— Но он не говорил, зачем это все создается? — строго спрашивает Фридер, все еще неготовый безоговорочно верить.
— Им сказали, что совершенно новые артефакты, от которых город будет процветать, — Марта сжимает кулаки. — А потом он, похоже, стал понимать, что словам Гриндорка не стоит верить. Он стал другим. Замкнутым. Испуганным. А потом… Однажды и вовсе не вернулся.
Марика пристально смотрит на меня, волнуясь и мысленно намекая, на то, что мы прочли в дневнике сына свечного мастера. Мы оба понимаем, что Ганс — еще один человек, попавший в паутину мэра. И таких было действительно немало. Я слышал разговоры о том, что мануфактура убивает, только вот мало кто решается такие вещи обсуждать вслух, потому что это же для многих одно из немногих мест, где можно заработать Хельфьорде.
— Ты готова рискнуть его жизнью? — прямо спрашивает Марту Фридер.
— Хотите сказать, что лучше оставить все как есть? — кухарка даже расправляет плечи, с вызовом глядя на Фридера. — Да, я знаю, что Ганс еще жив: просто потому, что он им нужен, без него работать установка не будет. Но я его не видела слишком давно. Если ничего не сделать, он или сойдет с ума, или просто умрет.
Марика подходит к Марте и обнимает ее:
— Мы поможем твоему брату. Обещаю.
Потом к ним присоединяется и Рина. Конечно, обещание громкое, которое выполнить сложно. Но сейчас любая поддержка, любая помощь будет бесценной. Особенно изнутри мануфактуры.
Слишком долго мы играли в кошки-мышки с мэром. Пора заканчивать эту игру.
— Хорошо, — киваю я, сжимая в кулаке салфетку. — Как я понял, завтра на площади будет праздничное представление о первом главе Хельфьорда. Мэр очень старательно меня приглашал на него, а потом и на праздник, так что я великодушно решил почтить своим присутствием. После представления он непременно выступит, чтобы покрасоваться перед народом. Вот там мы его и возьмем. Публично. При всех.
— Но… Аурика… — произносит Марика, нервно сжимая мои пальцы.
— Именно поэтому ты туда не пойдешь, — отрезаю я. — Марта. Делай что хочешь, как угодно извернись, но Аурика должна быть полностью отвлечена. У нее не должно быть ни минуты свободной, и, желательно, держи ее подальше от мужчины. Руди укажет тебе на него.
Совенок издает согласное “ух-у”, а Ригель внутри смеется над комментарием Руди: “Помечу так, чтобы сомнений не осталось!”
— Фридер, — продолжаю я. — На тебе все те, кто может дать показания против мэра. Особенно во всем, что касается мануфактуры. Они просто инструменты, я больше чем уверен, что про культ ни малейшего понятия не имеют. А если имеют… Что ж, сразу отсечем продажных.
— Они сделают что угодно, чтобы очистить свое имя, если пригрозить конфликтом с Эльвариамом, — усмехается Фридер. — Ведь гораздо проще спихнуть всю вину на кого-то, а самому остаться в белом пальто.
— Именно так, — соглашаюсь я. — А я потом пообщаюсь, узна́ю, кто на самом деле чего стоит. Тардену я тоже письмо написал, чтобы держать в курсе. Потом пришлите ко мне в кабинет Ульку, к ней у меня тоже есть разговор.
— А что… Должна делать я? — все же в голосе Марики чувствуется обида.
И волнение. За меня. И от этого мне прямо сейчас безумно хочется сгрести ее в охапку, а лучше закинуть на плечо и уйти в комнату. Прямо до завтрашнего утра, не меньше.
“Что-то ты как-то недооцениваешь нас”, — ворчит Ригель.
Действительно, чего это я.
Вытащить себя из постели, когда рядом на подушке спит Марика, кажется просто непосильной задачей. Она лежит, уткнувшись лицом в подушку, волосы разметались по плечам, спина обнажена до талии, очертания тела такие хрупкие и такие… мои. Мы заснули ближе к рассвету, но сколько бы времени ни прошло, мне кажется, мне всегда будет ее мало.
Ригель тихо урчит удовлетворенно где-то глубоко внутри, как биение второго сердца. Как же я по нему скучал! По его ворчанию, его комментариям, его саркастическим подколам.
После вчерашнего, после того как мы с Марикой нашли друг друга по-настоящему, мир обрел новую глубину красок и звуков. И новую остроту опасности. Я чувствую, что Марика все испытывает какую-то неуверенность, как будто нам непременно о чем-то еще нужно поговорить.
Однако пока что решаю сосредоточиться на более острой проблеме — сегодняшнем разоблачении мэра. Это, естественно, лишь первый этап в цепочке всего того, что нам еще предстоит. Но все будет зависеть именно от итогов сегодняшнего дня и от того, насколько мы будем убедительны. Проиграем сейчас — проиграем всю войну.
А вот как закончим — непременно поговорим с Марикой. Долго. В тишине. Ну… может, прерываясь на что-то кроме разговоров.
Я одеваюсь быстро, почти бесшумно, стараясь не разбудить ее. Ей нужен отдых, больше, чем она готова признать. Рея сильна, но сражение с Клотильдой и артефакт ослабили ее. Марика просто пока что этого не ощущает, а я совсем не готов ею рисковать.
