— Это неизбежно, — спокойно сказал Феликс. — Не тревожься. Чем больше мы будем делать того, что от нас просят, тем вернее нам будут эти люди.
26
Наступил канун Нового года. Над побережьем бушевал мощный шторм, дороги на всем протяжении округа были залиты водой, ветер сотрясал стропила и выл в каминных трубах Нидек-Пойнта. Дождь с такой яростью заливал стекла со всех сторон дома, что в них нельзя было разглядеть, что делалось снаружи.
Фила в этот день пригласили переночевать в доме, в отличной спальне с восточной стороны, где он провел первые дни по приезде в Нидек-Пойнт и где все было сделано по его вкусу.
В дубраве вдруг сверкнул сноп ярких игр, и освещение погасло. Сразу включили аварийный генератор — на минимальную мощность, только для дома. А ужин в кухне подали при свете керосиновых ламп, всегда имевшихся в наличии именно для таких случаев.
Согласившись с бодрым призывом Феликса, вся компания вновь обрядилась в парадные костюмы, даже Фил, не забывший, впрочем, процитировать по этому случаю Эмерсона, который утверждал, что человеку должны быть известны все случаи жизни, когда требуются новые одеяния.
Лаура спустилась к столу в длинном кобальтово-синем платье с броскими цепочками ювелирной работы вместо бретелек на обнаженных плечах. Все слуги также явились в праздничных нарядах, чтобы присоединиться к хозяевам за столом.
Лиза сменила свою обычную черную одежду на платье до полу из великолепных кружев цвета слоновой кости, усыпанное жемчугами и мелкими бриллиантами. А Генриетта, всегда молчаливая и скромная, явилась в платье молодежного стиля из розовой тафты. Даже Хедди, старшая из всех, обычно тихая и незаметная, надела нарядное зеленое бархатное платье, позволившее впервые за все время ее присутствия здесь оценить ее очень складную фигуру.
Беренайси еще не уехала к своей прежней стае и теперь если и заговаривала об этом, то не с такой уверенностью. Когда она вышла к столу в черном шифоновом платье, Фрэнк пришел в восторг и осыпал ее поцелуями.
Маргон уступил свое обычное место во главе стола Феликсу, а сам уселся в его кресло рядом со Стюартом.
Как только на стол подали фазанов, зажаренных в меду цыплят, толстые куски жареного мяса в чесночно-масляном соусе, слуги прекратили свои обычные занятия и сели за стол, чтобы выслушать от Феликса новогоднее напутствие.
— С окончанием этого года, — сказал Феликс, — благодарим тебя, Создатель вселенной, за то, что мы снова собрались под этим кровом с нашими любимыми друзьями, и за то, что наши Geliebten Lakaien снова здесь вместе с нами. Лиза, Хедди, Генриетта, Петер, Жан-Пьер, мы приносим глубокую благодарность вам всем и каждому из вас по отдельности.
— Geliebten Lakaien… — повторил Маргон. — Для тех из нас, кто не владеет немецким языком, повторю, что древнее, вошедшее в легенды имя для «возлюбленных слуг», которые издревле заботятся о нас и поддерживают огонь в наших очагах. Под этим именем их знает, любит и ценит весь мир. Мы глубоко признательны вам за веру в нас и верность.
Все остальные недружным хором повторили его последние слова, и Лиза вдруг зарделась. «Если это и впрямь мужчина, — подумал Ройбен, — то я никогда еще не видел мужчину, который так хорошо умел бы притворяться женщиной». Но, откровенно говоря, он всегда воспринимал Лизу исключительно как женщину. Он с удовольствием повторил новое для него наименование этих таинственных Нестареющих; помимо всего прочего, он всегда радовался новому знанию.
— За вас, наши добрые господа, старые и молодые, — сказала Лиза, поднимая свой бокал. — Мы никогда, ни на мгновение не забываем о бесценной для нас вашей любви и заботе.
— Аминь! — воскликнул Маргон. — И хватит речей, а то пища остынет. Большие часы бьют десять; я зверски голоден. — Он сел на место и потянулся к блюду с мясом, дав тем самым сигнал, что можно приступить к еде.
Фрэнк включил стоявший на сервировочном столе плеер — полились чарующие звуки концерта Вивальди — и вернулся к столу.
В Нидек-Пойнт вернулись смех и веселая болтовня. И разгулявшаяся снаружи буря лишь подчеркивала праздничный дух вечеринки. Разговор то становился общим, то разбивался по группам и парам, и все лица были радостны, а все голоса — оживленны.
— А что же в такую ночь делают Лесные джентри? — поинтересовался Фил. Снаружи отчетливо доносились скрипы и стоны старых дубов. Где-то вдалеке с громким треском сломалась большая ветка.
— Я пригласил их на праздник, — ответил Маргон, — по крайней мере, Элтрама, Мару и всех, кого они пожелали бы привести с собой, но они крайне дипломатично сказали мне, что их уже пригласили другие старинные знакомые, обитающие далеко на севере. Поэтому думаю, что сейчас их здесь нет. Но, поскольку у них нет материальных тел и они существуют как стихийные сущности, думаю, что такая буря не может доставить им ничего, кроме удовольствия.
— Но они же вернутся, да? — спросил Стюарт.
— О, не сомневаюсь в этом, — ответил Феликс. — А когда, не скажет никто, кроме них самих. Но здесь не только они одни — не бывает лесов без духов. Тут полно и иных, которых мы не знаем по именам, но и они, если сочтут нужным, вполне могут продемонстрировать свое могущество.
