Видимо, женщина – мать. Няня не была бы в таком отчаянии, а она…
– Дайте его сюда, – решительно приказала я.
– Нет! Я… он…
– Линда!
Линда была уже рядом. Обхватила женщину за плечи, встряхнула.
– Верь ей! Госпожа Ветана слов на ветер не бросает. Ты верь…
Мать не верила. Боялась, что, как только спустит ребенка с рук, искра жизни в нем затихнет. А я видела, что осталось уже немного, совсем немного, потом и я не помогу…
– Ну!
Спорить было решительно некогда. Я рванула тяжелое теплое тело из рук женщины, выпихнула ее из палаты и захлопнула дверь. Мягко опустился засов. Они есть не везде, но там, где мы лечим, – обязательно. Не хватало еще, чтобы пациенты вламывались в самый неподходящий момент.
В дверь снаружи тут же застучали, потом послышался мягкий голос Линды… Я не отвлекалась. Мальчик на моих руках уже почти не дышал. Сколько ему? Лет пять? Шесть? Да, не больше.
И сила хлынула потоком из моих рук. Она пела и звенела, она расцветала над моими пальцами золотом солнца, она проникала в тело ребенка, останавливая кровь, выжигая болезнь, заставляя восполнять утраченное – и мальчик выгнулся под моими руками, глухо закричал…
Кажется, снаружи тоже кто-то кричал. Мне было все равно. Сейчас дар оказался сильнее меня. Не впервые он вырывался на свободу, но никогда ранее – с такой силой. Я видела болезнь словно воочию. Жидкая кровь. Здоровая – она створаживается на воздухе, как молоко. Но если в ней нет таких… веществ… Она свернуться не сможет и продолжит течь.
А нет их…
Дар вспыхнул с новой силой. Я давно заметила, что сильнее и ярче всего он реагирует именно на детей. Может, потому что они меньше, и лечить их легче. А может, потому, что они никогда не верят в собственную смерть. Только в жизнь.
И вот теперь уже застонала я. Вцепилась зубами в собственную косу, чтобы не заорать в голос. Это было больно. Мало остановить кровь, потом ребенок все равно умрет. Не в этот раз, так в следующий. Надо сделать его кровь… иной.
Кровь вырабатывается внутри нашего тела. И вот там, внутри, бывают нарушения. Если их поправить… На это способны только маги жизни. Может быть, маги воды. Но боюсь, здесь и они оказались бы бессильны.
Кровь они поправить смогли бы, но она ведь не вечная! В среднем, у женщин она обновляется за три года, у мужчин за четыре, а потом – все заново. Опять заговаривать кровь, опять вызывать мага, к тому же четыре года – это крайний срок. Максимум, два[15]. Надо воздействовать не на кровь. На костный мозг.
Этим я сейчас и занималась. Искры срывались с пальцев, впитывались в маленькое беспомощное тело, и я все яснее понимала, что успела в последний момент. Еще бы немного – и все.
Наконец ребенок застонал и открыл глаза.
– Мама?
Гентль потер ладони. Маг жизни был в Алетаре. И выкладывался всерьез. Интересно, что он такого делал? Когда Гентль пытался представить количество силы, которое заставляло звенеть и вибрировать его не самые чувствительные приборы, мороз бежал по коже.
Такая сила… Страшноватая, честно говоря. Как ни тверди себе, что маг жизни не может вредить людям, а все же… Магия полна оговорок, примечаний, подстрочных уточнений… Впрямую маг жизни не может убить человека. Маг жизни не может отказать человеку в помощи. Но анналы Храма сберегают множество сведений о самых разных людях.
Некромант, к примеру, не может лечить, но есть болезни, от которых помогает только некромантия. Маг жизни не может убивать, но может… ускорить ход событий. Например, есть случай, когда маг жизни сводил отеки, а человек умер через несколько дней. Вода ушла, а сердце не выдержало. Маг формально невиновен, а человека нет. Не предупредил? Бывает…
Или человек пытался омолодиться, а потом… Перестарался в бурную ночь с красавицами, и получили парализованное существо. А лечить… Там и у мага жизни уже ничего не получилось.
Впрямую вредить маг жизни не может. Но умолчать о последствиях – вполне. Сделать то, о чем его попросили, и не мучиться угрызениями совести. Хотел забавляться с женщинами, сколько пожелаешь? Получи. А последствия – на твоей совести. Должен был знать, что столько организм не выдержит. Хочешь жрать в три горла – жри. Но когда лопнешь – не обращайся.
Очередная булавка заняла свое место на карте, в Желтом городе. И что магу там делать? Да еще так близко к порту, да с такой силой? Кто-то приплыл на корабле? Что вообще важного есть в том районе?
Нет, не вспомнить, сейчас не вспомнить. Гентль никогда не любил Желтый город, и вполне взаимно. В свое время его там чуть не убили, а уж лупили и вовсе каждый день. Но сам он ножки бить и не пойдет, на то другие есть. Главное, круг определен. Осталось выяснить, кто, что и где.
Я медленно отвалилась от стола, почти сползая на пол. Фу-у… Ребенок на столе уже сел и смотрел на меня большими зелеными глазами. Симпатичный мальчишка, кстати. Волосы темные, глаза зеленые, яркие, мордаха улыбчивая и любопытная.
– Тетя, а ты кто?
