Но, оказалось — так долго ждать не придётся. Потому что те, кого ждали через десять лет, вылуплялись через год. Кто должен был прийти через сто — приходили через десять. Никто из старейшин не мог объяснить, как такое происходит и почему — потому что никогда чего-то подобного на их памяти не происходило. Всё, что смогли придумать — что так необычно отреагировала на действие того артефакта яичная скорлупа. Возможно, она сама по себе является артефактом, кто знает? Сберегла же она малышей, которые вылупились в срок, словно на них вообще никак артефакт не повлиял. Так почему бы и у «взрослых» яиц не изменить какие-то свойства?
В общем, других идей и объяснений ни у кого не было, поэтому решили верить в «волшебную» скорлупу и просто радоваться тому, что не придётся слишком долго ждать возвращения друзей и близких. Особенно радовался Эйлинод, который точно знал теперь, когда к нему вернётся его любимая жена. Но вот что стало для него сюрпризом и огромной радостью — это то, что спустя два года, вылупилась и их старшая дочь. Вот это было счастье — до сих пор ни к кому больше не вернулись дети, только к ним с Финиеной.
Эйлинод сам заботился об обеих девочках — кормил, одевал, купал. И до сих пор с рук не спускает — либо на плечах носит, либо в кулаках, это если в дракона превращается. Безумно боится снова потерять, и все его понимают. Наверное, вернись к кому-нибудь вот так же кто-то родной — тоже отпускать от себя не захотят. Только больше пока никому не повезло. Кто-то в прошедшие годы даже и не ждал никого, как Фингон, например, жена которого была живорождённой, или Нивена с Леонейлом — их старших детей тоже не могло быть в тех яйцах. А кто-то ждал и не дождался — слишком много драконов в тот момент были в воздухе, к сожалению.
То, что в первый год вылупилось сразу пятеро «взрослых» дракончиков, объяснялось просто — на момент катастрофы все они были глубокими стариками и уже не поднимались в воздух, это-то их и сберегло. Но в то время живорождённых среди драконов было больше половины. Так что, выжило не «сразу пятеро», а «всего лишь пятеро», к сожалению.
А потом стало еще хуже. За последующие семнадцать лет — всего семеро! Это даже не один из десяти выжил, а один из полусотни! Дальше выживших будет больше — с каждым столетием всё больше дракониц предпочитали откладывать яйца, а не вынашивать малыша. А так же есть надежда, что выжили все дети, которые еще не умели летать. Поэтому через восемьдесят лет у нас снова будет несколько малышей сразу. Но это меня уже не пугает — желающих взять их к тому времени будет предостаточно, может быть, даже кто-то из их же родителей.
Но это точно буду не я. Если и буду ещё когда-нибудь нянчить младенца, то это будет мой собственный внук или правнук. А может, сын или дочь. У меня есть впереди ещё несколько сотен лет, когда я смогу их родить. Если когда-нибудь я этого захочу. Пока мне вполне хватает двоих.
После прокола с Аренель мы были более осторожны в своих желаниях и выждали десять лет, прежде чем я посчитала себя готовой для следующего ребёнка. Я её, конечно, обожаю, но несколько не самых лёгких лет она мне обеспечила. Она и Фиринал с Лани. Вот когда я порадовалась, что мы с Фолинором придумали специальную комнату для малышей — они там были в полной безопасности и могли с удовольствием портить вещи, которые никому, кроме них, были не нужны. А то бы я с ума сошла, пытаясь уследить, чтобы эти три живчика не свалились со скалы вниз. И какое счастье, что их было не пятеро, как я боялась вначале.
В итоге, из той, так пугающей меня кладки с «младенческими» яйцами, мне достались лишь двое, еще двух малышек взяли Базилда и Аннис, а пятое яйцо так и лежит в своём гнёздышке. Сначала мы все сильно переживали, когда прошли положенные полтора года, а малыш так и не вылупился. А потом поняли, как такое могло произойти. Фолинор определял «детские» яйца по тому, что они лежали в специальных колыбельках. Но что, если один младенец вылупился буквально за полминуты до катастрофы? Его просто не успели вынуть из той колыбельки, он вновь стал яйцом, и вылупится теперь самым последним. По крайней мере — мы в это верим.
— Мама, смотри, как я могу! — прервал мои воспоминания крик сына, и я ахнула, вцепившись в палец мужа. — Я как папа!
Маленький дракончик сделал в воздухе петлю, кривую и мало похожую на те, что порой крутил в воздухе Фолинор, но я заставила себя громко восхититься, стараясь, чтобы голос не дрожал. Впрочем, Фиринал, летящий прямо под малышом, готовый подхватить его в любой момент, помогал мне чуть спокойнее переносить все его выкрутасы.
Мой смелый малыш! Аренель в своё время вставала на крыло осторожно, постепенно, ненадолго вспархивая над землёй. А Глелин, только сегодня впервые обратившись, сразу же прыгнул с выступа вниз, и теперь кружил между скал, повизгивая от восторга.
Такой же храбрый, как его отец. И внешне наш сынок весь в папочку, ничего от меня не взял. У Аренель хотя бы волосы мои и фигура, а вот Глелин вырастет таким же, как Фолинор — высоким, сильным, красивым. Возможно, когда-нибудь он тоже станет старейшиной, но пока это просто пятилетний малыш с сияющими глазёнками и щербатой улыбкой. Жаль, что я не могу показать его родителям, похвастаться своим сокровищем.
