Улька удивленно смотрит на меня: явно не ожидала такой резкой оценки действий Клоти. Но долго думать об этом некогда, иначе весь дом провоняет! Поэтому я проскальзываю в дверь мимо рассеянно хлопающей глазами горничной и бегу… на запах и громкую ругань. Кроет меня на чем свет стоит, если честно.
Кабинет Клотильды я нахожу очень быстро, но захожу туда только с третьего раза и только плотно прижав к носу рукав, настолько там резкий запах.
— Улька, открой окно скорее, — кричу я горничной, которая все еще пребывая в шоке, действует автоматически.
Желто-зеленая Клотильда почти в предобморочном состоянии смотрит на меня с ненавистью и яростью. Ее проблемы, я-то тут при чем?
Разогреваю источник силы в груди и стараюсь как можно быстрее собрать весь запах обратно в бутыль. От напряжения даже кружится голова. Или от того, что дышать абсолютно нечем.
Мне требуется около полутора минут, которые, кажется, длятся вечность. Но в итоге в кабинете Клоти можно сделать вдох, не боясь, что при этом тебя вывернет наизнанку.
— Да как? Что?! — Клотильда искренне пытается подобрать слова, чтобы отругать меня и Ульку, но перебить то, что она уже успела наговорить, вряд ли получится.
— Вам не рассказывали, что вскрывать неизвестные сосуды без инструкций может быть опасно для вашего здоровья? — держа в руках злосчастную бутылку, говорю я. — И для здоровья окружающих тоже.
— Как ты смеешь со мной разговаривать в таком тоне? Бездарная сила от безродной шавки, — цедит сквозь зубы Клотя, неспособная пока что на что-то серьезное.
Хотя мне кажется, что “бездарная сила” — это глупость, потому что любая магия, даже самая слабая — это уже дар. И плевать мне, что там думает эта тварь.
Улька выпархивает из кабинета почти сразу и исчезает в полумраке коридора. Клотильда пытается проткнуть меня своим злобным взглядом, а мне смешно. Что она может мне сделать? По всей видимости, ничего, если дракон уже несколько раз вставал на мою сторону.
— Вы можете капать ядом сколько вам вздумается, — улыбаюсь я. — А мне после вашего вмешательства теперь еще по дому собрать “аромат” придется.
Экономка явно хочет мне что-то сказать, но я уже иду к выходу, но притормаживаю около комода у самой двери.
— Кстати, раз вам так понравился этот парфюм, пожалуй, оставлю его вам. Но все же советую нюхать его на открытом пространстве, — ставлю бутыль на комод и выходу, захлопнув за собой дверь.
Я трачу какое-то время на то, чтобы собрать остатки витающего запаха по всему особняку, потому что в некоторых местах он решил “подзадержаться”, потом заливаю расплавленный стеарин в формы и провожу почти весь остаток дня с Мартой, помогая ей на кухне.
К вечеру от недосыпа и нервов у меня начинает болеть голова, словно ее запихнули в тиски, плотно прижали и пытаются сверху вкрутить огромный саморез. Противно до тошноты и кругов перед глазами.
— Эй, ты чего? — Марта подхватывает меня, когда накатывает особо сильный приступ. — Ну-ка…
— Все хорошо, — вяло пытаюсь отговориться я. — Немного душновато.
Кухарка обхватывает мои щеки руками, заглядывает мне в глаза и неодобрительно качает головой.
— Кажется, кто-то перестарался с применением магии, — произносит она и смотрит на потолок, рассматривая травы, развешанные под потолком. — С непривычки и в обморок можно упасть. Но ничего, мы сейчас чайку-то как заварим. Завтра будет все, как будто ничего и не было.
Она быстро доводит воду в котелке до кипения и заливает какую-то сиреневую траву с желтыми листочками. Необычно.
— Ты не столько пей, сколько нюхай, — приговаривает Марта. — Аромат тут особенный. Силу помогает восстанавливать. И потом сразу в кровать!
Она командует, как воспитатель в детском саду, но мне очень-очень хочется ее слушать. Тем более что сегодня свечи еще не будут готовы, а Роувард вообще после нашего разговора дома не появлялся.
Аромат чая действительно оказывается волшебным. В голове почти проясняется, сил становится больше, но все тело тонкими нитями пронзает дичайшая усталость. Поэтому я даже не пробую спорить с Мартой и ухожу к себе, решая провести вечер в компании дневника сына свечного мастера.
“Воск, что я принес из мастерской отца, оказался тем самым недостающим компонентом для нового артефакта, который разрабатывают на мануфактуре.
Мэр обещает, что он поможет осветить бо́льшую часть улиц Хельфьорда. И это притом, что раньше с осветительными артефактами всегда были одни лишь проблемы! Невероятно.
У меня ощущение, что я буду частью какого-то очень важного события. И это здорово: отец всегда нес своей работой свет людям. И я… Я тоже буду нести его.
Мэр обещает помочь мне получить образование и стать одним из мэтров. Буду создавать новые артефакты!”
Каждая строчка этой записи, кажется, пронизана надеждой, воодушевлением и верой в светлое будущее. У Играха даже завитушки на некоторых буквах как-то бодрее выглядят.
И тем напряженнее становится читать следующую запись, сделанную значительно позже после этой.
