ь?
Это было сильнее меня.
Ну ладно, что мне стоит дойти до кухни и взглянуть собственными глазами, убедиться, что это был всего лишь сон…
Я пошла по знакомому коридору. Теперь мне не нужны были никакие меловые стрелки, никакие подсказки, я прекрасно ориентировалась в этой квартире и через минуту стояла на кухне, перед той самой печью, которую видела во сне.
И правда очень красивая печь — большая, выложенная выпуклыми изразцами густого болотно-зеленого цвета, мне она всегда нравилась. Конечно, топить ее никто не топил уже очень много лет, Ромин отец сказал, что все дымоходы давно заложены или вообще убраны, но такую красоту они, родители, в свое время убрать не решились. А сыночку их вообще все было по фигу.
В том моем сне за этой печью был незаметный темный закуток.
Я обошла печь, заглянула за нее…
И правда, там был такой закуток, а в нем стояло старое железное ведерко.
Надо же, я успела так хорошо изучить эту квартиру, даже полюбить ее, а в этот закуток ни разу не заглянула! Других дел полно было.
С трудом я достала ведерко.
В нем была кучка старых, давным-давно остывших углей. Должно быть, их выгребали, после того как топили печь. Удивительно, как до сих пор ни у кого не дошли руки, чтобы выкинуть эти угли, да и само ведерко заодно — от него никакой пользы, как говорят, ни красы, ни радости… ну, меня это теперь не касается, я здесь ненадолго.
Тут снова я вспомнила свой сон, вспомнила, что в этом сне целеустремленно шла именно сюда, за этим ведерком — не для того же только, чтобы вынести его на помойку!
Какая-то посторонняя сила заставила меня запустить руку в старые угли.
Рука тут же стала черной, как у Отелло, но я не обращала на это внимания, рылась в углях и золе…
И что-то нащупала на дне ведерка.
Ощущение было такое, как будто там, под слоем углей и золы, я ощутила чью-то живую и теплую руку.
Я вздрогнула, но вытащила свою находку, отряхнула с нее золу и пепел.
Это был кусок старой, потертой кожи. Из такой кожи когда-то делали переплеты книг — тяжелых старинных фолиантов с позолоченными корешками…
Кожа была все еще покрыта золой, но сквозь эту золу проглядывали смутно различимые буквы.
Я взяла тряпку, в которую за три дня Рома превратил кухонное полотенчико, оттерла золу и снова взглянула на находку.
И почти не удивилась, когда увидела вытисненные на старинной коже одно под другим пять слов:
S A T O R
A R E P O
T E N E T
O P E R A
R O T A S
Те же самые пять таинственных слов, которые то и дело попадаются на моем пути. Древнее заклинание, абиссинский палиндром, о котором мне так интересно рассказывал пациент клиники Иннокентий…
И еще я вспомнила девочку, которая играла в мяч, повторяя странную скороговорку: «Камень, дерево, железо, кожа и стекло»…
И вот она — кожа, в моих руках… а на ней начертано то самое заклинание…
Кожа
По улице прогрохотала телега, запряженная парой тощих, костлявых кляч. На облучке сидел Большой Пьетро, сгорбленный немой урод, возчик «повозки смерти», при приближении которой оставшиеся в живых горожане прятались по домам.
Телега была накрыта драной рогожей, из-под которой торчала чья-то костлявая, почерневшая рука.
Пьетро увидел впереди еще один труп, покрытый страшными черными язвами, остановил своих кляч, слез с повозки, подцепил труп палкой с ржавым крюком на конце, подтащил его к своей телеге, откинул край рогожи и с удивительной, нечеловеческой силой закинул труп на гору таких же. Снова накрыв свой страшный груз рогожей, он взгромоздился на повозку и поехал дальше — собирать на улицах города свой страшный урожай, чтобы потом отвезти его в Каррачиолы, в каменоломню, где он сваливал всех умерших в эти страшные дни.
Вот уже месяц прошел с тех пор, как в Пантормо пришла Черная смерть. Ее принесли паломники, которые шли на юг, чтобы поклониться мощам святого Трифона.
С тех пор больше половины жителей города попали на «повозку смерти» и переселились в каменоломню.
Один только Большой Пьетро сумел пересилить болезнь и остался в живых, с тех пор он и собирал по городу мертвецов.
Едва «повозка смерти» скрылась за углом, маленький Джованни вышел на улицу. Он хотел найти какой-нибудь еды. Мать его умерла, сестра умерла еще на прошлой неделе, и он остался в доме совсем один.
Джованни постучал в соседскую дверь, но ему никто не открыл. Либо в этом доме все умерли, либо те, кто выжил, боялись впустить чужака, чтобы вместе с ним не проникла в дом страшная гостья.
Джованни прошел еще немного, постучал в следующую дверь…
Его внутренности свело от голода.
Вдруг в конце улицы появился незнакомец в коричневом монашеском плаще с капюшоном.
Джованни хотел спрятаться, но голод пересилил страх. Он шагнул навстречу незнакомцу и проговорил:
— Синьор, дайте мне хлебца!
Монах остановился, откинул капюшон.
Джованни увидел наголо выбритую голову, бледно-голубые, выцветшие глаза, впалые щеки.
— Хлебца, святой отец!
Монах запустил руку в свою дорожную суму, вытащил оттуда краюху черствого хлеба, кусок козьего сыра, протянул мальчику.
Джованни вцепился в еду, как волк, не сразу вспомнив, что следует поблагодарить незнакомца. Только проглотив первый кусок, он поднял глаза на монаха и пробормотал:
— Благодарю вас, святой отец!
Тот истово перекрестил мальчика и, дождавшись, пока тот поест, спросил:
— Давно в вашем городе свирепствует болезнь?
— Со Дня святого Бартолемео…
— Стало быть, уже месяц… я опоздал, очень опоздал… много ли людей унесла она?
— Много, святой отец! Меньше половины выжило, но и те ждут смерти…
— Что ж, может быть, я смогу вам помочь.
Монах снова запустил руку в свою суму и достал оттуда связку лент из выделанной овечьей шкуры.
— Раздай жителям эти ленты, скажи, что их нужно обернуть вокруг шеи, тогда Черная смерть будет бессильна. Вот так…
Он взял одну полоску, осторожно обернул ее вокруг шеи Джованни и связал концы.
— Вот так! — повторил он. — Не снимай эту ленту ни днем, ни ночью, пока болезнь не покинет ваши края! И береги свою ленту как зеницу ока. Запомни мои слова.
А если этих лент всем не хватит, сделайте еще, сколько нужно, из выделанной овечьей кожи, и напишите на них то, что написано здесь, слово в слово.
Джованни развернул одну полоску и прочел на ней латинские буквы:
«SATOR AREPO TENET OPERA ROTAS».
— Что это значит, святой отец?
Никто не ответил Джованни.
Он поднял взгляд — и увидел, что улица пуста, незнакомый монах исчез без следа.
Где-то в глубине квартиры раздался странный звук, как будто там что-то упало.
Ах, ну да, это Рома шебуршится.
И этот звук словно разбудил меня.
Я увидела себя со стороны: стою на кухне, вся перепачканная золой, с куском старой кожи в руках… натуральная Золушка! Не хватает только тыквы, чтобы превратить ее в карету!
Я отправилась в ванную, оглядела себя в зеркале. Да, картина та еще! Отмылась от золы, тщательно очистила найденный кусок кожи и задумалась — что с ним делать?
Что-то подсказывало мне, что его лучше спрятать. От греха, как говорится. Кто его знает, может, ценная вещь, древняя…
Я огляделась, увидела вентиляционную решетку, в два счета отвинтила ее пилочкой для ногтей, засунула свернутую кожу в отдушину и поставила решетку на место.
Тут со стороны прихожей снова донесся странный звук, и вдруг свет в ванной погас.
Я вышла в коридор.
Там свет тоже не горел, и в дальнем его конце маячила унылая фигура Ромы. Ага, стало быть, это он стул все же сумел вытащить, надо же какой ловкий.
— Что там случилось? — окликнула я его. — Почему нет света?
— А я откуда знаю? — огрызнулся он. — Наверное, предохранители вылетели.
— А включить их тебе слабо?
— Пускай тебе этот включает… брат твой двоюродный!
— А тебе, значит, свет не нужен?
— Обойдусь!
Ну и придурок! Он действует по принципу «пусть назло маме у меня отмерзнут уши». Сам будет сидеть без света, но и пальцем не пошевельнет, чтобы его починить. Ну, Рома, как всегда, на высоте своего виртуозного хамства, ничему его жизнь не научила. Пора, пора нам с ним расстаться. Вот как в старом фильме говорится: выполню боевое задание — и пошлю его окончательно подальше.
За без малого два года я выяснила, где у него находятся электрические предохранители — на лестничной площадке, сразу за дверью квартиры. Кстати, они очень часто вылетают, так что я ничего не заподозрила.
Я нашла фонарик, открыла дверь, вышла из квартиры, подошла к щитку с предохранителями.
И правда, все предохранители, относящиеся к нашей, точнее, Роминой квартире, были отключены.
Вылетели от перегрузки? Да мы вроде ничего такого не делали… Или кто-то их нарочно отключил?
Я не стала ломать голову над этим вопросом, а просто включила все тумблеры, после чего крикнула в приоткрытую дверь:
— Ну что там, все в порядке?
Рома, разумеется, не соизволил ответить.
Я решила, что его молчание можно рассматривать как положительный ответ, закрыла щиток и хотела уже вернуться в квартиру, как вдруг из-за угла вывалилось какое-то огромное, косматое, небритое существо.
Существо это оказалось между мной и дверью квартиры. От него исходил застарелый запах перегара и сложный букет других запахов, далеких от стандартов парижского парфюма.
Я попятилась и пригляделась к существу.
Это был здоровенный, сильно подвыпивший тип, немытый и небритый, должно быть, с самого рождения. Я даже вспомнила, что видела его как-то — он ошивался возле ближайшего к дому круглосуточного магазина, то клянчил у прохожих мелочь, то пил с такими же алкашами пиво или сомнительную бормотуху. А может, это и не он был, они все похожи — заросшие и немытые.