— Ну, это уж слишком…
Он круто повернулся, чтобы выйти из кухни, но в дверях, преградив ему путь, стояла женщина в алом бархатном платье, почти таком же, как у девочки, только взрослого фасона.
— Местер Рубенс, — спросила она, — что здесь происходит?
— Я отказываюсь, — прошипел он. — Я не останусь здесь ни одной минуты! И тогда увидим, кого вы сможете нанять, чтобы учить это маленькое чудовище!
— Этого нам не хватало! — воскликнула фру. — Что она сейчас натворила?
— Дерзость! Строптивость! Невнимание! Неслыханная наглость!
— Он ударил меня! — воскликнула девочка и протянула ручку матери.
— Ну вот! Местер Рубенс, разве от битья будет толк?
— Не желаете ли вы, фру, наставлять меня в педагогике?
— Нет! Нет! Разумеется, нет…
— Это дитя не поддается обучению. Мятежна! Такова ее натура, да, говорю откровенно, изъян характера. Там, где надлежит быть естественной женской покорности, я нахожу лишь бунтарство и дикость!
Естественная женская покорность? Вот бы ему познакомиться с Мелли! Или с Диной! Или с мамой!
— Ей просто не хватает брата, Маркуса, — попыталась объяснить ему фру. — Я поговорю с ней. Завтра будет лучше!
— Как угодно! Но без меня! За сим требую отставки! — Он холодно поклонился матери и зашагал вверх по кухонной лестнице.
— Да что ж это такое! — в третий раз воскликнула фру. — Вы, Местер, не можете бросить ученицу! Мы можем… я уверена, что мой муж охотно заплатит больше!
Но Местер Рубенс не дал себя остановить.
— Речь не о деньгах! — резко выговорил он. — Речь о почтении!
И он промаршировал в дверь за последней ступенькой кухонной лестницы и захлопнул ее за собой.
Женщина постояла какой-то миг, потерянно глядя вверх, на лестницу. Затем, опустившись на скамью, разразилась слезами.
— О, Мира! — вскричала она и прижала к себе девочку. — Что ты натворила!
— Он ударил меня, мама! — неуверенно произнесла Мира. — Мама, ты не плачь!
Я никак не мог понять, почему мать так отчаянно плачет. По мне, так пусть бы почтенный Местер Рубенс шел на все четыре стороны.
— Я ведь говорила тебе, Мира, девочка моя! — пробормотала фру, прижимаясь к волосам ребенка. — Ты должна быть милой и учтивой и постараться выучить предписание. Иначе они придут и отнимут тебя у меня!
Тут девочка, всхлипнув, снова горько заплакала.
— Я не хочу этого, мама! Я не хочу, чтобы меня увели черные люди!
— О, моя малышка, сокровище мое!..
— Что за черные люди? — спросил я.
Фру подняла глаза и тут только заметила меня.
— Кто ты?
— Меня зовут Давин. — Я и не думал представляться как номер восемь — Е — десять. — Я пришел расширить ворота тележного двора. Что это за черные люди, которых боится Мира?
Какой-то миг у нее на лице было написано, что говорить о своих бедах с человеком в сером неприлично. Но я думаю, она была слишком несчастна, чтобы промолчать.
— Они называют это Постановлением о Всеобщем Образовании, — горько вымолвила женщина. — Но это скорее безобразное скудоумие под видом учебы. Дети горожан, все до единого, должны пройти годичное испытание знаний и умений. Если они его не выдержат, то… то их посылают в школу. — Она прижала ребенка к себе. — Они уже забрали Маркуса. Я не хочу терять и Миру тоже.
У меня в голове зашевелилась неясная мысль…
— Сколько времени остается до этого испытания?
Слезы вновь покатились по щекам фру.
— Одна неделя, — глухо ответила она. — О, Мира, почему ты не могла быть просто милой, послушной девочкой?
Я глубоко вдохнул.
— Мой двоюродный брат умелый учитель… — начал было я.
Трудно было убедить ее, что человек в сером может помочь ее ребенку. Мысль о том, что люди из Заведения могут вообще читать и писать, никогда не приходила ей в голову, и если бы она видела какой-то другой выход, она едва ли пошла на это. Но в конце концов мы договорились, что я сейчас же приведу Нико.
«Как бы там ни было, — подумал я, — он хотя бы выберется из тростниковых зарослей».
Инес проводила меня до дверей.
— Ты умеешь бороться с трудностями, — восхищенно сказала она. — А он, твой двоюродный, он и вправду смыслит в таком деле?
— Да, — ответил я.
— Здорово! — обрадовалась она. — Мира порой бывает дряньчугой, чертенком, но ты бы видел Маркуса в последний раз, когда он был дома! Нельзя так обращаться с детьми!
Когда мы в тот вечер вернулись в Приют, Нико попросил меня поглядеть доски должников всего нашего семейства. И вправду все сошлось. Мы все вместе задолжали уже восемь марок меди. Не много, конечно, но все-таки больше, чем мы в силах заплатить.
— Можно подумать, они заглянули в наш кошелек, прежде чем записать эту сумму, — сказал я Нико.
Он задумался.
— Возможно, они так и поступили. В первый же день, пока мы были в бане.
— Это место — ловушка, — с горечью произнес я. — Они принимают тебя с распростертыми объятиями, а потом ты у них в капкане.
