ГЛАВА ТРЕТЬЯЕГИПЕТСКАЯ ПРИНЦЕССА
С того самого мгновения, как Элмер открыл дверь нашей комнаты, я поняла: случилось что-то ужасное. Он даже не вошел — просто остановился на пороге, тревожно глядя на меня.
Я подошла к нему и взяла его за руку.
— Скажи мне все, Элмер. Я пойму.
Какое-то время он, ничего не отвечая, внимательно смотрел на меня, будто стараясь запечатлеть в своей памяти мое лицо. Потом с трудом выдохнул:
— Мой отец заболел молочной болезнью и в прошлую пятницу умер. Мне придется уехать из Чикаго и занять его место на ферме. Они все зависят от меня. Опустив глаза, он произнес так тихо, что его было почти не слышно: — Я здесь только на одну ночь. Завтра утром я должен вернуться на ферму.
Наступило долгое молчание.
— Навсегда, понимаешь, Дара… Я должен навсегда уехать. Они все зависят от меня. Я должен, должен вернуться.
У него был такой расстроенный и встревоженный вид, что мне захотелось подойти к нему, крепко обнять и успокоить его, но я не могла пошевелиться. Я не могла осознать значения его слов. В моей несчастной голове все путалось и плыло в каком-то тумане.
Когда я наконец привела свои мысли в порядок, до меня дошло, что сегодня ночью мы будем вместе в последний раз, что после этого я никогда больше его не увижу; кровь отхлынула от моей головы, я чуть не упала в обморок. Он подхватил меня и крепко обнял. Удары его сердца гулко отдавались во всем теле и метрономом звучали у меня в ушах, когда я бессильно обвисла в его руках. Почувствовав, как бешено колотится его сердце, я поняла, что он тоже страдает. До этой секунды я думала только о себе и о том, что не смогу без него жить.
Он подхватил меня и крепко обнял…
Подняв глаза, я посмотрела прямо на него и улыбнулась.
— Что ж, во всяком случае, не будем терять те драгоценные часы, пока мы еще вместе, — сказала я весело. — У нас есть еще время, чтобы быть счастливыми вместе… и любить друг друга.
Я постаралась занять свою голову тем, что бы такого приготовить на ужин, и попросила Элмера купить немного вина.
— Давай не будем об этом сегодня думать. А завтра… ты просто уйдешь. Просто уйди потихоньку. И, прошу тебя, Элмер, милый, не надо прощаться. Просто быстро уйди.
После ужина мы говорили и не могли наговориться. В основном — о прошлом: о Владимире и России, о драке Элмера с Баффало Быком и о куче других вещей, которые нам пришлось вместе пережить. Но во все время нашего разговора я чувствовала, что мне необходимо о чем-то спросить его. Это чувство не давало мне покоя, но я никак не могла понять, что именно меня тревожит и на что я хочу получить ответ. Внезапно я поняла, в чем дело и, перебив Элмера на середине фразы, спросила:
— Элмер, что такое «молочная болезнь»? Мне никогда не приходилось о такой слышать.
Элмер в некотором замешательстве взглянул на меня, потом улыбнулся.
— Да, думаю, ты вряд ли могла слышать об этой болезни. В Англии ею никто не болеет, но в наших краях очень много народу умирает от молочной болезни. Насколько мне известно, больше она нигде не встречается. Считается, что примерно каждый десятый житель Соединенных Штатов погибает от этой болезни. Иногда она выкашивает целые семьи. Например, от нее умерла мать Авраама Линкольна.
— Но что это за болезнь, Элмер? — спросила я. — И как люди ею заражаются?
— Через коровье молоко, — ответил он. — А коровы заболевают ею, когда пасутся на границе леса, если случайно проглотят большой змеиный корень. Моя мать его называет еще «трясучка», потому что, когда яд попадает в кровь, человека начинает всего трясти. Потом начинаются конвульсии, а за ними — быстрая смерть. На мгновение он замолк, стараясь преодолеть внезапно переполнившее его чувство, потом заставил себя продолжать: — Мой отец, должно быть, выпил молока от новой коровы, которую купили всего за три дня до его смерти. Когда ему хотелось пить, он любил угоститься глотком парного молока прямо из-под коровы, особенно, если он работал где-нибудь в поле, далеко от дома. Сколько раз мне приходилось видеть, как он пригибался к коровьему вымени, крепко ухватывался рукой за один сосок и цвиркал теплой молочной струйкой прямо в раскрытый рот.
— Элмер, если тебе так тяжело говорить об этом, давай не будем, — сказала я.
— Нет, лучше, если я все тебе расскажу. Хорошо, что я могу об этом говорить. Так вот, я без особого труда отыскал ту корову, которая отравила моего отца. Достаточно было немного погонять стадо по полю. Больное животное быстро начало дрожать от усталости, а когда я почувствовал, что от нее пахнет уксусом, я уже мог наверняка сказать, что это и есть та самая корова.
В постель в этот вечер мы легли очень поздно, но я поняла, что не смогу уснуть. Когда незадолго до рассвета Элмер поднялся с кровати, я сделала вид, что крепко сплю. Я сдерживала нахлынувшие на меня чувства до тех пор, пока на лестнице окончательно не затих звук его шагов. Только после этого я полностью предалась отчаянию, всю ночь тисками сжимавшему мое сердце.