– Я Вета. Лекарь.
– А я Лим. Я заболел, да?
– Нет. Ты поцарапался, и у тебя сильно-сильно потекла кровь.
Личико мальчишки сморщилось.
– Помню… Мама говорит, что это очень опасно. Если у меня кровь пойдет, то не остановится, а вся-вся вытечет, поэтому мне бегать нельзя, царапаться и раниться – тоже. И я все время настойки пью, а они знаешь какие гадкие?
Я поманила мальчика пальцем.
– Лим, а тебе можно доверить секрет?
– Да.
– Тогда слушай. Ты настойки пей, и никому не говори, но тебе теперь все можно. И заживать на тебе будет, как на всех остальных детях.
Зеленые глаза изумленно расширились.
– Правда?
– Чистая правда.
– А маме рассказать нельзя?
Я покачала головой.
– Никому нельзя, малыш. Год никому нельзя рассказывать. Ты знаешь, сколько это – год?
– Знаю. Это очень долго.
Я невольно улыбнулась. Искорки дара танцевали в моей крови, и я чувствовала – получилось. Все получилось.
– Пообещай, что год никому не расскажешь.
– А потом что?
– Про то, что вылечился, – говори. А про меня не надо, ладно?
– Ладно. А почему?
Я задумалась.
– Потому что это наш с тобой секрет.
Ребенок замотал хитрой мордашкой.
– Не-а. Не пойдет.
Паршивец!
Я сделала самую таинственную рожицу, которую могла.
– Если расскажешь раньше чем через год – болезнь вернется. Услышит, что ты ее зовешь, и придет обратно, понимаешь? Я ее прогнала, но она рядом с тобой была всю жизнь, а без тебя – пока еще недолго. Так что молчи. Год молчи. А лучше – больше.
Вот теперь проняло.
Мальчишка ожесточенно закивал.
– Обещаю. Буду молчать.
Я протянула каменно-тяжелую руку, потрепала его по хохолку.
– Умничка. Пошли обрадуем твою маму?
– Пошли!
Линда уже успела влить в маму такое количество настойки пиона, что мне страшно стало. Она же на крепчайших винных выморозках и выгонках! И успокаивающий эффект там в основном не от пиона.
Наше явление с малышом произвело фурор. Дамы вскочили почти одновременно – и так же одновременно приземлились попами на скамейки. Сначала мать мальчика, а потом, вслед за ней, и Линда. А поди-ка удержи эту даму…
Даму. Темного крабом! Что ж мне так не везет-то?! Роскошное платье, хоть и изгвазданное кровью, драгоценности, да такие, что на один перстень с рубином год можно нашу лечебницу содержать, и… герб? Кому принадлежат две черные свившиеся змеи на алом фоне? Вета, ты же знаешь геральдику, тебя этому учили, как и всех дворян…
О нет! Змеи – герб семейства Моринар. Остальные на них не покушаются уже который век, а Моринары обожают этих тварей и ляпают на гербы во всех позах и разновидностях.
– Госпожа… – вежливо обратилась я, – ваш сын…
– Лим!
Женщина протянула руки, и мальчишка крепко обнял ее.
– Мам, ты чего? Я живой! И все хорошо…
Дама всхлипнула, и крепко, но крайне осторожно, видимо, сказалась многолетняя практика, обняла сына. Я бы с радостью сказала ей, что опасаться больше нечего, но… Молчание – золото. А в моем случае молчание – жизнь.
– Кровь мы остановили. Просто будьте впредь осторожнее, госпожа, – мягко произнесла я. – Простите, что пришлось быть грубоватой, но у меня не было выбора.
Женщина взмахнула рукой.
– Все в порядке. Госпожа…
– Ветана. Я здесь работаю лекаркой.
– Герцогиня Линетт Моринар. Мой сын Алемико.
– Можно – Лим, – тут же встрял мальчик.
Я улыбнулась и потрепала его по волосам.
– Тебе бы искупаться…
Вот на этой ноте в помещение и ввалилась куча народа во главе с уже знакомым мне господином Алонсо Моринаром, канцлером.
– Линетт! Лим!
– До-ро-гой!
Герцогиня протянула руки к мужу, предусмотрительно не пытаясь встать. Я уже заметила почти пустую бутылку из-под настойки пиона. Линда проворно убрала ее за спину и виновато улыбнулась мне, мол, бывает? Дело житейское? Бывает, конечно. Только в бутылочке была треть кварты[16]. Столько спиртного осушить, да сразу, да без закуски…
Мальчик спрыгнул с рук у матери.
– Пап, все со мной в порядке. Правда!
Канцлер посмотрел на меня. На Линду…
– Госпожа Ветана, я ведь не ошибаюсь?
Я поклонилась.
– Ваша светлость, вы, как всегда, точны.
– Да, я помню вас. Рад, что вы в добром здравии. Итак?
Я не стала ходить вокруг да около, отлично понимая, что интересует мужчину.
– Ваша супруга с сыном пришли сюда не так давно. У него текла кровь. Такое бывает? Нам удалось ее остановить. А ваша жена… Простите нас, мы чуть-чуть переусердствовали с успокоительным.
Линетт кивнула и икнула.
Герцог покачал головой.
– М-да… Госпожа Ветана, я очень благодарен вам за помощь. Возьмите.
И мне протянули тяжелый кошель.