“Обычный воск, который они закупили, не дает эффекта. Вернее, он есть, но значительно меньше.
Значит, все дело в магии отца. А именно магии нашего рода, ведь я тоже являюсь ее носителем.
Но отец снова сказал, что не откроет мне тайны, если я не вернусь в лавку и не буду помогать ему.
Гриндорк мной недоволен”.
Дальше текст становится все менее разборчивым, как будто Играх боялся или сильно сомневался. Словно его пальцы плохо его слушались или дрожали, когда он писал текст.
“Мне поставили условие: или увольнение, или секрет воска моего отца.
Еще недавно я бы сомневался. Но сейчас я знаю, что все совсем не так, как мы привыкли думать. Нужно выбирать, кому и во что верить. И я верю своим ушам и глазам.
Поэтому я без сомнений выбираю первое. Я не хочу быть к этому причастным. Сегодня я попрошу меня уволить”.
Почему-то именно последняя смазанная точка заставляет волосы на затылке встать дыбом. Это последняя запись Играха.
Глава 36
После чтения дневника сон долго не приходит. Я даже подумываю взяться за книгу про драконов, которую я нашла, но решаю, что хватит жечь свечи, ведь еще не сделала достаточно новых. Поэтому считаю барашков, козлов и, в конце концов, драконов, стараясь заснуть.
А утром, надев то же самое платье (хотя, если честно, очень хочется попробовать и остальные) первым делом спускаюсь в мастерскую, чтобы проверить свечи. И мне даже везет: по дороге я не пересекаюсь ни с кем из домашних. А это дорогого стоит!
Сердце немного колотится: вдруг ничего не получилось? Да ну нет. Химик я или где? И с воском же все получилось.
Осторожно постукиваю по металлической форме костяшками пальцев. Звук глухой, уверенный, значит, стеарин застыл как надо.
Придерживая форму одной рукой, другой аккуратно тяну за фитиль. Первая свеча выскальзывает так легко и гладко, что я невольно улыбаюсь. Отлично! Поверхность ровная, без единого изъяна, цвет молочно-белый с каким-то особенным мерцающим отливом.
Почти как восковые свечи, что я делала в прошлый раз...
Вторая свеча выходит такой же идеальной. А вот с третьей небольшая заминка: на поверхности остается едва заметная царапина. Досадно, конечно, но это мелочи. Главное, что они получились!
Выкладываю свечи в ряд на чистой доске, любуясь результатом. Семь штук, все примерно одного размера: сантиметров двадцать в длину. Если у мэра в доме не на гигантские свечи люстра рассчитана, то подойдут. Еще надо спросить, сколько им надо.
Беру одну свечу, подхожу к окну. Утреннее солнце просвечивает сквозь стеарин, выявляя идеально ровную структуру. Фитиль точно по центру, свеча чуть пружинит в руках, но не ломается. Именно то, что нужно!
За дверью слышится хорошо различимый шорох, стук и шепоток. Это вызывает у меня улыбку.
— Улька! — зову я, точно зная, кто там шебуршит. — Иди глянь!
Дверь распахивается мгновенно: ну точно, ждала! Глаза у горничной становятся огромными, когда она видит аккуратный ряд белоснежных свечей.
— Держи, — протягиваю ей три штуки. — Положишь дракону. Я тоже одну возьму, вечером понаблюдаю. А остальные, если все хорошо будет, отнесешь сестре. Да спроси у нее, сколько всего надо, чтобы я могла рассчитывать.
Улька прижимает свечи к груди, словно величайшее сокровище. В глазах блестят слезы:
— Ой, спасибо! Они же совсем как настоящие! Как восковые!
— Они и есть настоящие, — улыбаюсь я, разглядывая оставшиеся свечи. — Просто из… неважно. И если все будет хорошо — сделаем еще.
Спустя некоторое время после того, как Улька убегает, а я прибираюсь в мастерской и готовлю все для нового захода, я прислушиваюсь к звукам в доме. Тишина. Неужели, Роувард опять ушел?
Странный он все-таки. То корпеет чуть ли не днями над какими-то записями, то целыми днями пропадает где-то в городе. То молчит угрюмо, то сам приходит поговорить. То холодный и отстраненный, то вдруг проявляет такую заботу: чай, пирожки, беспокойство о том, что я замерзла на чердаке... А эти его намеки про менталистов? Предупреждение? Угроза? Или просто делится информацией?
Встряхиваю головой, отгоняя непрошеные мысли. Сейчас есть дела поважнее. Например, придумать, как делать больше свечей. Надо же что-то делать с этой ситуацией, раз уж взялась помогать.
Спускаюсь в кухню, где уже хлопочет Марта. Она уже привычно накладывает мне завтрак, теплую кашу с маслом и молоком, и оценивающе осматривает:
— Какая-то ты сегодня задумчивая, — говорит она. — Что-то не так?
— Многое не так, — вздохнув, говорю я. — Я вот все думаю. Старый мастер взял и уехал отсюда. Но ведь наверняка это не так просто — покинуть место, где все обжито, где столько лет работал.
— Непросто, Марика, — вздыхает она. — Да говорят, что он винил себя в пропаже сына. И мэра с его мануфактурой. Вот и уехал.