Судорожный, хриплый вопль, исторгшийся из самой сердцевины моего существа, наполнил комнату и, отразившись от стен, вернулся ко мне, словно донесшийся издалека стон тяжело раненного зверя. Задыхаясь в пустых глубинах этого ада — ада собственного одиночества, я корчилась на скомканном покрывале и срывающимся голосом выкрикивала в никуда мольбы о помощи. Мое горе было так велико, что я в самом деле чуть не задохнулась — мне пришлось сесть на постели, чтобы набрать в саднящие легкие хоть немного воздуха. Я попыталась слезть с кровати, но не смогла и в изнеможении рухнула на подушку. Мои плечи вздрагивали от бессильных всхлипываний, из глаз хлынули слезы. Они текли по моим щекам, когда я погружалась в беспокойный, наполненный кошмарами сон, и продолжали течь, когда я пробуждалась.
Только через три дня мне удалось заставить себя встать с постели. В течение этих трех дней я попеременно то тихонько рыдала, то бездумно смотрела в пространство, не замечая, как проходит время. Наконец я встала. Голова кружилась, мысли путались — я, пошатываясь, прошла по комнате, цепляясь руками за стол и кресла, как будто пыталась найти что-то, безвозвратно утерянное.
Я оказалась перед зеркалом — из рамы на меня бесцветными, мертвыми глазами таращилась какая-то старая карга. Я не понимала, кто это, да и это было мне безразлично — ничто не отозвалось в моем сознании на это зрелище. В чувство меня привел громкий стук в дверь. Я в ужасе кинулась к двери и быстро повернула ключ в замке.
Это был Владимир. Он пришел спросить, все ли у меня в порядке.
— Я слышал, Элмер уехал обратно на свою ферму, — громко сказал он. Не получая ответа, он еще сильнее постучал в дверь.
Я хотела что-то крикнуть ему в ответ, но мне это не удалось, потому что горло мое совсем пересохло и саднило. Когда он снова постучал, я хрипло проговорила:
— Я заболела. Принеси мне какой-нибудь еды и оставь под дверью.
Должно быть, несмотря на то, что я не говорила, а скорее, чуть слышно сипела, он разобрал мои слова, потому что сразу мне ответил:
— Если ты больна, будет лучше, если ты мне разрешишь войти.
Я вынула из двери ключ и приблизила губы к замочной скважине.
— Нет, я тебе не доверяю. Ты — бабник. В эту комнату не войдет ни один мужчина, кроме Элмера. Уходи. Это все ненужно. Лучше принеси поесть.
Я вернулась в кровать и какое-то время лежала, слушая, как он призывает меня впустить его внутрь. Наконец послышался звук его удаляющихся шагов. Через некоторое время в дверь снова постучали. Это вернулся Владимир.
— Дара, ты меня слышишь? Я принес тебе пирог с мясом, фрукты и пиво.
Я подошла к двери.
— Спасибо, а теперь — уходи. Мне будет лучше, если ты уйдешь.
— Ты уверена? — с сомнением спросил он.
— Уверена, — слабо ответила я, прислонившись к двери, чтобы не упасть.
Когда я услышала, как он вышел из дома, я забрала оставленные им пищу и питье. Перекусив, я почувствовала себя немного лучше: причесала волосы, умылась и оделась потеплее, потому что, хотя я и не чувствовала холода, меня начало трясти в ознобе. Я только поставила на огонь воду, чтобы приготовить себе чашку кофе, как снова послышался стук в дверь. Нервы мои были напряжены, я готова была взорваться от малейшего раздражителя и истерически выкрикнула:
— Ради всего святого, Владимир, оставь меня в покое!
— Это не Владимир, — послышался из-за двери негромкий голос. — Это доктор Шеппард. Можно мне с вами поговорить? Если вам не хочется, чтобы я входил, вы можете говорить через замочную скважину.
Положение становилось забавным. Представив себе, как мы будем с серьезным видом беседовать сквозь замочную скважину, я невольно хихикнула. Остановиться я уже не могла, и хихиканье переросло в приступ истерического хохота. Я упала на пол и, ослепнув от слез, каталась по комнате не в силах прекратить этот припадок жутковатого веселья, заходясь истерическим визгом и задыхаясь от смеха.
Наконец болезненное возбуждение стихло, я встала на ноги и, подойдя к двери, крикнула, стараясь перекрыть грохот, вызванный бешеным стуком в дверь:
— Не нужно так стучать! Я выйду к вам через минуту!
Наскоро поправив прическу и выпив стакан воды, я снова подошла к двери.
— Доктор Шеппард, там рядом с вами нет Владимира? Если вы меня обманете, я никогда больше не поверю ни одному вашему слову.
За дверью послышался какой-то шепот. Потом доктор сказал:
— Да, Владимир здесь, но он говорит, что готов уйти, если вы этого хотите.
Я ничего не ответила. Послышался звук удаляющихся шагов.
— Все, Владимир ушел. Теперь здесь никого, кроме меня, нет.
Отперев дверь, я распахнула ее и спокойно сказала:
— Прошу вас, входите, доктор. Не хотите чашечку кофе?
Если доктор и был поражен внезапной переменой в моей внешности, он ничем не дал мне этого понять, если не считать долгого, изучающего взгляда, которым он окинул меня, проходя через комнату к столу. Он пододвинул себе табурет и сел. Устроившись поудобнее, он положил локти на стол и сказал: