— Но таково мое пожелание. Сможете вы его выполнить?
— Отчего же нет? Это не очень трудная работа. Я сделаю ее быстро.
— Только есть одна тонкость. Я хочу, чтобы в эту плакету был вставлен фрагмент стекла, на котором уже написано одно слово.
— Это сложнее, но вполне выполнимо.
— И еще я хочу, чтобы трудно было с виду отличить, какое из слов было написано прежде.
— Это еще сложнее, но я надеюсь справиться. Покажите мне то, что у вас есть…
Заказчик положил на стол перед мастером кусок синего стекла, внутри которого густым темно-красным цветом было написано одно-единственное слово.
— Хорошо, я попробую сделать то, что вы просите! — проговорил мастер, оглядев заготовку.
Заказчик ничего не ответил.
Мастер повернулся к нему — но того и след простыл.
Странно…
Мастер Винченцо даже выглянул из мастерской — но за дверью тоже никого не было.
Он подумал бы, что визит незнакомца померещился ему от духоты и жара мастерской, но на столе лежал кусок синего стекла, а рядом с ним — тяжелый кошель, набитый золотом.
Мастер взвесил кошель на руке и понял, что нужно отложить все прочие дела и заняться этим необычным заказом.
Он внимательно рассмотрел синюю пластинку.
Стекло, из которого она была сделана, показалось ему очень старым. Но в то же время ее синий цвет был удивительно красивым и свежим, как вечернее небо над венецианской лагуной. Кто из старых мастеров Мурано мог получить такой густой синий цвет? Какой пигмент он для этого использовал?
Может быть, секрет этого удивительного цвета похоронен вместе с его автором?
Мастер Винченцо наполнил тигель всеми нужными компонентами для лучшего стекла, добавил туда истолченную в порошок ляпис-лазурь, поставил тигель в печь.
Стеклянная масса закипела, покрылась пузырями. Краска разошлась в ней. Масса стала синей, но совсем не того оттенка, как у той старой плакетки, которую принес заказчик.
Мастер распахнул дверь мастерской, чтобы впустить в нее свежий воздух, при этом он взглянул на небо.
Да, вот он, настоящий, великолепный синий цвет! Но как придать его стеклу? Как погрузить в тигель кусочек вечернего неба?
Мастер Винченцо колдовал над тиглем, добавлял в него истолченные соли и поташ. Наконец он получил что-то похожее.
Темнело, и он еще шире открыл двери мастерской, чтобы впустить в нее последние солнечные лучи.
И вдруг с небес упал удивительный темно-голубой луч. Как копье святого Георгия, он пронзил вечерний воздух и погрузился в тигель с кипящей стеклянной массой…
И случилось чудо — голубой луч передал массе свой удивительный цвет…
Но теперь нужно было создать красный оттенок, неотличимый от того, которым было написано таинственное слово.
Чего только он не добавлял в стеклянную массу — но цвет выходил не тот.
Он промучился до самого заката, и когда в мастерской уже начало темнеть, случайно порезал ладонь острым ножом, которым строгал палочку краски. Капля крови упала в тигель — и тут цвет массы неожиданно изменился. Она стала именно такой, как в старой плакетке.
Так вот в чем секрет этого красного цвета!
В него добавлена кровь!
— Кровь! Кровь! — подтвердил кто-то за спиной мастера хриплым, каркающим голосом.
Мастер оглянулся — и увидел на потолочной балке огромного черного ворона с белым пятном над клювом.
Машина остановилась около покосившихся, заржавленных ворот.
Неандерталец Юра выскочил первым, распахнул дверцу перед Войтенко.
Я думала, что обо мне он не вспомнит, но он все же и мне помог выбраться из машины. Неужели и правда имеет на меня виды? Очень смешно.
Втроем мы вошли на кладбище.
Вокруг не было ни души. Впрочем, это не удивительно — здесь находятся очень старые, по большей части заброшенные могилы.
От ворот расходились три дорожки — как в сказке или на картине «Витязь на распутье».
Войтенко взглянул на распечатанный план и показал на левую дорожку:
— Нам сюда.
Впрочем, я и сама теперь знала, куда нужно идти. Я вспомнила, как совсем недавно в гипнотическом сне шла по этой дорожке, узнала одно надгробье, другое…
Вдруг в стороне от дорожки, среди могил, мелькнул какой-то силуэт и тут же скрылся.
— Кто это? — озабоченно проговорил Войтенко. — Юра, проверь!
— Но как же вы… я не могу вас оставить!
— Ерунда, здесь совершенно безопасно! Мы без тебя обойдемся. Проверь, я тебе приказываю!
Голос Войтенко прозвучал резко, нетерпеливо.
Юра насупился, но не ослушался, побежал в ту сторону, где скрылся неизвестный. Войтенко проводил его взглядом и пошел дальше, предварительно сверившись с планом.
Я вертела головой, узнавая знакомые надгробья.
Вот могила офицерской вдовы Пульхерии Васильевны Цуциковой… вот дорожка повернула, и впереди показалась красивая кованая ограда, а за ней — внушительный гранитный монумент.
Я подошла ближе и прочла надпись славянской вязью: «Здесь покоится купец первой гильдии Мамонт Аполлонович Мышкин»…
Все в точности так, как я видела в гипнотическом трансе!
— Это здесь! — сказала я Войтенко.
Он остановился, поглядел на меня выжидающе.
А я вспоминала…
Вот здесь, на этом месте, стоял Иннокентий. И туда он протянул руку…
Я сделала еще несколько шагов — и увидела заброшенную могилу, прямоугольный холмик, на котором лежала замшелая, вытертая временем и непогодой каменная плита.
Как и в гипнотическом сне, плита была наполовину засыпана снегом.
Я наклонилась, счистила снег перчаткой и повернулась к Войтенко:
— Вот, смотрите!
И чуть не упала от неожиданности.
Мы были не одни.
За спиной Войтенко стоял человек с пистолетом в руке.
Коренастый мужчина лет пятидесяти, с низким лбом и черными вьющимися волосами, растущими почти от самых бровей.
— Сюрприз! — проговорил он насмешливо. — Я так и знал, что вы придете сюда. Рано или поздно придете и сами принесете мне все четыре артефакта. Мне нужно было только ждать. Терпение и упорство всегда вознаграждаются…
— Я подозревал, что это ты… — мрачно проговорил Войтенко. — Но все же не мог поверить… надо же — Артемий Кулагин… светлая личность! Щедрый благотворитель! Мой бывший подручный! Ну конечно! Ты всегда хотел взять надо мной верх!
Я незаметно огляделась.
Где Юра? Куда он запропастился? То все время путался под ногами, а когда он действительно нужен — пропал…
— Кого ты ищешь? — быстро взглянул на меня Кулагин. — Цепного пса? Можешь не искать, он нам не помешает!
— Ты его убил? — процедил Войтенко.
— Нет, лучше. Я его купил. От него требовалось немного — чтобы он кое-что мне сообщал и чтобы в нужный момент он устранился…
Ну надо же! Я просто разинула рот от изумления. Чтобы Юра, дикий, пещерный человек, оказался предателем! Догадывалась я, что у него в голове полторы извилины, но и предположить не могла, что его можно купить. Думала, что он глупый, но честный. А Кристина тоже хороша, кого на работу принимает! Нет, уж теперь-то Войтенко ее точно уволит. Если выживет, конечно.
Глядя на пистолет в руке этого типа, мне стало очень неуютно.
— И чего же ты хочешь? — Войтенко смерил Кулагина неприязненным взглядом.
— А как ты думаешь? Мне нужно собрать все пять артефактов. Каменный я нашел сам, вот он, перед нами, на этой могиле. У тебя был стеклянный — и я хотел заполучить его в обмен на твою дочь…
— Которой у тебя не было.
— А вот это не важно! Ты считал, что она у меня…
— Но у тебя ничего не вышло!
— Наоборот! У меня вышло гораздо лучше! Ты сам принес мне не только стеклянный артефакт, но и три остальных — деревянный, железный и кожаный…
— Откуда ты знаешь, что они у меня? Откуда ты знаешь, что я принес их сюда?
— А ты как думаешь? — Кулагин усмехнулся.
— Ах да… у тебя же был шпион в моем окружении… Юра…
Это я, идиотка, говорила по телефону с Войтенко в присутствии этого урода Юры! Думала, он вообще не понимает, о чем речь…
— Вот именно — Юра! — Кулагин победно взглянул на Войтенко. — Ты никогда не умел разбираться в людях! Ладно, разговоры кончились. Отдай мне артефакты. Я жду.
— Отдам… и что дальше? Ты убьешь нас?
— Дальше? Что будет дальше — не играет никакой роли! Когда я соединю вместе все пять артефактов, на меня снизойдет такое могущество, что все человеческие законы перестанут существовать!
— Да ты безумен! — хмыкнул Войтенко.
Точно, у дяди крыша поехала. Какое могущество, чем ему помогут эти осколки прошлого?
Но что-то внутри меня твердило, что эти пять предметов очень важны. И не только для меня, а для всего человечества. Куда-то делось мое представление о себе как о серьезной образованной девушке, не верящей ни в какую мистику и твердо стоящей на материальных позициях.
Но вот эти артефакты… Но ведь не зря же я в последнее время только и делаю, что ищу их и стараюсь разобраться, в чем же там дело!
— Можешь говорить что хочешь, — твердо сказал Кулагин. — Время разговоров прошло. Я жду. Отдавай мне артефакты!
Войтенко молчал.
Тогда Кулагин нажал на спуск, грохнул выстрел, и от старинного креста откололся уголок.
— В следующий раз я прострелю тебе коленную чашечку. А потом — что-нибудь более важное…
Войтенко вздохнул, открыл свой кейс, достал из него стеклянную плакетку. С явным нежеланием передал ее Кулагину. Тот одной рукой взял артефакт, не отводя от Войтенко ствол пистолета. Шагнув в сторону, он положил стеклянную пластину на каменную плиту, в ее правый верхний угол, выпрямился:
— А теперь остальные!
Войтенко повернулся ко мне:
— Алена, отдайте ему… у нас нет другого выхода! Отдайте! Пусть потешит свое самолюбие!
Я закусила губу, полезла в свою сумку, достала оттуда тяжелую темную доску, протянула Кулагину. Он положил доску на камень — напротив стеклянного артефакта.