— Ну… — протянула я нерешительно, — я думала, может быть, у вас найдется для меня какая-нибудь работа по дому или на ферме.
Она принялась раскатывать тесто.
— Судя по твоему виду, для работы на ферме ты слабовата. Да и в любом случае мой муж с сыном вполне справляются со всеми делами. Мне в доме тоже помощь не нужна. Нам это не по карману. Тебе бы поискать работу в Кливленде — может, там чего и найдешь. А так, я прямо не знаю, что тут с тобой делать.
— Я могла бы доить коров. У мистера Брюса я работала дояркой, — с надеждой сказала я.
— А у нас молочных коров нету. Только годовалые бычки. Что ты с них будешь доить?
Это замечание показалось ей настолько забавным, что она разразилась грубым хохотом, который прерывался приступами кашля. Улучая моменты между приступами кашля, она вскрикивала, указывая на меня пальцем:
— Я бы могла доить бычков! Вот это дело! Хотела бы я на это посмотреть!
Видно было, что ей доставляет удовольствие насмехаться надо мной.
Она все еще стояла посреди кухни, скрючившись от хохота, когда в дом вошли два светловолосых великана. Хотя тело у меня стройное, без единой унции жира и я довольно высокая — выше большинства женщин, — все же среди этих людей я почувствовала себя настоящей карлицей. Когда они вошли, переставляя ноги, огромные, как стволы деревьев, и поводя плечами без малого в ярд шириной, казалось, они заполнили собой всю кухню без остатка.
Миссис Квирк, наконец, совладала со своим кашлем и, тыча в меня пальцем, сказала, обращаясь к своему мужу:
— Это — дочка Сэма Тулли с острова Мэн. Она приехала в Америку, чтобы помочь нам доить наших бычков. Бычков, понимаешь?
Эта нелепая рекомендация снова заставила ее зайтись в смехе. Она заржала, как лошадь, брызгая слюной и захлебываясь. Оба мужчины продолжали стоять посреди комнаты, глядя то на меня, то на миссис Квирк, то опять на меня и, хотя шутки они не поняли, их грубые физиономии расплылись в туповатой, бессмысленной ухмылке.
Я сделала попытку покончить наконец с этим идиотским положением и, протянув руку мистеру Квирку, сказала:
— Рада познакомиться. Надеюсь, у вас все хорошо.
— Спасибо, в общем-то, терпимо, — вежливо ответил он.
Он подал мне руку — моя узкая ладошка совершенно скрылась из виду в его огромной лапище. Затем я подошла к младшему Квирку.
— Меня зовут Дара. А вас?
Глумливая ухмылка еще не успела сползти с его лица, и несколько мгновений он непонимающе смотрел на меня сверху вниз, глупо моргая своими водянисто-голубыми глазами, а потом промычал:
— Я — Билли.
Тем временем миссис Квирк, оправившись от приступа хохота, накрывала на стол: холодное мясо, кастрюля с вареной картошкой и целая гора капусты. Когда она поставила на стол четыре фарфоровые тарелки, я поняла, что тоже приглашена к семейной трапезе. Наполнив до краев мясом, картошкой и капустой три тарелки из четырех, она взяла четвертую и, положив в нее раза в три меньше, чем в остальные, придвинула ее мне.
Хотя, по моим аппетитам, и этого было больше, чем достаточно, ее обдуманно и явно выказанное негостеприимство не ускользнуло от моего внимания; я решила завтра же утром отправиться в Кливленд — подальше от такого грубого и оскорбительного обращения.
Трапеза проходила в молчании. Когда все было съедено, я спросила миссис Квирк, не нужно ли ей помочь с мытьем посуды. Не получив никакого ответа, я сказала, что хочу подышать свежим воздухом и, если она не возражает, прогуляюсь вокруг фермы. Услышав мою просьбу, Билли поднял со скамьи свое огромное тело и сказал:
— Я тебя провожу.
Тут его мамаша немедленно вмешалась:
— Билли, милый, смотри, только недолго. Тебе надо лечь пораньше. Завтра тебе предстоит трудный день.
Видно было, что она мне не доверяет и не хочет оставлять наедине со своим драгоценным сыночком. Но она зря тревожилась — этот огромный, неуклюжий мужлан меня совершенно не привлекал. Я предпочла бы, чтобы он вовсе оставил меня в покое, но он уже стоял в дверях, дожидаясь, пока я выйду, видимо, твердо решив составить мне компанию.
— Сюда, — сказал он, когда я вышла за дверь, и зашагал к сараю, стоявшему недалеко от дома. Я догнала его, только когда он остановился перед открытой дверью, и уже хотела извиниться и пойти прочь, как вдруг он обхватил меня своей ручищей и с чудовищной силой втолкнул внутрь.
Я попыталась устоять на ногах, но пошатнулась и навзничь упала на груду сена. Для человека его размеров он действовал поразительно быстро. Он перевернул меня на спину и всей тяжестью опустился на меня, так что я едва не задохнулась. Он задрал мне юбку, накинул ее мне на голову и, с силой раздвинув мои ноги, встал на колени у меня между ног. Я оказалась в полной темноте и стала изо всех сил пытаться сдернуть с головы юбку, как вдруг закричала от боли — он грубо вдавил два толстых пальца, огрубевших от тяжелой работы, в мое нежное влагалище.
