– Грег, – сказала она всё также серьёзно, – ты всё ещё не ответил на мой вопрос.
Я издал ещё один смешок, а затем обдумал её вопрос, всё ещё не понимая, серьёзно она или нет.
– Наверное, я бы предпочёл шипучку, – ответил я. – Я вообще редко ем леденцы, разве что с виноградом. Обычно я просто съедал шипучку, а леденцы кому-нибудь отдавал. Они слишком сладкие.
– Вот что я подумала, – сказала Ликси разочарованно. – Я думаю, мы не сможем быть друзьями, так как я тоже люблю шипучку. Иначе мы будем постоянно бороться за то, кому она достанется. Знаешь, один очень известный психиатр однажды провёл исследование по психологии на основе «Фан Дип». Её звали доктор Мейв Шула, и она на самом деле могла точно предсказать душевное расстройство и психическое заболевание у своих пациентов, основываясь исключительно на том, какую часть они предпочитали, леденец или шипучку.
– Неужели? – удивился я, на мгновение задумавшись, не издевается ли надо мной эльфийка.
Несколько секунд Ликси смотрела на меня спокойным взглядом, её лицо ничего не выражало. Наконец её губы растянулись в улыбке, и она рассмеялась.
– Нет, конечно, нет! – воскликнула она и замолчала. – Ну ладно, всё это на самом деле правда. Кроме той части, где говорится о шипучке. Я определённо больше люблю леденцы.
Я снова рассмеялся, когда мы вышли наружу, ощутив прохладный полуденный морской бриз.
Но всё это не означало, что мы только и делали, что развлекали друг друга глупыми нелепыми шутками, хотя я и заставлял её смеяться не меньше. По какой-то необъяснимой причине она действительно считала меня смешным, как во времена шестого класса. Мы говорили и о других вещах.
Например, пошутив ещё несколько раз о «Фани Дип» и способности предсказывать психические расстройства, она заговорила о чём-то более серьёзном.
– Я знаю, что вы, ребята, думаете, что в современном мире у эльфов такая замечательная жизнь, – сказала она. – Раз большинство из нас богаты, значит, у нас нет никаких забот в этом мире. Но быть богатым подростком совсем не так здорово, как кажется.
Это было внезапно, но у меня сложилось ощущение, что она с самого начала хотела поднять эту тему. И я думаю, что винить её было трудно. Никому не нравится, когда другие воспринимают тебя не таким, каков ты есть на самом деле. Во многих отношениях это худшее чувство в мире. Поэтому я решил со всем вниманием отнестись к этому разговору.
– Правда? – спросил я. – Как же так?
– Во-первых, я постоянно нахожусь под давлением, – объяснила девушка. – От меня слишком многого ожидают. Я должна превзойти других детей не только в школе, но и в жизни. И потом, есть ещё чувство вины. Оно всегда с тобой, каждый день, как тень. Наверное, не все богатые дети чувствовали то же самое, но я чувствовала.
– Что ты имеешь в виду?
– Это трудно объяснить, – сказала Ликси, усаживаясь на старую скамью на крыше сторожевой башни, откуда открывался особенно красивый вид на Сан-Франциско.
– Попробуй, – попросил я. – Мне всё равно больше нечего делать, кроме как сидеть в старой тюремной камере и разглядывать свои ногти на ногах.
– Мерзость! – рассмеявшись, поморщилась Ликси. Затем она вновь стала серьёзной, и спросила, подняв бровь: – Ты же знаешь, что мы все здесь спим в старых тюремных камерах, верно? Даже я.
– Неужели? – удивился я сквозь шум разбивающихся о скалы волн – звук, который за последние несколько дней стал для меня особенно успокаивающим.
– Да, – подтвердила девушка. – Конечно, наши двери не запирают каждый раз, но почти все мы спим в камерах, мало отличающихся от твоей. Мы живём в новом крыле, так что кровати там удобнее, и у нас есть возможность приходить и уходить, когда нам заблагорассудится, но всё же…
– Неженки, – сказал я.
Ликси снова засмеялась своим почти музыкальным смехом.
Я чувствовал укол вины каждый раз, когда слышал её голос. Разговор с ней напомнил мне Ари – они были разными во многих отношениях, но мне нравился их смех, и они обе заставляли меня чувствовать себя расслабленно. Было трудно не чувствовать себя виноватым, думая об Ари, потому что здесь я смеялся и шутил с новым другом и при этом даже не знал, в порядке ли она.
– Честно говоря, – произнесла Ликси, – я чувствовала вину каждый раз, когда получала что-то дорогое. Или была вынуждена делать вещи, которые большинство детей не могли себе позволить. Например, когда мы ездили в Вест-Сайд в Чикаго, чтобы посидеть в роскошном номере моего отца, смотря игры «Блэкхокс» и «Буллз», я всегда чувствовала больше вину, чем радость. Я не просила ничего подобного, потому что определённо не сделала ничего, чтобы заслужить это. Мне просто повезло родиться в богатой семье. Так почему же я живу такой замечательной жизнью, когда десятки тысяч семей по всему городу едва сводят концы с концами? Я имею в виду, я никогда не умела игнорировать подобную несправедливость. В этом не было никакого смысла.
– Я даже не думал, что вы, ребята, можете так себя чувствовать, – поразился я.