— И они охраняют этот дом? — чуть слышно спросила Лаура.
— Да, — просто сказал Феликс. — Они его охраняют. Но никто из обитающих под этой крышей не должен испытывать ни малейшего опасения на этот счет. Что касается тех, кто замышляет вред для этого дома…
— Но эта ночь не для разговоров о всяких опасностях, тревогах и всяких прочих скучных обыденных вещах, — перебил его Маргон. — Давайте лучше еще раз выпьем. Выпьем за каждого из участников этой прекрасной компании и за всех нас вместе.
Провозглашались один за другим тосты, были съедены дичь и мясо, потом все вместе убрали со стола, и это было сделано так естественно, будто так поступали каждый день, и поставили сыры, свежие фрукты, немыслимо вкусные и красивые шоколадные десерты и разнообразную немецкую выпечку.
В половине двенадцатого Феликс снова поднялся. Все как-то сразу посерьезнели и изготовились к не столь веселым размышлениям. Музыку давно выключили. В камин подбросили новых дров. На столе стояли перед кем кофе, перед кем бренди. Выражение лица Феликса было задумчивым, даже философским, но углы рта приподнимались в знакомой улыбке — как всегда, когда он пребывал в хорошем настроении.
— Итак, умирает очередной год, — провозгласил он, глядя в сторону, — в течение которого мы потеряли Маррока, Фиону и Хелену.
Определенно, он намеревался сказать что-то еще, но тут его перебил Маргон.
— Этой ночью я не стал бы произносить имена тех, кто принес смерть на Модранехт даже ради всего мирового добра, — негромко произнес он. — Но назову их ради тебя, Феликс, если ты того желаешь, и ради любого другого, кто хочет оплакать их.
Феликс печально, но с пониманием улыбнулся ему.
— Что ж, — продолжил Маргон, — давайте в последний раз помянем их имена и помолимся за то, чтобы они попали туда, где обретут покой и понимание.
— Да будет так, — подхватил Тибо, а за ним и Сергей.
— И вы, Филип, простите нас, — сказал Фрэнк.
— Простите вас? — удивился Филип. — За что же мне вас прощать? — Он поднял бокал. — За матерей моей Модранехт и за ту жизнь, которую я ныне обрел. Я не намерен возлагать на кого-либо обвинений в злонамеренности и не стану оскорблять вас благодарностью, но в моей истории открылась новая глава.
Раздались нестройные аплодисменты.
Фил опустошил бокал.
— А теперь за наступающий год и то хорошее, чего мы от него ждем, — сказал Феликс. — За сына Ройбена и за светлые перспективы, которые открываются перед всеми собравшимися здесь. За судьбу и удачу, за то, чтобы они были благосклонны к нам, за то, чтобы из наших сердец никогда не улетучилась память о том, чему мы стали свидетелями во время праздника Йоля, первого Йоля, который мы встретили с нашими новыми сородичами.
Сергей издал обычный свой одобрительный рык и подкинул к потолку бутылку с бренди, Фрэнк забарабанил кулаками по столу и заявил, что высокопарности на сегодня более чем достаточно.
— Стрелки подбираются к полуночи, — сказал он, — умирает еще один год, а перед нами, пусть даже мы и не стареем, всегда лежит множество всяких трудностей и коллизий.
— А уж тебя по части высокопарности никто не переплюнет, — отозвалась, негромко засмеявшись, Беренайси. И тут же рассмеялись едва ли не все — без всякой причины, только из-за хорошего настроения и выпитого спиртного.
— Меня обуревает множество идей, — заявил Феликс, — насчет того, что принесет всем нам новый год.
— Хватит идей! — воскликнул Сергей. — Надо пить, а не думать!
— Ну, а если серьезно? — возразил ему Феликс. — Что мы обязательно должны сделать в новом году, так это поделиться историями наших жизней с новыми братьями и сестрами.
— А вот за это обязательно нужно выпить, — заявил Сергей. — Правда, и ничего, кроме правды.
— А кто произнес слово «правда»? — осведомилась Беренайси.
— Лично я не намерен этой ночью слушать никаких подобных россказней, — сказал Сергей. — А вам, молодежь, лучше всего дождаться, покуда Geliebten Lakaien начнут плести свои сказки о корнях и кронах.
— Вы что же такое хотите сказать? — осведомился Стюарт. — Лично я, черт возьми, хочу узнать чистую правду о том, что было. Правду и ничего, кроме правды!
— А я готов слушать все, что угодно, — сказал Ройбен. Фил кивнул и поднял бокал.
И снова все захохотали, как будто было сказано нечто очень смешное.
Феликс же никак не хотел придать финалу вечеринки серьезную интонацию и то и дело провозглашал тосты, подразнивал Стюарта и обменивался шпильками с Маргоном.
Ройбен давно уже отодвинул свой бокал и теперь потягивал кофе, наслаждаясь резкостью его вкуса и кофеиновой встряской, и сентиментально и влюбленно поглядывал на Лауру. Ее синие глаза были полны жизни, и к ним так шло синее платье, что в Ройбене бурно взыграли эмоции. «Еще семь минут, — думал он, глядя на свои наручные часы, которые показывали точно то же время, что и огромные напольные часы, возвышавшиеся в большом зале, — а потом я схвачу ее в объятия и обниму изо всех сил, а она меня, и ты никогда не забудешь этой ночи, этого Йоля, этой Модранехт, этого года, этого времени, когда началась твоя новая жизнь, а с нею и глубочайшие твои любовь и осмысление».