Вставала я поздно и сразу шла на набережную. Здесь немыслимо носить черную или серую одежду, которую я не снимала дома, в России. Моими привычными цветами стали белый, красный, синий – цвета настоящей морячки. Белые брюки и туфли оставались чистыми даже после прогулки. Я сразу же купила себе мягкую широкополую шляпу и такую же плетеную сумку через плечо – для рынка.
Барселонский рынок Боккерия – одна из главных достопримечательностей города, как ни банально это звучит. Здесь его пульс и настроение чувствуются очень остро. Рынок – мир в мире. Особенно рынок южный, испанский. О нем можно написать роман в романе, но ведь у нас совсем другая история, да? Возможно, когда созрею, непременно использую это в одной из своих книг, кто знает…
Я всегда покупала сыр, пристрастившись даже к овечьему, овощи-фрукты, иногда мясо. И обязательно – свежую рыбу. Готовить я ее правильно не умела, но быстро научилась нехитрым приемам – лимонному соку и соли. К слову сказать: я так и не полюбила испанскую кухню по-настоящему и продолжала готовить по наитию из местных продуктов совсем простые блюда – жарила мясо, запекала на решетке рыбу, тушила овощи. Для меня, природной лентяйки, готовить для себя одной равносильно подвигу, однако здесь я даже не замечала, сколько времени трачу на обед или ужин: это приносило мне удовольствие.
Рынок находится как раз рядом с главной рамблой всей страны – эдакий живой южный вариант московского Арбата. Сюда я всегда заходила за цветами, покупая их у одной и той же женщины – тучной бразильянки. У нас с ней не было ни одного общего языка, но она сумела рассказать мне, что в Бразилии у нее остались дочь и зять, дочь у нее – повар, а зять ничем не занимается, даже не ловит рыбу – только поет. Рядом с ней стоял человек неведомой раньше мне породы – птичник. По всей улице стояли торговцы живым поющим товаром в клетках. Барселонцы покупали птиц, как и цветы, – часто для удовольствия, в подарок или просто для радости. В моем детстве этот процесс был сложным, назывался «завести животное», часто сопровождался детскими слезами и разговорами об «ответственности». Здесь же слово «ответственность» отсутствует как в языке, так и в людях – слово, подразумевающее что-то тяжелое, просто не находит себе места в их сердцах, под этим соленым солнцем.
Ветер дул с моря постоянно – и даже мне, не умевшей отдыхать, здесь легко и свободно. Ветер задирал скатерть, уносил то салфетку со стола, то мою шляпу – а я не злилась, не раздражалась, впервые в жизни поняв, что эти мелочи лишний раз заставляют улыбнуться, но не более. Тот ресторанчик, куда ходила ужинать, я мысленно называла «поплавок» – он находился на самом краю пляжа, к слову сказать – пляжа довольно нового, так как раньше у Барселоны – страшно подумать! – не было никакого пляжа, только порт.
Я проводила дни совершенно бездумно. Я даже забыла о том, что где-то есть Москва, где-то на сером холодном ветру у меня остались Марго и Джеф, партнер Виктор и мои подопечные, которых теперь он вынужден тренировать один.
Здесь же были легкие цветные браслеты, истертые песком ноги, постепенно раскрывающееся свободное осознание того, что все в мире бывает по-разному. Надо только понять и захотеть. Очень сильно захотеть. Стоя ночью на маленьком, закрытом от чужих глаз балконе, я смотрела на огни города, который никогда не смогу понять, которому я не нужна, но который так жадно люблю и желаю быть принятой – вместе с прочим мелким морским мусором – ракушками, огрызками, бумажками, заодно и со случайными девочками-мечтательницами, возжелавшими быть особенными, другими, проскочить через сито времени и пространства вместе с песком, не замеченными строгим взглядом неумолимой судьбы.
Мысль о том, чтобы вернуться сюда, не приходила в мою голову – я прожила этот этап жизни. Ничего невозможно прожить дважды. Любить Барселону отныне я буду издали.
Алекс
Он часто видел ее в маленьком ресторанчике на набережной. Белая широкополая шляпа, свободные брюки, длинная футболка, босоножки, темные очки в пол-лица… Неизменный мундштук, чашка кофе и изредка – бокал красного вина. Мэри выглядела обычной туристкой, отрешенно наблюдавшей за морскими волнами. Алекс нарочно выбирал в ресторане такое место, откуда ему хорошо была видна Мэри, но ей не виден он сам, и часами сидел с чашкой кофе. Искушение подойти к ней иногда бывало столь велико, что приходилось буквально приказывать себе не делать этого. Ему никак нельзя контактировать с ней – мало ли, каким образом Мэри попала сюда, на чьи деньги, с кем. Правда, он хорошо помнил ее принцип не одалживать ни у кого и – уж тем более – не жить за чужой счет. Но осторожность все же не мешала. Алекс знал, что живет она в однокомнатных апартаментах во втором этаже довольно старого дома, часто сидит вечерами на балкончике, увешанном горшками с геранью, курит и пишет что-то, нахмурив лоб и сосредоточенно глядя в монитор. Он развлекался тем, что устраивался на чердаке дома напротив с биноклем и пытался рассмотреть текст, черной мошкарой усеивавший белое пространство экрана.
Мэри ни с кем не общалась, никому не звонила, выходила из дома после полудня, бродила по рынку или просто бесцельно шаталась по набережной, иногда заворачивая в ресторанчик перекусить. Судя по всему, она была тут одна и просто отдыхала. У хозяйки пансиона Алекс аккуратно вызнал, что апартаменты оплачены на месяц, у девушки никто не бывает, и вообще – сеньора Мерседес очень довольна своей квартиранткой.
«Значит, действительно решила отдохнуть», – заключил он, испытав странное облегчение от полученного подтверждения: у Мэри действительно никого нет.
Он думал о ней часто – наверное, гораздо чаще, чем хотел бы, однако никак не мог определиться в собственных чувствах. Назвать их любовью он не мог, дружбой – не хотел. Но и потерять боялся. Возможно, за время знакомства он просто свыкся с мыслью, что в его жизни, кроме Марго, появилась еще одна составляющая, еще один объект заботы и постоянной тревоги. Возможно, что настойчивая холодность Мэри будила в нем протест здорового самца – как так, нашлась женщина, не упавшая к его ногам, не готовая принести себя в жертву, не желающая быть игрушкой. Как бы то ни было, Алексу никогда не приходила в голову мысль о том, что о Мэри можно просто забыть.
В Испании он наткнулся на нее совершенно случайно. Приехал в Барселону по делам и вдруг в один из вечеров прямо на набережной едва ли не нос к носу столкнулся с ней. К счастью, Мэри была погружена в свои мысли и даже не заметила его, не узнала. Зато сам Алекс здорово напрягся по этому поводу. Казалось невероятным, что Мэри, которую он с такой кровью вырвал из этой страны не так давно, снова вернулась сюда. Неужели хотела побывать там, откуда едва выбралась живой? Или…
Догадка посетила его ночью, Алекс сел в постели, как подброшенный вырвавшейся из матраса пружиной, нашарил сигареты и закурил. Неужели она знает?! Знает – и затеяла игру, чтобы… О черт! Только этого не хватало – чтобы противницей в операции оказалась Мэри! Этого просто не может быть!
Мэри
Вернувшись из Испании, я почувствовала неожиданный прилив сил и желание танцевать. Мы с Виктором начали готовить новую программу своим деткам, а заодно поставили и себе пару свежих номеров. К тому же была причина. Виктор попросил помочь ему и отработать несколько концертных номеров в одном из ночных клубов. Ну, что ж – дополнительные деньги еще никому карман не оттянули.
Ночной клуб находился довольно далеко от дома, Виктор заехал за мной на машине часа за три, пробки, правда, уже схлынули, но нам нужно было еще прорепетировать, привыкнуть к сцене. Всю дорогу я дремала, заткнув уши наушниками плеера и плавая в волнах нового альбома популярной группы, исполнявшей танго. К сожалению, танцевать нам предстояло все-таки латину – румбу, ча-ча-ча и пасодобль, но бог с ним, оттанцую что просят.
Меня весь день не покидало странное ощущение, будто что-то произойдет. У меня часто бывало такое – я предчувствовала какие-то события, и они непременно происходили. Но сегодня вроде бы ничто не предвещало – обычное выступление в ночном клубе, какие могут быть происшествия? Разве что каблук сломаю…
Переодевшись в латинское платье и натянув поверх него спортивные брюки и кофту, я поправила гетры и посмотрела на заканчивавшего прическу Виктора:
– Ты с бриолином не погорячился?
– В смысле? – не отрывая взгляда от большого зеркала, проговорил он, тщательно выверяя пробор.
– Блестит голова, как салом смазанная, – фыркнула я.
– И что? Это клуб, тут свет другой, хочется, чтобы все было ярко. Ты бы, кстати, с макияжем что-то сделала – бледновато накрасила глаза, не будет четкости.
– Ой, Вить! Кому это надо, а?
– Мне! – отрезал он неожиданно жестким тоном, и я вдруг поняла, что от этого выступления мой партнер ждет каких-то дополнительных бонусов, а потому трепетно относится даже к мелочам вроде моего макияжа.
Ну, что ж – значит, сделаю так, как он хочет. Мне было прекрасно известно, что Виктор живет один, но вынужден помогать старшей сестре, которая очень больна и нуждается в постоянном уходе. Сиделка стоит приличных денег, а потому Виктор старается заработать везде, где только возможно. Мне вдруг стало стыдно за то, что я, как всегда, думаю только о своем удобстве, своих амбициях, крайне редко обращая внимание на окружающих и их проблемы. Мой отказ выступить в турнире лишний раз подтвердил это – там была возможность заработать хоть что-то, а я уперлась и твердо сказала: «Нет, не буду». Виктор тогда смолчал… Господи, нельзя быть такой эгоисткой.
Я решительно схватила косметичку и вынула коробку с тенями, нанесла щедро на веки, придав лицу вполне устрашающее выражение.
– Вить, помаду какую?
– Красную, – совсем мирным тоном подсказал партнер. – Спасибо, Мэри, – он подошел ко мне сзади, обнял и положил подбородок на плечо, рассматривая меня в зеркале.
– За что? Это работа, и ты прав – ее нужно делать профессионально даже в мелочах.