В ближайшие дни Нико и я каждое утро шли на Серебряную улицу: я — расширять ворота тележного двора, Нико — чтобы втемяшить нужные слова в упрямую голову Миры.
В погожий день он обычно выходил ко мне во двор с хлебом и сыром или тем, что было припасено для нас у Инес на обед.
— Ну и чудеса! Чему они учат детей! — сказал как-то Нико. — Смотри, чего они хотят, чтоб она списала и зарубила себе на носу!
Он протянул мне листок пергамента, исписанный витиеватыми буквами.
— Ох, будет быстрее, коли ты прочитаешь мне это вслух, — пробормотал я.
Нико искоса взглянул на меня.
— Ты уверен, что мне не стоит поучить тебя чтению? — спросил он. — Уметь читать — это здорово, и нам незачем рассказывать кому-либо об этом.
— Я умею!
— Да, я знаю. Но если ты не станешь читать время от времени, кончится тем, что ты все забудешь!
— Ну, читай же наконец, Нико! — сказал я. — Ты успеешь сделать из меня писаря в другой раз!
— Тебя? Писарем? — Нико усмехнулся. — Не думаю! Какой из тебя писарь! Если в тебе и есть что-то от писаря, то очень немного!
— Ну, читай же эту бумагу! — попросил я и смахнул крошки с рубахи.
Он разгладил бумагу и стал читать:
«Кто владетель страны? Артос Драконис.
Каков Князь Артос? Отважен, мудр и справедлив.
Чего желает Князь Артос? Благоденствия горожан.
Чего желают горожане? Служить Князю Артосу.
Кто те, что не служат Князю Артосу? Недруги.
Каково приходится недругам Князя? Ужасно худо.
Какого рода эти недруги? Внешние и внутренние.
Что постигнет внешних недругов? Князь одолеет их страхом, мечом и кровью.
Кто такие недруги внутренние? Предатели.
Какова кара за предательство? Смерть!»
Нико замолчал.
— И такому обучать шестилетнюю девчонку! Не так уж удивительно, что ей трудно запомнить все это.
— Это они и хотят вдолбить ей в голову?
Он кивнул.
— Иначе ее отошлют в школу, которую держат люди, коих они называют Местеры Обучения — Наставники.
— Черные люди!
— Да, они носят черные плащи. И Мира смертельно их боится. Ведь она видела, как люди в черном забирали ее старшего брата.
— И что — все согласны с этим?
Нико покачал головой.
— Вообще-то, в Сагислоке многие совершенно добровольно посылают своих чадушек к Наставникам. А иначе не получить выгодную должность или же дозволение торговать швейным товаром, а то и чем-то другим, от чего можно разбогатеть… Да, когда деваться некуда, поневоле пойдешь учиться в одну из школ Дракониса.
— Он все рассчитал, этот Князь Артос! Ты что-нибудь знаешь о нем?
Нико скорчил гримасу и быстро огляделся вокруг. Конюх был занят тем, что вытирал досуха одну из вьючных лошадей, он не обращал на нас внимания. Мы были людьми в сером, а он был не из них — он стоял на ступеньку выше.
— Вообще-то, — ответил Нико, — он приходится мне дедом. А как иначе, раз он отец моей тетки.
— Твоей тетки? Ты имеешь в виду даму Лицеа? Мать Дракана?[10]
— Вот именно!
— Нико, ты ведь помнишь Вальдраку?
— Да, еще бы! Спасибо!
— Он родич Князя Артоса? Кем он ему приходится?
— Насколько я могу высчитать, он — его внук. Так что не стоит болтать слишком громко о том, что Вальдраку убил ты.
Я смотрел на бумагу, где было написано все о внешних и внутренних врагах, о страхе, о мече и о крови.
— Здесь все написано как раз так, как я и думал, — сказал я.
Доносчик
Я обнаружил вдруг, что насвистываю на ходу. Не так уж громко, чтоб народ оборачивался мне вслед, а так — тихонько свистел себе под нос. Все представлялось теперь чуточку светлее, чем раньше. Мелли почти перестала кашлять, я вот-вот закончу расширять ворота, и Мессир Аврелиус похвалил меня и сунул пять скиллингов — «это тебе», так он сказал. Ведь он и без этого платил за мою работу Заведению. Но самое лучшее: он посулил и Нико двадцать марок серебра, если Мира выдержит испытание. Двадцатью марками мы откупимся от Заведения, а может, еще и останется, чтоб нам не побираться в следующем городе, куда направимся.
— Теперь она справится, — сказал я Нико. Он шел рядом со мной.
— Знаешь, — ответил он и говорил уверенно, — Мира отвечает мне без запинки. Но я все равно думаю, что это дикая нелепость — заставлять детей зубрить такую белиберду. Это значит, выставлять на посмешище самих себя.
— Только бы выучила! Двадцать марок! Эти деньги могут все спасти. Все исправить…
— Она знает!
Я стал чуть громче насвистывать. В глубине души я уже потихоньку радовался тому, что покину этот Приют и Сагислок. Мы решили отправиться на юг, в долину, к Кампане. В то место, где тень Князя Артоса не так зловеще нависала над страной. В ясный погожий день можно было видеть в Сагислоке Сагис-Крепость, где он жил, в горах на другом берегу озера.
— Зайдите ненадолго в дом, — пригласила нас Инес. — Сегодня вернется домой Маркус. Господин поехал за ним, а фру от радости ног под собой не чует.