«Что еще за Фрида? — подумала я. — Она тут что, не одна?»
— Пошли! — Ильинична чувствительно подтолкнула меня в бок, вывела в коридор и подвела к двери, из-за которой доносились громкие ненатуральные голоса.
Она открыла эту дверь, втолкнула меня в комнату, вошла следом.
В дальнем углу этой комнаты стоял включенный телевизор, на экране которого ругались две краснолицые растрепанные женщины. В глубине экрана сидело десятка два зрителей, которые увлеченно следили за скандалом.
А еще на коврике перед телевизором лежала собака — огромный, очень худой дог серо-стального цвета, который тоже внимательно следил за происходящим на экране.
— Вот она, Фрида! — проговорила Ильинична, с гордостью взглянув на дога. — Когда она родилась, я не разобралась, кто она — мальчик или девочка, и назвала его… ее Фридрихом Энгельсом. А потом, когда разобралась, пришлось называть Фридой. Ну, она тебя не выпустит! Хорошая собака, только очень уж всякие ток-шоу любит…
Ильинична окликнула собаку:
— Фрида!
Собака неохотно отвернулась от экрана и взглянула на хозяйку. На морде ее отчетливо читалось: «Что надо?»
— Фрида, стеречь! — проговорила Ильинична, показав на меня. — А я пойду, меня клиентка заждалась!
Фрида в ответ негромко рыкнула.
Ильинична вышла из комнаты, захлопнула дверь и громко проговорила прежним своим медовым голосом:
— Иду, дорогая, иду! В ванной была!
Собака снова повернулась к телевизору и уставилась на экран.
Я немного выждала.
Голоса в коридоре затихли. Я оглянулась на собаку и осторожно двинулась к двери.
Фрида негромко зарычала.
— Тихо, тихо, девочка, все нормально! — проговорила я примирительно и сделала еще один шаг к двери.
Собака бесшумно вскочила и в один прыжок оказалась между мной и дверью. Пасть ее приоткрылась, продемонстрировав полный комплект страшных зубов.
— Ты же хорошая девочка! — сказала я самым приветливым голосом, но это не произвело на Фриду никакого впечатления.
Надо сказать, что я, в принципе, не боюсь собак. Есть такие люди, как мужчины, так и женщины, у которых при виде больших собак начинается сердцебиение, они бледнеют, трясутся и могут даже упасть в обморок. Я к таким не отношусь. У меня в детстве даже была собака, большая кавказская овчарка по кличке Зежа, и я ее очень любила.
Мы с мамой жили скромно (на учительскую-то зарплату не разбежишься), так что большую собаку и не думали заводить. Но щенка нашли мальчишки из нашего двора прямо на дороге, кто-то выбросил из машины туго завязанный пакет, а оказалось — там месячный щенок. Я так просила его взять, что мама согласилась. Мы и не думали, что вырастет кавказская овчарка, да к тому же породистая, как потом сказали знающие люди. Так или иначе, Зежа прожила у нас больше десяти лет. Потом она умерла, и новую мы уже не завели, потому что я заканчивала школу и собиралась уезжать. Но я часто ее вспоминаю и знаю, что собаки не нападают на людей без серьезной причины.
Но здесь причина была — хозяйка приказала Фриде стеречь меня, а приказ хозяина — это святое.
Я попятилась и вернулась на середину комнаты.
Фрида тут же успокоилась и улеглась на прежнее место перед телевизором.
Я вздохнула.
Сбежать будет не так легко, как я надеялась. Да еще волей-неволей придется слушать это ужасное шоу. Смотреть на экран мне не обязательно, а вот слушать придется.
Очень скоро я поняла, что две женщины в студии — это бывшие жены какого-то недавно умершего артиста, которые пытаются поделить его наследство. Одна была постарше, жилистая и худая как доска. Вторая — помоложе, пополнее и была бы даже симпатичная, если бы не красная от злости физиономия и ужасно визгливый голос.
Слушая, как они орут друг на друга, я невольно посочувствовала покойному артисту. С первой он прожил пять лет, со второй аж девять выдержал. По всему видать, ангельского терпения был человек…
Фриду же это действо почему-то очень интересовало.
Я же попыталась узнать пределы своих возможностей.
Я подошла к окну — собака никак на это не реагировала, она продолжала следить за скандалом на экране. Пошла в другую сторону — тоже ноль внимания, спокойно смотрит свое шоу. Но стоило мне сделать хоть шаг в сторону двери — и она тут же с рычанием вскакивала и оказывалась на моем пути.
Значит, сбежать отсюда будет не так просто…
Я обошла всю комнату по периметру, не выходя за ту границу, которую охраняла Фрида. И в углу, противоположном от телевизора, увидела плотную занавеску.
За занавеской оказалась дверь.
Может быть, здесь — второй выход из комнаты? Странно, Ильинична не казалась такой легкомысленной…
Дверь была заперта, но замок был самый примитивный. Открыть такой можно обычной шпилькой или канцелярской скрепкой. Шпильки у меня не было — кто сейчас ими пользуется?
У меня волосы хорошо лежат сами по себе, то есть всегда так было, пока там, в этой чертовой промзоне, не смазали их гелем. Но в комнате я увидела свое пальто и сумку, бабка спрятала их сюда, чтобы не смущать клиентку.