Он неуклюже рылся внутри меня своими лапами, будто выискивал что-то в глубине моей дырочки, причиняя мне боль и заставляя меня дрожать от отвращения и собственного бессилия. Вдруг дверь сарая распахнулась и я услышала крик его матери: «Билли, ты где?»
В этот момент мне удалось освободить лицо, и я увидела, как она большими шагами направляется к нам. Подойдя, она дала Билли увесистую затрещину и приказала ему немедленно возвращаться домой.
— А что до тебя, подстилка подзаборная, то держи свои грязные лапы подальше от моего Билли! Он уже помолвлен с порядочной девушкой с соседней фермы! Тебе тут делать нечего. Она уже двинулась было к выходу, и я, натянув юбку на колени, хотела подняться на ноги, но она обернулась и добавила: — Завтра же утром чтобы ноги твоей здесь не было. И не вздумай задержаться.
Ее ярость настолько ошеломила меня, что я еще с минуту пролежала на куче сена, не решаясь встать.
Я еще немного побродила вокруг и, преодолевая отвращение, вернулась к дому — в моих обстоятельствах ничего другого мне не оставалось, Когда я вошла, она злобно уставилась на меня, все ее мышцы были напряжены, как перед схваткой. Мужа и сына не было, они, конечно, уже спали.
— Иди за мной, — прошипела она и провела меня по коридору в спальню. Прежде чем прикрыть за мной дверь, она проворчала: — И запомни, завтра, как проснешься, чтобы не было в этом доме ни тебя, ни сумки твоей, ни шмоток.
Надо отдать должное хозяйке, комната была безупречно чистая и отлично обставленная. Из крупной мебели в ней стоял умывальник и тяжелая двуспальная кровать. Я быстро разделась и надела ночную сороку. Вдруг мне пришла в голову мысль, что Билли вполне способен подстеречь меня по дороге в Кливленд. На то, чтобы подготовить губку, у меня ушли считанные секунды, и я, присев на корточки, быстро засунула ее в свою щелочку. Быть изнасилованной — это и само по себе достаточно неприятно, но представить себе, что этот мерзкий грубиян станет отцом младенца, который будет шевелиться у меня в животе, — совершенно невыносимо. Потом я вспомнила о двери и удостоверилась, что она крепкая и заперта на надежный замок, на случай, если ему вздумается гулять по ночам.
Наконец я забралась в кровать и, погрузившись в мягкие объятия перины, уже хотела притушить стоявшую на тумбочке масляную лампадку, но вдруг услышала за окном какой-то шум.
Я решила встать и проверить в чем дело, но едва я спустила ноги с постели, как окно распахнулось настежь и через подоконник свесилась одетая в бриджи толстая нога, а за ней и все массивное тело Билли. Я даже не успела закричать, потому что он одной лапой ухватил меня за волосы и, запрокинув мне голову, другой крепко зажал мне рот.
— Веди себя тихо. Если только попробуешь поднять шум, я тебя так разукрашу, что сама себя не узнаешь, — пригрозил он. Озираясь вокруг и еще больнее и крепче зажимая мне рот, он прорычал: — Так ты будешь вести себя тихо?
Его голос звучал так угрожающе, что я поспешно кивнула в знак согласия.
Если я закричу, думала я, его мать снова обвинит во всем меня и выкинет на улицу в темноту и холод. В подобных случаях девушкам всегда приходится худо, и часто им вменяют в вину, что это они сами поощряют мужчину и направляют его. Так было всегда и так будет. Общество презирает и отвергает даже тех девушек, которые подверглись изнасилованию в самых грубых и жестоких формах.
Он расстегнул бриджи, сбросил их на пол и сорвал с меня ночную сорочку. Подняв, как ребенка, он швырнул меня на кровать и, рывком широко распяв мои ляжки, встал между ними на колени. Он обхватил свой член пальцами у основания и стал покачивать им, глядя на меня сверху вниз и широко ухмыляясь. Я с ужасом наблюдала, как он набухал и тяжелел, вырастая все больше и больше.
При всем моем опыте мне не приходилось встречать ничего подобного. На него даже взглянуть было жутко. Я боялась и подумать о том, как он собирается затолкнуть это в меня, в такую маленькую и молодую.
Подсунув под меня руку, он приподнял мой зад и мощным толчком впихнул головку своего монстра в мое влагалище. Под его напором губы моей щелочки натянулись до такой степени, что мне показалось, она сейчас порвется. Боль была кошмарная. Я попыталась приподняться и выбраться из-под него, но это было совершенно невозможно. Он положил мне на лицо огромную ладонь и, вдавив мою голову в подушку, навалился на меня всей тяжестью своей туши.
Я глотала воздух и пыталась вывернуться из-под него. Но чем больше я дергалась, силясь освободиться, тем больше это ему нравилось Через какое-то время мне пришлось безвольно подчиниться сотрясавшим меня толчкам — я была полураздавлена и не могла даже пошевелиться. Он был могуч, как бык, и бороться с ним было бесполезно. Не обращая никакого внимания на мои стоны, он, словно в забытьи, продолжал делать свое дело, тупо уставившись в стену.
Достигнув апогея, он со звериным рыком обрушился на меня, закрыв мне лицо своей грудью, так, что чуть не вышиб из меня дух. Я начала задыхаться, попыталась спихнуть с себя эту груду волосатого мяса, чтобы набрать в легкие хоть глоток воздуха, но все тщетно. Когда я уже теряла сознание, он неожиданно повернулся и лег на спину, крепко ухватив меня пальцами за левое запястье.