Как же Феликс? Ведь это Феликс, самый настоящий. Неужели этот дом не будет принадлежать ему?
— В этом смысле уже ничего не поделаешь, — сказала Лаура. — Думаю, тебе следует отправиться в титульную компанию подписать документы, пусть оформляют право владения. Не забывай, у Феликса нет никакого законного способа владеть этим домом. Он не станет, просто не может проводить анализ ДНК, чтобы доказать родство с Мерчент или подтвердить, что он и является Феликсом Нидеком. Ему придется выкупать дом у тебя. Так что пока дом твой.
Визит в титульную компанию оказался недолгим. Достаточно необычным было уже то, что документы оформили за такое короткое время, сказали Ройбену, но, поскольку домом владела одна семья с самого момента постройки, все оказалось просто. Ройбен подписал документы там, где ему указали.
Теперь Нидек Пойнт официально принадлежал ему. Налог на имущество был уплачен авансом до середины будущего года. Страховка тоже была оплачена.
Они поехали на юг, чтобы забрать джип Лауры и большую часть ее вещей, которые уместились в нескольких коробках, к его изумлению. И половину места заняли фланелевые ночные рубашки.
Наконец-то позвонила Грейс, сообщив, что можно приехать к Стюарту во вторник. У него уже два дня была нормальная температура, лихорадка и тошнота прошли. Как и все видимые признаки травм. А еще парень прибавил в росте и весе.
— Как я тебе и говорила, все произошло намного быстрее, — сказала она. — И он уже немного успокоился. Напротив, впал в печаль.
Честно говоря, она и сама хотела, чтобы Ройбен с ним увиделся. Хотела, чтобы Ройбен с ним поговорил. Парень хотел вернуться домой, в Сан-Франциско. Мать ни за что не захочет видеть его в доме в Санта-Розе, опасаясь своего мужа, а Грейс опасалась, что парень не сможет нормально жить один.
— Да, было бы чертовски легче приглядывать за ним в Сан-Франциско, — сказала Грейс. — Но этот мальчишка ведет себя слишком странно. Конечно, он умен, как многие нынче. Уже больше ни слова не говорит о том, что слышит голоса. Ройбен, все идет точно так же, как у тебя. Результаты анализов. Только мы успеем хоть что-то понять, раз, и они распадаются! С этой проблемой мы не справились. И он уже не тот, каким был, когда я впервые с ним заговорила. Я хочу, чтобы ты повидался с ним.
Ройбен понял, что теперь ей намного легче говорить с ним обо всем этом, когда речь идет о Стюарте. Они могли говорить без тайн и недомолвок, без загадок, так, будто все эти загадки имели отношение лишь к Стюарту.
Это было лучше всего.
Ройбен сказал, что приедет к Стюарту в любое время, когда только можно. Хоть во вторник с утра.
И наконец Грейс спросила, не возражают ли он и Лаура, если она, Фил и Джим приедут к ним поужинать?
Ройбен был вне себя от радости. Теперь, когда он научился контролировать Дар Волка, ему было нечего бояться. Он так хотел этого!
Весь понедельник он и Лаура готовились к завтрашнему ужину в величественной столовой дома.
Нашли скатерть для стола, огромный кусок ткани, обрамленный старинными кружевами, обеденные салфетки с вышитым вензелем «Н», достали кучу столового серебра с красивой гравировкой. Заказали цветы в комнаты и изысканные десерты в ближайшей пекарне.
Грейс и Фил были очарованы домом, но, как и предсказывал Ройбен, Фил просто влюбился в это место. Он перестал реагировать на слова, и просто бродил по дому, сам по себе, что-то бормоча под нос, проводя руками по стенным панелям, дверным косякам, полированной поверхности рояля, морщинистым листьям развесистого фикуса, кожаным обложкам книг в библиотеке. Надел толстенные очки, разглядывая резные фигурки на охотничьих столах и камин в средневековом стиле.
Из комнат на втором этаже его пришлось буквально за руку выводить, когда все уже изнемогали от голода. Но Фил продолжал глядеть по сторонам, перешептываясь с домом, общаясь с ним, и совершенно не обратил внимания, когда Грейс завела разговор о вполне очевидной стоимости содержания такого жилища.
Ройбен был заворожен и обнимал Фила снова и снова. Фил оказался в доме своей мечты. «И секунды бы не раздумывал, скажи мне жить здесь», — тихо сказал он. Фил выглядел так, будто всегда жил здесь, в своем мятом твидовом пиджаке, с длинными, неухоженными седыми волосами. То и дело смотрел на Ройбена, улыбаясь с любовью.
— Сын, это твоя судьба, — сказал он.
Грейс принялась говорить о том, что такие дома устарели, что их повсюду превращают в музеи, больницы и коммерческие помещения. Она выглядела прекрасно, как всегда, с обрамляющими лицо рыжими волосами естественного цвета, лишь слегка подкрасив губы. Ее лицо было очень выразительно. Черный шелковый брючный костюм выглядел совершенно новым, а по случаю семейного ужина она надела жемчужное ожерелье. Но, несмотря на все это, она выглядела уставшей и измотанной и внимательно глядела на Ройбена, вне зависимости от того, кто в данный момент говорил.
