Графиня, как я понимаю, человек взгальный, нервный, бестолковый, куда ей планировать? Что под руку попало, то и сделала. Да и пес с ней.
Завтра в храм. Вот в наш и сходим.
Приближенный Светлого Святого уже собирался ложиться спать, когда в дверь его кельи постучали. Кельей, конечно, это было весьма условно. Покои из трех комнат не поражали аскезой, скорее наоборот. Первая комната, приемная – да. Там все было просто, строго и функционально. Сюда приходили посетители, здесь приближенный вел дела с сугубо светскими личностями, поражая их своей скромностью. Вторая, спальня, была отделана так, что и придворные красотки не побрезговали бы. С громадной кроватью, с балдахином, с пушистым ковром и даже туалетным столиком – приближенный не был лишен тщеславия и тщательно следил за своей внешностью. Третья комната была рабочим кабинетом, совмещенным с гостиной. Сюда приходили доверенные люди, здесь стояли громадные мягкие кресла, здесь уютно горел камин, здесь имелся неплохой запас вин и закусок.[2]
Эх!
Вот только заснуть собрался, и нате вам! Совести у них нет! Ну, если это окажется что-то не важное – будут ночь на коленках молитвы читать! Поделом холопам нерадивым!
Мужчина с ворчанием открыл дверь и тут же понял – не зря. Перед ним стоял молоденький раб Светлого. Запыхавшийся и с отчаянными глазами.
– Меня слуга Шантр прислал! – выпалил он. – Прийти просит!
– Зачем? – брюзгливо осведомился приближенный.
Идти не хотелось. Снимать халат и мягкие тапочки, надевать рясу, шагать через весь храм, выслушивать неприятное (а то какое ж?) известие…
А придется. Выше его – только доверенный, так что вся власть в Пресветлом Храме – его. И ответственность его, и проблемы его, и свалить их не на кого.
Приближенный Фолкс кивнул рабам, которых в храме насмешливо называли рябчиками, мол, подожди за дверью – и отправился одеваться. Хорошо, под рясу можно ничего не надевать – все одно не видно. А наглецов под нее заглянуть тоже не найдется. Так что через десять минут он уже шел по переходам и коридорам храма в лабораторию Шантра.
– Что случилось?
В лаборатории дым стоял коромыслом в буквальном смысле слова. Что-то сгорело и воняло немилосердно. Сам Шантр, подлысоватый старикашка лет семидесяти, пребывал по этому поводу в отличном настроении и даже не ругался, что было весьма странно. Уж сколько раз приближенный отчитывал его за грех сквернословия и суетности…
– Что случилось?
– О, еще как случилось, – мигом отвлекся от дел Шантр, и это тоже было странно. – Прогуляемся?
– Зачем? – нахмурился приближенный.
– И то верно, незачем, – дробно, словно горох рассыпали, захихикал старик. – Я и тут могу все сказать. Чуете, горелым пахнет?
– Весь храм чует.
– А знаете откуда?
На этот вопрос приближенный решил не отвечать. Еще не хватало участвовать в идиотских играх полоумного старика, который от своей силы рехнулся. Маг-воздушник, слабенький и хилый, Шантр почти ничего не умел. Силы был не просто невеликой – крохотной, а потому пытался компенсировать слабый дар различными приспособлениями. Служил Пресветлому Храму вот уже лет тридцать, ненавидел весь мир и нещадно издевался над окружающими, нарываясь на такое же любезное отношение.
Шантр потер сухонькие ладошки, глазки, утопленные в череп, загорелись злорадными огоньками.
– Прибор расплавился.
– Какой? – не хватило терпения у приближенного.
– Натурально тот самый, который магов обнаруживает.
– Магов?
– Да не простых, а магов жизни.
Фолкс едва не сел где стоял.
Магов жизни?! В АЛЕТАРЕ?! Это – правда?!
– Еще какая правда. Да сильный какой, прибор аж расплавился.
– Так с помощью этой дряни можно их вычислять… – пробормотал Фолкс. – Зря.
Шантр аж в воздух взвился.
– Я же говорил! Мне тут не доверяют! Не уважают! Мой талант…
Фолкс едва не застонал вслух. Ну вот, теперь не успокоится, пока не расскажет всем, какие они, люди, сволочи и как не ценят его, сиротинушку. А перетерпеть придется, иначе вредный старик ничего не расскажет про мага.
Ох, лучше б ему зубы драли наживую! Да кузнечными щипцами! Но Фолкс не стал бы приближенным, не умей он терпеть и смиряться, пресмыкаться и подлизываться, прогибаться и подличать. Вот и сейчас он внимательно и сочувственно слушал Шантра, поддакивал, утешал – и тот понемногу успокоился. И рассказал самое главное.
У него был приборчик, способный определять вспышки силы жизни в Алетаре. Ну… как в Алетаре? Неподалеку, в Белом городе, за Зеленый он уже не поручится. И он готов поклясться, что кто-то использовал магию жизни, да сильно так, ажно в глазах полыхнуло, а несчастный прибор и вовсе не пережил потрясения. Оплавился и потек на пол каплями металла.
– Маг жизни? – переспросил Фолкс.
– Да.
– Сильный?
– Очень сильный.