– Никто не думал, – сказала она. – И самое непростое то, что ты даже не можешь ни с кем этим поделиться, потому что тогда будешь выглядеть избалованным ребёнком, жалующимся на то, что у него всё слишком хорошо. Это безвыходная ситуация для того, кто не может просто принять, что он счастливый избранник судьбы, и может просто ни о чём не переживать и наслаждаться жизнью. Этого мне так и не удалось сделать. Не то чтобы я жаловалась, я имею в виду, что всё равно не стала бы вываливать всё это на других. Именно этот факт заставляет меня стыдиться больше, чем что-либо другое. Я пыталась убедить родителей больше жертвовать на благотворительность, быть более щедрыми и менее легкомысленно распоряжаться нашим богатством. И они действительно много занимались благотворительностью, но всё равно недостаточно, это была лишь малая часть их денег. Родители были одержимы созданием того, что они называли богатством поколений. Для меня. Они откладывали и копили деньги для меня, моих детей и их детей, которых даже не существует и, возможно, они никогда не появятся!
Девушка замолчала, сделав несколько глубоких вдохов. Как будто она долго ждала, что кто-то вне её круга, кто-то, кто не был эльфом, согласится её выслушать, чтобы она могла наконец поделиться всем этим и не быть осуждённой.
– Понимаю, – сказал я. – Это действительно звучит не очень весело.
И я не шутил. Вырасти в относительной бедности не так уж и здорово: работать почти полный рабочий день в магазине моего отца с одиннадцати лет и ходить в школу – было не той жизнью, о которой мечтают дети. Но, по крайней мере, я действительно чувствовал, что заработал большую часть того, что имел. И я действительно наслаждался каждой мелочью в жизни, хоть я и не мог себе позволить роскошных мест на спортивных мероприятиях и концертах или дорогостоящих поездок на Карибские острова. Учитывая все обстоятельства, я не уверен, что хотел бы поменяться с ней местами.
– Это странно, – сказала Ликси с невесёлым смешком. – Почему-то, получив всё, что я когда-либо хотела, я почувствовала себя странно опустошённой. Мой психотерапевт однажды сказал мне, что у меня депрессия. Казалось бы, это должно было встревожить моих родителей, но это только разочаровало их.
– Неужели? – поразился я, с трудом представляя себе такое. Несмотря на то что мой отец иногда был несколько отчуждённым, он всегда был заботливым и добрым, оставаясь таким даже сейчас, когда у него частенько возникали эти его приступы.
– Да, они не очень-то ласковы, – ответила она. – Это обычное явление среди эльфов. Очень немногие из нас в ПУКах, включая меня, слышали ободряющие слова от наших родителей. Многие из нас в детстве проводили больше времени с нянями, чем с собственными мамами и папами. Мой отец никогда не обнимал меня и даже ни разу не сказал слова «Я люблю тебя».
– Если хочешь, можешь обнять меня.
Я распахнул объятия, надеясь, что это не покажется ей издёвкой над её явно несчастливым детством. К моему облегчению, лицо девушки озарилось улыбкой, а затем она снова рассмеялась.
– Ещё слишком рано для гномьих объятий, – сказала она.
– Ну, тогда предложение отменяется, – пробурчал я, притворяясь обиженным.
– Кроме того, в моей жизни были не только тоска и мрак, – продолжила Ликси. – В том, чтобы расти эльфом, тоже много хорошего.
– Назови хоть один плюс, – пошутил я.
– Эльфы любят музыку, – сказала она, заставив меня задуматься, не потому ли Головастик был так одержим ею. – Я имею в виду, мы практически изобрели современную поп-музыку. Трое из четырёх участников «Битлз» были эльфами. А также около половины артистов, которые в настоящее время возглавляют хит-парады. Эльфы выиграли более двух третей всех «Грэмми» за время её существования.
– Ладно, ладно, хватит хвастаться, – сказал я. – Элвис был гномом, так что выкуси!
– Ты знаешь хоть одну из его песен?
– Эм, ну, нет, – признался я. Я только знал, что он был гномом, потому что однажды подслушал, как Ари и Головастик говорили об этом. – Но это не значит, что он был плох! Назад в прошлое, все дела.
– И в каких же годах он выступал? – поинтересовалась она с лукавой усмешкой на лице.
– Ух… в 40-е годы?
Ликси только рассмеялась и не сказала, правильно я угадал или нет.
– Нам тоже нравится наша старая музыка, – продолжала девушка. – На всех традиционных эльфийских празднествах вроде фестиваля Китрис группа под названием «Путь отваги» играет знаменитые эльфийские народные песни Земли отделённой. Ещё есть очень хорошая кавер-группа под названием «Стезя добродетели». Музыканты играют всю ночь, а мы танцуем до тех пор, пока у нас не начинают болеть ноги. Мы все любим играть в игры, просто смеяться и веселиться.
Сначала это прозвучало как странное заявление, но потом я кое-что понял.
– Знаешь, гномы на самом деле не так уж много смеются, – сказал я. – По нашему мнению, веселье обычно подразумевает более серьёзные вещи, такие как выдувание стекла, изготовление оружия, добычу минералов, поедание тонны мяса и рассказывание историй о Земле отделённой. И чаще всего они совсем не весёлые.