Ну, тогда все в порядке! Я вытащила пилочку для ногтей, поковырялась ею в замке, и он открылся.
Но меня ждало разочарование.
За этой дверью оказался не выход, а всего лишь кладовка.
По двум ее стенам были полки, уставленные всякой бакалеей и банками с вареньем, а у задней стены притулился холодильник.
Надо же, Ильинична прячет продукты под замком!
Правда, я должна признать, что женщина она хозяйственная, полки в кладовке ломились от круп, макарон и прочих припасов. Что она — сделала запасы на случай ядерной войны?
А когда я открыла холодильник, то удивилась еще больше.
Он был забит едой, всякими деликатесами… чего здесь только не было — красная рыба, колбасы, ветчина, несколько сортов сыра, какие-то удивительные паштеты…
А к чаю подала какое-то несъедобное печенье! Вот выжига! Сама любит поесть, а гостей угощает какой-то дрянью! Впрочем, меня вряд ли можно считать гостем…
Тут я услышала за спиной негромкое поскуливание.
Я испуганно обернулась.
За спиной у меня стояла Фрида. Но взгляд у нее был не угрожающий, как прежде, а самый жалкий и умоляющий, и она не рычала, а жалобно поскуливала.
И я взглянула на собаку новыми глазами.
Конечно, она была большая, внушительная и грозная, но при этом на боках у нее проступали ребра, глаза слезились и были какие-то тусклые. И в них светилась мольба.
И тут до меня все дошло.
Фриду просто морят голодом!
Эта скупердяйка экономит не только на гостях, но и на собственной собаке! Вместо того чтобы накормить ее досыта, отвлекает ее, пичкает какими-то идиотскими телешоу! Может, надеется, что у собаки от такого безобразия аппетит пропадет? А у самой кладовка и холодильник под завязку наполнены всякими вкусностями!
Фрида снова заскулила, и из ее пасти стекла ниточка слюны, в глазах была мольба.
— Ах она зараза! — проговорила я с искренним возмущением. — Ну ничего, Фридочка, я тебя сейчас подкормлю!
Фрида, кажется, поняла мои слова. Она облизнулась и закрыла пасть, в глазах ее загорелась надежда.
Я достала из холодильника несколько аппетитных кусков ветчины, добавила к ним брусок сыра, разорвала упаковку красной рыбы и положила все это богатство перед холодильником.
Затем повернулась к Фриде, сделала приглашающий жест и проговорила:
— Угощайся, девочка!
Собака посмотрела на угощение, потом — на меня с немым вопросом, как будто не верила неожиданному подарку судьбы и сомневалась — может ли его принять.
— Ешь, ешь! — повторила я уверенно и открыла еще две баночки паштета из гусиной печенки.
Фрида смущенно потупилась, снова облизнулась и робко шагнула вперед.
Я добавила к угощению еще один большой кусок аппетитной телячьей колбасы и отступила в сторону.
Фрида без приглашения бросилась вперед и принялась за еду.
А я тихонько отступила, выскользнула из кладовки и быстро заперла за собой дверь…
Фрида, кажется, даже не заметила моего неожиданного бегства — из кладовки доносилось только довольное урчание и громкое сладострастное чавканье.
Я чувствовала себя предательницей — но у меня просто не было другого выхода. Кроме того, надо же подкормить бедную собаку! Она уже находится на грани истощения! А Ильинична сама виновата, нечего было морить Фриду голодом!
Я убедилась, что кладовка крепко заперта, и тихонько вышла из комнаты. В коридоре никого не было.
Проходя мимо второй комнаты, я прижала ухо к двери и прислушалась. Из-за двери доносился уверенный голос Ильиничны:
— Значит, так, деточка! Как твой Михаил Федорович у тебя ночевать останется — положи ему этот мешочек под подушку и трижды его перекрести…
— А что тут внутри? — испуганно осведомился другой голос. — Нет ли там яда или другого чего вредного?
— Что ты, деточка! Разве я тебе враг? Тут только хвостик мышиный, зуб покойника…
— Ужас какой!
— А еще прядка волос самоубийцы, щепотка крапивного семени и сожженная страница из статьи Розы Люксембург «Женщина и революция»…
Я не стала дальше слушать эту увлекательную беседу, осторожно открыла дверь и выскользнула из квартиры.
Одним махом сбежала по крутой темной лестнице и оказалась в мрачном дворе-колодце, куда, наверное, солнце не заглядывает даже летом.
Я остановилась, чтобы сориентироваться и определить, куда двигаться дальше.
На первый взгляд выхода из этого двора не было.
Тут передо мной возникла какая-то подозрительная фигура. Бомж в страшных лохмотьях, с синяком во все лицо, с выбивающимися из-под вязаной шапки рыжими патлами и торчащим изо рта одиноким зубом шел ко мне, вытянув вперед грязную руку, и бормотал сиплым простуженным голосом:
— Купи вещицу, барышня! Хорошая вещица, ценная! Купи, не пожалеешь!
Я отшатнулась от бомжа, боясь, что он до меня дотронется. Но он ловко обошел меня и снова преградил мне дорогу, невнятно бормоча те же слова. В руке его что-то блеснуло тусклым серебром, как маленькая рыбка на крючке рыболова.