В нем запылало пламя, вера в то, что существует сознательная Сила, приводящая в движение все, созданное ею, наполняющая все это любовью за пределами его, Ройбена, понимания.
Он не испытывал жалости к котятам, нервно кружащим внизу, во тьме. Он подумал о жалости, да, но не испытал ее. Он стал неотъемлемой частью мира, в котором такое чувство не значит ничего или почти ничего. В конце концов, может ли возникнуть жалость в этих кошках? Они бы порвали его на части, если бы могли. Будь у нее такая возможность, их мать сожрала бы его. Их мать, которая грубо оборвала счастливую жизнь собаки Гэлтона. Должно быть, Ройбен тоже показался ей легкой добычей.
Ужас в том, что он оказался страшнее всего, что могла видеть в своей жизни эта кошка, так ведь? Наверное, даже медведю не одолеть его. Но это можно будет проверить со временем. Дрожь предвкушения, охватившая его, заставила его рассмеяться.
Насколько же люди ошибались, говоря о вервольфах, представляя их существами, постепенно скатывающимися в бездумное безумие. Вервольф не был волком и не был человеком, а представлял собой лишь отвратительную помесь того и другого, значительно более сильную, чем каждая из составляющих.
Но сейчас, в этот момент, это не имело значения. Язык мыслей был… просто языком мыслей. Как можно доверять языку? Слова, будто чудовища, они ужасны, отвратительны. Слова, которые он совсем недавно написал Билли, чем они являлись, как не невесомыми пленками, слишком слабыми, чтобы передать живую силу, запах и пульс существ.
Большая кошка, мертвая кошка, кошка, которая убила теплое и ласковое существо, каким был пес Гэлтона. Мертвая. Ни на секунду не жалею!
Он наполовину дремал. Выдрал большой кусок из живота кошки и принялся высасывать кровь, будто сироп.
— Прощай, Сестра Кошка, — прошептал он, облизнув ее скалящуюся пасть, проведя языком по ее зубам. — Прощай, Сестра Кошка, ты сражалась достойно.
И отпустил ее тело, его добычу. Она полетела вниз, ниже, ниже, сквозь ветви, и упала на мягкую землю, посреди ее потомства.
Мысли бродили в его голове. Если бы только он мог взять Лауру с собой, в этот блистающий мир, крепко держа ее в руках. Ему снилось, что она рядом, в безопасности, тоже спит, как и он. Влажный ветер шуршал ветвями, мириады крохотных существ шуршали и трепетали вокруг, убаюкивая его.
Что же с голосами издалека, которых он не слышит? Не зовет ли кто-то его, из городов, что на севере или на юге? Никто не спасается от опасности, не зовет на помощь? С мрачной гордостью он почувствовал, как растет его сила. Как долго, сколько ночей он сможет не обращать внимания на голоса? Сколько ночей сможет избегать этой «самой опасной игры»?
Но он что-то слышал, сейчас!
Что-то, что пронзило закрытые хвоей врата его убежища.
Кто-то
в опасности,
ужасной опасности! И он знает этот голос!
— Ройбен! — раздался хриплый крик. — Ройбен! Предупреждаю, не подходи больше ни на шаг!
Смех. Низкий, злобный смех.
— Да ну, маленькая женщина, неужели ты собираешься убить меня этим топором?
21
Он бежал сквозь лес на четырех, огибая деревья, с такой скоростью, с которой еще ни разу не бегал.
— Милая, ты лишь делаешь все намного проще для меня. Ты и представить себе не можешь, как мне отвратительно проливать кровь невинного.
— Уходи от меня. Уходи от меня!
Запах зла не вел его, поскольку его просто не было. Его вели запах и голос Лауры.
В два прыжка он перемахнул широкую террасу, мощенную плитами, схватился за дверь и дернул всем весом, вырывая замки из дерева.
Шагнул вперед, на деревянный пол, и захлопнул дверь, не оглядываясь.
Лаура стояла, дрожащая и перепуганная, слева от огромного камина, сжимая обеими руками деревянную рукоять топора.
— Он пришел, чтобы убить тебя, Ройбен! — глухо сказала она.
Напротив нее, справа, стоял невысокий худощавый подтянутый мужчина, темнокожий, с азиатскими чертами лица. На вид ему было лет пятьдесят, у него были короткие неухоженные черные волосы и небольшие черные глаза. На нем была серая куртка и брюки простого покроя, и белая рубашка, расстегнутая у воротника.
Ройбен двинулся вперед, вставая между ним и Лаурой.
Невысокий мужчина грациозно подался назад.
Оценивающе поглядел на Ройбена. Выглядел отрешенно, будто человек, разглядывающий чужака, встреченного на улице.
— Он сказал, что должен убить тебя, — хрипло, задыхаясь, сказала Лаура. — Сказал, что у него нет выбора. Сказал, что должен убить и меня.
— Иди наверх, — сказал Ройбен. Шагнул ближе к мужчине. — Закройся в спальне.
— Нет, я не думаю, что у нас есть на все это время, — сказал незнакомец. — Вижу, описывавшие тебя не преувеличивали. Ты отменный образец породы.
— И какой же породы? — спросил Ройбен. Он стоял меньше чем в метре от незнакомца, глядя на него сверху вниз, пораженный полным отсутствием запаха. Да, от него шел запах, запах человека, но не было ни запаха зла, ни запаха враждебности.
Ройбена охватило отчаяние. Этот человек знает тайны, те, которые он сам отчаянно желает узнать.