– Хм-м…
Что делать – Фолкс знал точно. Искать мага, и как можно скорее! Искать и искать, потому что маги жизни – величайшая ценность Пресветлого Храма. Светлый Святой выразил им свое благоволение, одарил чудесными возможностями, и если они соглашаются использовать их во благо Пресветлого Храма…
Сколь много добра можно сделать людям!
Ведь что в мире главная ценность? Золото? Смешно! Бриллианты? До поры до времени. Самая главная ценность – это жизнь. И здоровье. А их не купишь ни за какие драгоценности, не вернешь близким, не вымолишь в храме. Чего уж там! Это рабам и холопам можно мечтать и на что-то надеяться, а взрослые люди должны мыслить иными категориями. Уже к рангу слуги изрядно лишаешься иллюзий, а к рангу приближенного не остается и крупицы человеческих чувств.
Только польза Пресветлого Храма, только польза дела.
Да, и для людей тоже. Но в руках Пресветлого Храма. Так будет и лучше, и спокойнее. Понятно ж, кто еще, кроме храмовников, может правильно распределить ресурсы?
– Это точно в Алетаре?
– Безусловно. И силы маг столько выплеснул… Мертвеца на ноги поднимал, не иначе!
Фолкс кивнул.
Будем проверять Белый город в поисках чудесных исцелений полутрупов. Будем… Если это не поможет, проверим всех приезжих, всех лекарей, всех травниц. Хотя и это может не помочь. Случается и так, что у человека открывается дар совершенно спонтанно. А иногда… Жизнь – странная и коварная стихия.
Бывает и так, когда говорят: «жизнь вымолили». Еще как бывает. Когда человек себя не помнит, все отдает в беззвучной мольбе, кричит от боли всей своей сущностью – вот тут и поджидает истинное чудо. На краткий момент такой человек становится вровень с любыми магами. Могло ли устройство почуять это?
Шантр подумал и сказал, что могло. Вполне. Сила есть сила, на то она и жизнь.
Фолкс покривился. Сила силой, чудо чудом, только вот Пресветлому Храму таковые «чудотворцы» бесполезны. Они же ничего не повторят, чужого-то человека так лечить не заставишь. Так за близких просят, за родных, и то часто бывает, что человек себя сжигает, свои годы жизни отдает. И не жалеет об этом.
Но искать надо. Ой как надо.
Приближенный поблагодарил Шантра и удалился к себе. Надо разрабатывать план и начинать поиски.
Маг жизни должен работать на Пресветлый Храм.
Всплеск силы жизни почувствовали все маги Алетара, настолько он был силен. Но у них были другие планы на объявившееся сокровище. И делиться с Пресветлым Храмом никто не собирался. Самим мало.
А вот найти мага…
Найти обязательно надо. И искать будут – со всем прилежанием и тщанием. Чего не сделаешь для родины и рода?
Глава 9
Храм.
Не люблю я это место, ох не люблю. Но выбора нет. Мы идем бок о бок с господином Варном и беседуем, почти как старые друзья. Я расспрашиваю о графине, и оказывается, что пока с ней все в порядке. Граф запер жену, приставил к ней четырех служанок и четырех же слуг, так что даже в отхожее место бедняжка прогуливается только под присмотром. Я ей даже не сочувствую – не заслужила. Право на мое сострадание эта женщина утратила, когда попыталась убить своего ребенка.
Нельзя так поступать.
Я понимаю, что не оригинальна, но – нельзя. Мерзко это, гадко и подло. Со своей жизнью что хочешь делай, но раз уж хватило дури с кем-то спать и не хватило ума позаботиться об отсутствии последствий – все. Теперь это твое. Твой ребенок, твоя ответственность, твоя забота – и ты обязана родить его, вырастить и сделать человеком. Просто потому, что твои родители не выкинули тебя в сточную канаву, хотя, возможно, и пожалели об этом. Я вчера об этом тоже думала.
Вот так выйдешь замуж, родишь, а потом окажется, что выросла у тебя дурища вроде этой графини. И будешь смотреть и думать – что? Где я промахнулась? Как у меня такое выросло? Почему я ее в зародыше не убила?
Не знаю… в любом случае ребенок ни в чем не виноват. Хотела ты его, не хотела, а теперь он твой. Смирись и расти, потому что иначе нельзя, иначе прервется род человеческий.
И не надо мне говорить – заставили, принудили, к кровати привязали! Не было у графини такого, это-то я вижу. Знаю, как выглядят жертвы насилия, знаю, как выглядят жертвы супружеской жестокости. В Желтом городе можно насмотреться всякого. И я видела их глаза.
Они… темные.
Пустые, равнодушные, и где-то глубоко в них плещется холодная вязкая смесь из боли и равнодушия. Так смотрит обреченное существо. Только вот эти женщины не закатывают истерик. Они боятся. Боятся боли, боятся вынырнуть из своего омута, боятся прогневать своего хозяина и повелителя, который в драных штанах шляется по двору, чешет задницу и отвешивает жене оплеухи. Они боятся.
А графиня не сломана, нет. Она просто капризна и истерична, только вот ни капли не боится. Иначе вчера, когда граф шагнул к ней, поднимая руку, она бы съежилась, хоть как-то закрылась, так поступают все, кому причиняли боль достаточно часто. А она просто билась в истерике и смотрела со злостью. Ее не били ни разу, уж столько-то я понять могу.