзьях, об отце и о нашем будущем, и попытался сосредоточиться на завтраке, который безуспешно старался проглотить.
А потом, как раз перед обедом, снова появилась Ликси, чтобы позвать меня на прогулку.
Изначально одного её присутствия было недостаточно, чтобы вывести меня из состояния паники, но после того как мы отправились на прогулку, мне не потребовалось много времени, чтобы мой рот расплылся в улыбке. Дело в том, что Ликси была забавной. По крайней мере, мне она такой показалась. Наша прогулка началась с очередного вопроса:
– Грег, могу я спросить тебя кое о чём серьёзном? – поинтересовалась она, когда мы отошли всего на несколько метров по коридору от моей камеры.
– Хм, хорошо, – разрешил я, думая о других вещах (к беспокойству за моего отца и друзей теперь добавилась новая проблема, а именно – развращающее влияние Кровопийцы, о котором тоже стоило побеспокоиться).
– Понимаешь, мне совсем не хочется тебя расстраивать, – начала она. – Но мне очень важно знать правду.
– Угу… – пробормотал я, не уверенный, что смогу справиться с ещё большей темнотой в голове.
– Ты из тех, кто съедает леденец и выбрасывает шипучку, когда ест «Фан Дип»? – спросила она с мрачным выражением лица, как будто хотела знать, какими я вижу свои собственные похороны. – Или ты из тех, кто выбрасывает леденцы и ест только шипучку?
Я был настолько сбит с толку бессмысленностью вопроса и невозмутимостью, с которой она его задала, что в течение нескольких секунд был способен только смотреть на неё и издавать невнятные звуки, как будто у меня не было языка. Но тут я расхохотался. Это действительно потрясло меня, потому что я не думал, что в моём нынешнем настроении способен улыбаться, не говоря уже о том, чтобы хихикать, как будто мне снова было восемь лет.
И в этом, как я вскоре выяснил, заключалась особенность Ликси.
Независимо от того, насколько подавленным или разбитым я себя чувствовал, она могла найти способ заставить меня улыбнуться или рассмеяться. Я бы даже сказал, что, если бы моя жизнь зависела от того, чтобы оставаться сварливым и хмурым, Ликси, вероятно, всё равно смогла бы заставить меня сдаться меньше чем за минуту.
– Спасибо, – сказал я, когда мне удалось успокоиться. – Мне это было необходимо.