— Я сожалею о том, что случилось с тобой, — сказал мужчина. Его голос был ровным и выразительным. — Мне не следовало ранить тебя. С моей стороны это было непростительной ошибкой. Но я совершил ее, поэтому у меня нет иного выбора, кроме как ее исправить.
— Значит, ты всему этому причиной? — сказал Ройбен.
— Совершенно верно, хотя и совершенно ненамеренно.
Он выглядел рассудительным и слишком миниатюрным в сложении, чтобы представлять опасность для Ройбена, но Ройбен понимал, что это лишь человеческая форма, в которой противник не станет сражаться с ним. Будет ли лучше убить его сейчас, пока не началось превращение? Пока он слаб и беззащитен? Или попытаться вытащить из него информацию, бесценную, всю, которую он согласится выдать ему?
— Я очень долго охранял это место, — сказал мужчина, делая пару шагов назад, по мере приближения Ройбена. — Это продолжалось слишком долго. И я никогда не был хорошим охранником, если правда, а иногда меня здесь просто не было. Это непростительно, и, чтобы заслужить хоть какое-то прощение, я обязан исправить то, что сделал. Боюсь, мой бедный юный Человек-Волк, как ты себя назвал, тебе было лучше не появляться на свет.
Лишь теперь на его лице появилась зловещая улыбка, а вместе с ней произошло и превращение, так быстро, что Ройбен едва успевал следить за его этапами. Одежда мужчины лопнула, его грудь стала шире, руки и ноги стали удлиняться и набухать. Сорвав с запястья золотые часы, он отшвырнул их в сторону. Его тело покрыл блестящий черный мех, набухая, будто пена. Ботинки разлетелись на части, и ноги превратились в когтистые лапы. Подняв руки, он сорвал с себя остатки рубашки и куртки, стряхнул обрывки брюк. Из его груди вырвался низкий рык.
Ройбен прищурился. Руки меньше и короче, но как оценить силу, которую придаст противнику его умение? А лапы, которыми оканчивались руки и ноги, огромны. Нижние конечности толще, чем у Ройбена, или ему так кажется.
Лаура двинулась ближе к Ройбену. Краем глаза он увидел ее у камина с занесенным над правым плечом топором.
Ройбен стоял неподвижно. Вдохнул, пробуждая источник внутренней силы. «Ты сражаешься не только за свою жизнь, но и за жизнь Лауры», — подумал он.
Мужчина стал выше ростом где-то на фут, его черная грива ниспадала, как мантия, но он все равно был сильно ниже, чем Ройбен, даже в волчьем обличье. С лица исчезли спокойствие и понимание, глаза стали еще меньше, рот вытянулся, в нем появились длинные кривые клыки.
Между белых зубов мелькнул розовый язык, и он напряг мощные бедра. Весь мех был черным, даже подшерсток, а поднятые острые уши придавали ему отталкивающе волчий вид. Ройбену стало противно, поскольку он боялся, что сейчас выглядит так же.
«Стой на месте, — только и думал Ройбен. — Стой на месте». Он был в ярости, но не дрожал так, как бывает, когда подгибаются ноги или опускаются руки. Нет, вовсе нет.
Что-то заставило это существо замешкаться. Что-то было не так, как оно ожидало. Сделай шаг вперед.
Он шагнул вперед, и черное волкоподобное создание отступило на шаг.
— И что, что теперь? Думаешь, ты сможешь от меня избавиться? — спросил Ройбен. — Ты думаешь, что можешь уничтожить меня лишь потому, что я — твоя ошибка?
— У меня нет выбора, — ответило создание низким звучным баритоном. — Я тебе сказал. Этого не должно было произойти. Я должен был убить тебя вместе с остальными, виновными, если бы знал. Но ты уже наверняка знаешь, насколько омерзительно проливать кровь невинного. Осознав свою ошибку, я отпустил тебя. Всегда есть шанс, знаешь ли, что Хризма не передастся, что жертва просто выздоровеет. Или очень быстро умрет. Так случается чаще всего. Жертва просто умирает.
— Хризма? Миропомазание? Так ты это называешь? — спросил Ройбен.
— Да, Хризма, так называли мы это испокон века. Дар, сила — для этого есть сотня древних названий, но какая разница?
— «Мы». Ты сказал «мы». Сколько же в мире таких созданий, как мы?
— О, я понимаю, ты сгораешь от любопытства, думая, что еще я могу сказать тебе, — с еле заметным презрением произнесло создание. Его голос звучал сдержанно, приводя в бешенство. — Это любопытство я помню куда лучше, чем что-либо еще. Но зачем мне тебе что-то говорить, если я не могу позволить тебе остаться в живых? Кому я доставлю этим удовольствие: себе, тебе? Мне проще сделать благо, убив тебя, поверь мне. Я вовсе не намеревался заставить страдать вас обоих. Вовсе нет.
Странно было слышать эти правильные слова, говоримые приятным голосом, от существа с таким звериным ликом. «Так вот как я выгляжу в их глазах, — подумал Ройбен. — Таким же отвратительным и чудовищным».
— Ты должен отпустить женщину, сейчас, — сказал Ройбен. — Она сядет в мою машину. Уедет отсюда…
— Нет, я не позволю женщине уйти, ни сейчас, ни потом, — ответил зверь. Он говорил абсолютно невозмутимо. — Ты обрек женщину, а не я, посвятив ее в тайну того, чем ты являешься.