Джим вступился за дом, сказав, что Ройбен никогда не был особенно расточительным. Путешествовал экономно, останавливаясь в самых дешевых отелях, ездил в поездах вторым классом, поступил в местный университет, а не в какой-нибудь колледж из «Лиги Плюща», где покруче. Самой экстравагантной его просьбой, за всю его жизнь, была просьба подарить ему «Порше», когда он защитил диплом, и он все еще ездит на той же машине спустя три года. Он никогда не запускал руку в трастовый фонд, оформленный на него, и уже не первый год жил, расходуя где-то половину от своих доходов. Да, дом будет дорог в содержании, но они же не станут, к примеру, отапливать его целиком и каждый день, так ведь?
В конце концов, сколько можно Ройбену жить с родителями? Да, дом недешев. Но будет ли дешевле купить новый или отреставрированный викторианский дом в Сан-Франциско?
Грейс выслушала все это, вежливо кивая. Джим промолчал о том, что сам он отказался от трастовых фондов в пользу семьи, сразу же, как стал священником, так что, по сути, имеет ли он право голоса в таких вопросах?
Джим бросил медицинский колледж, чтобы стать священником, и его обучение в Риме обошлось недорого в сравнении с учебой на врача. Семья сделала большие пожертвования церкви после его рукоположения в сан, но большая часть его наследства теперь оказалась в распоряжении Ройбена.
Ройбен вообще не обращал внимания на эти разговоры. Он ни на минуту не забывал о Феликсе, о том, что Феликс имеет моральное право заявить права на дом. Горько было подумать о самой возможности потерять этот дом, но это была наименьшая из его проблем. Сейчас Ройбена интересовало лишь то, что он узнает, встретившись со Стюартом.
А что подумает Стюарт, когда сам узнает, кто он теперь такой?
Может, ничего и не случится. Разве не говорил Маррок, что все происходит по-разному? Да, надежда, но слабая.
Больше всего сейчас Ройбен был рад, что вся семья собралась в его доме, что их голоса наполнили большую полутемную столовую, что отец был рад, не скучал здесь. Так хорошо, так хорошо слышать всех их тут.
Ужин удался на славу — жареное филе, свежие овощи, паста и огромное блюдо зеленого салата, простого и вкусного, как всегда у Лауры.
Лаура начала обсуждать с Джимом Тейяра де Шардена, и Ройбен понимал, дай бог, половину из того, что они говорили. Но видел, что они общаются с удовольствием. Фил улыбался Лауре очень приветливо. Когда он заговорил о поэзии Джерарда Мэнли Хопкинса, она слушала его очень внимательно. Грейс, конечно же, попыталась завести разговор на другую тему, но Ройбен с детства привык одновременно слушать два разговора. На самом деле, было видно, что Лауре понравился его отец. И его мать тоже.
Грейс спросила, какую пользу принесла теология хоть кому-нибудь, как и поэзия, если уж на то пошло.
На что Лаура ответила, что наука всегда полагалась на поэзию, в силу того, что все научные описания являлись метафорами.
Разговор принял неприятное направление лишь тогда, когда речь зашла о докторе Акиме Ясько. Грейс вообще не хотела обсуждать этот вопрос, но тут Фил пришел в ярость.
— Этот доктор хотел тебя объявить недееспособным, — сказал он Ройбену.
— Ну, на этом, собственно, разговор был окончен, не так ли? — сказала Грейс. — Поскольку никто, я подчеркиваю, никто даже близко не рассматривал такой возможности.
— Объявить недееспособным? — переспросила Лаура.
— Да, и насильно поместить в этот свой липовый центр реабилитации в Саусалито, — сказал Фил. — Я с самого начала понял, что этот парень — мошенник, сразу же, как его увидел. Чуть с лестницы его не спустил. Приходить к нам с такими бумагами.
— Бумагами? — переспросил Ройбен.
— Вот уж кто он, так не мошенник, — сказала Грейс, повышая голос, и они начали ругаться, пока не вмешался Джим. Он сказал, что да, действительно, этот доктор — отличный специалист в своей области, но дело совсем в другом, даже не в его попытке поместить Ройбена в больницу принудительно.
— Ладно, можно забыть о нем, — сказала Грейс. — С этим покончено, Ройбен. Мы просто слишком разные, я и доктор Ясько. И не скажу, что к несчастью.
И тем не менее она продолжила тихо настаивать на том, что это один из самых талантливых врачей, с которыми ей доводилось встречаться. Как плохо, что он слегка помешался на этой своей идее насчет вервольфов.
Фил фыркнул, бросив салфетку, потом снова взял ее, снова бросил, заявив, что этот человек — сущий Распутин.
— У него есть некая теория насчет мутационных изменений и мутировавших людей, — сказал Джим. — Но его дипломы не такие, какие должны быть, и мама очень быстро это поняла.
— Я бы так не сказал, — продолжил Фил. — Он попытался прикрыть свой послужной список, понес какую-то чушь о том, как все случилось, когда распался Советский Союз, как пропали самые ценные результаты его исследований. Какая ерунда!
Ройбен встал и включил спокойную фортепианную музыку, что-то из Эрика Сати. Когда он снова сел, Лаура уже что-то тихо рассказывала про лес, про то, что им надо собраться вместе снова, когда закончатся дожди, погулять по лесу всей семьей, в выходные.