Но это, увы, невозможно. После того, как мы с Фолинором разделили жизнь, я еще несколько лет взрослела, а потом перестала. И лишь тогда окончательно поверила словам мужа, что проживу еще пятьсот лет, даже больше. Половину от его тысячи и половину от того, что мне, как человеку, оставалось жить до этого обряда. Когда Фолинор впервые сказал мне об этом — я долго не могла поверить. Даже когда начала понемногу овладевать магией стихий — всё равно. Одно дело — огненными шариками управлять или стиркой, и совсем другое — прожить несколько сотен лет.
Теперь-то верю. Нa себя в зеркало глядя, да на Аннис с Саннивой. И Илберга уже остановилась — они с Магилором тоже жизнь разделили, — хотя у неё это ещё пока не очень заметно. А вот Базилда стареет, как и Диэглейр. Но для неё это нормально, она же человек, ничего другого и не ждала. А Диэглейр тоже знал, что ему не очень долго осталось, по драконьим меркам. Впрочем, у них ещё есть лет двадцать-тридцать, может, ещё и правнуков понянчить успеют.
Вот потому-то я и не могу теперь навестить родителей — мне тридцать пять, а выгляжу чуть старше двадцати. Мы с Фолинором были у них дважды: в первый год после свадьбы и пять лет спустя — привезли показать Аренель. Не так-то просто было эти поездки организовать — пришлось плыть на корабле в тот город, где мы поженились, оттуда нанимать повозку и несколько дней ехать до моей родной деревни. А что поделать — не лететь же на драконе!
Для всех моих родных Фолинор — иностранный купец, бывает в нашей стране редко, наездами, живём мы далеко, за границей, потому и приезжать часто не можем. А потом, мол, ещё дальше переберёмся, по делам мужниным. Это чтобы не удивлялись, что больше приезжать не смогу.
Только в тех двух поездках я и поняла, насколько изменилась, живя с драконами. Что говорить стала «по городскому» — порой местный говор мне просто уши резал, а трёхлетняя Аренель половину слов не понимала, меня переспрашивала. Да и к хорошей жизни в пещерах я слишком быстро привыкла — в нужник в конце огорода бегать неудобно стало, спать на полу жёстко, комары замучили, да много чего. И магию свою скрывать приходилось — а так порой хотелось хотя бы дорогу в тот же нужник огненным шариком себе осветить. Сложно мне было дома, отвыкла.
Да и особой близости у меня ни с родителями, ни с братьями-сёстрами никогда не было, а теперь и вовсе словно чужие стали. Так что, визиты наши не затягивались.
В первый раз мужа всем показала, успокоила, что жива-здорова-счастлива, на Готфрита особой надежды не было. Впрочем, он, видимо, так Диэглейра испугался, что всё передал слово в слово, ничего не приврал. В общем, подарки раздала, к подружке Элвине сбегала, тоже подарками одарила, новости все узнала, да и назад. До города уж возвращаться не стали, там и не ждал нас никто, Элрохин с Аэглефом, что с нами приплыли, закупили, что нужно, и назад, на остров. А мы от деревни моей отъехали подальше, как раз стемнело, сошли с повозки, кучеру заплатили, велели одному назад возвращаться, а сами — напрямик, на крыльях. К утру уже дома были.
Второй раз так же примерно прошёл. Даже ещё быстрее. Как услышала за спиной: «Шестой год замужем, да всего одно дитё нажила, и то девку, видать, либо сама хворая, либо муж в постели никакущий», так и засобиралась домой. Пожалела, что вообще второй раз приехала, отрезанный ломоть же, вот и не нужно в старую жизнь лезть. Да уж очень хотелось дочкой-красавицей похвалиться…
С тех пор только переписываемся — по письму раз в год, — да подарки шлю, братьям к свадьбе на дом или свою лодку, сёстрам на приданное. Узнаю, кто в деревне женился, кто родился, кто умер. Вот и все общение.
Письма через ювелирный магазин получаю, его адрес родным оставила. Как кто из наших в город летит, всегда туда заходит, узнать, нет ли письма, хозяин магазина только рад такую услугу своим лучшим покупателям оказать. А три года назад хозяин тот магазин свой продать решил, сам-то старый уже, а наследников нет, некому дело передать. Так Диэглейр тот магазин для Эйкина выкупил, он теперь в городе живёт. После школы Фолинора он не то что магазином — всем городом управлять сможет. Это Диэглейр так сказал, он очень гордится пасынком, растил, как своего, душу вкладывал. А Фолинор пожал плечами и сказал: «Захочет стать мэром — поможем». И я не сомневаюсь, что так и будет.
Сейчас Эйкин частенько нас навещает, почти каждый месяц приплывает. У него яхта своя, как свободные дни — плывёт родителей да сестёр навестить. На полдороге вестник выпускает, и Диэглейр его встречает, доносит до острова, потому что просто так, без магии, к нему подплыть нельзя. А потом назад относит, чтобы быстрее. Базилда, конечно, переживает за сына, остальные-то дети все рядом, только он далеко, но понимает, что Эйкину под тридцать уже, всю жизнь у подола матери не просидит. А случись что — у него куча вестников, помощь сразу прилетит. Так что, смирилась. Неизвестно, что будет, когда Эйкин женится, жену-то уже на остров не привезёшь, д