Мы собираемся в столовой и еще раз обговариваем весь план. Фридер дает мне брошь на шейный платок с защитой: первый удар выдержит, а за это время я должен успеть среагировать. Если они решатся что-то предпринять сегодня, конечно.
Рина прячет в сумку подсвечник и нож, которые предназначались для Ригеля, но в итоге оказались уликами в наших руках, Марта раскладывает на лоток свежие пирожки с повидлом, а Руди мужественно ерошит перья, готовый к настоящей битве.
Хотя я искренне надеюсь, что все пройдет более чем спокойно. Для нас, конечно.
Когда мы прибываем к представлению, на площади уже гудит толпа. Сцену украсили флагами Хельфьорда, актеры в ярких костюмах готовятся к выходу на сцену. Сюжет постановки банален и в то же время символичен: классическая история о том, как в день середины зимы благодаря честности и самоотверженности героя боги объявили его первым главой города, наделив его мудростью и справедливостью.
Мы рассредотачиваемся по площади: Марта ищет Аурику, Рина занимает место на противоположной от меня стороне, Руди крутит головой на карнизе ратуши, голова Ульки мелькает в толпе поближе к сцене, а Фридер прибудет чуть позже. Со свидетелями и документами.
Представление начинается. Актеры разыгрывают сцены из жизни легендарного правителя — как он судил споры, защищал слабых, боролся с несправедливостью. Толпа завороженно следит за действием, и я чувствую в толпе искренний восторг и восхищение идеалами, которые воплощает на сцене актер.
Удивительно, как те, кто верит в честное и справедливое начало города, могли так относиться к девушке, которая ничего им не сделала, которой просто не повезло. Или какое предубеждение можно иметь к дракону, которого никогда не видели. Где их мудрость?
Наверное, там же, где и совесть Гриндорка.
Как я и предполагал, сразу после окончания представления на сцену поднимается мэр.
Гриндорк выглядит торжественно в темно-синем костюме с золотыми нашивками. Он широко улыбается толпе, раскидывает руки в приветственном жесте.
— Граждане Хельфьорда! — его голос разносится по площади. — Сегодня мы вспоминаем великого человека, который стал символом нашего города. Человека, который понимал — власть дается не для личной выгоды, а для служения народу!
Одобрительный гул проходит по толпе. Я оглядываюсь, ищу глазами всех участников нашего плана. Рина на месте, Фридер держится в стороне, чтобы раньше времени не светить козыри. Марта…
Ее приходится поискать, но я все же замечаю, как она затаскивает возмущающуюся Аурику в… Магазинчик женского исподнего? Какой интересный выбор. Впрочем, я довольно быстро понимаю, почему Марта сделала именно так. За ними почти сразу заходит мужчина в сером пальто с яркой белой отметиной на плече и так же быстро выходит. Злой. Зато я теперь тоже знаю, как выглядит наш главный оппонент.
Тем временем мэр на сцене входит во вкус:
— Первый глава нашего города был честен с собой и со своим народом! Он не скрывал правды, как бы горька она ни была. Он не боялся трудных решений, если они были справедливыми!
"Лицемер", — рычит Ригель, и я полностью с ним согласен.
— И мы должны следовать его примеру! — продолжает мэр. — Быть честными, справедливыми, думать о благе города превыше всего! Полагаю, наш многоуважаемый гость, его величие Роувард Даррел тоже поделится с нами мыслями о честности и доброте!
Именно этого момента я и ждал. Делаю шаг вперед, и толпа расступается, давая мне дорогу. Поднимаюсь на сцену под удивленные взгляды актеров и откровенно недружелюбный взгляд мэра.
— Прекрасные слова, — говорю я, и мой голос звучит достаточно громко, чтобы его услышали все. — О честности. О справедливости. О том, что власть дается для служения народу. Я готов подтвердить каждое ваше слово.
Мэр пытается улыбнуться, но улыбка получается натянутой. Я чувствую, как внутри него сначала маленькими искрами, а потом уже и обжигающими язычками пламени разгорается страх.
— Господин Роувард... Что вы… имеете в виду?
— Я хочу, чтобы эти слова соответствовали действительности, — объясняю я. — Скажите, все ли происходящее на мануфактуре делается во благо жителей города? Или… есть иные выгодоприобретатели?
Толпа начинает волноваться. Мне становится тяжелее: все же я отвык от большой концентрации эмоций. К горлу подкатывает тошнота. Мэр бледнеет, внутри него уже пожаром бушует паника, но пытается сохранить самообладание:
— Я не понимаю, к чему вы клоните...
— К тому, — повышаю голос, чтобы меня слышали даже на краю площади, — что очень большая доля производства мануфактуры работает вовсе не на артефакты, нужные для торговли и для людей. И… расскажете ли жителям, куда ушел воск, предназначенный для ИХ свечей?
Гул толпы становится громче. Я вижу, как мэр оглядывается, ища пути к отступлению, но Фридер с Риной уже перекрыли выходы со сцены.
— Это... это наговор! — кричит мэр, но в его голосе уже слышна паника. — Клевета! Господин Роувард пытается очернить мое имя!
На сцену поднимается Фридер с одним из наемников и Клотильдой. Надо сказать, несмотря на наш вчерашний очень жесткий разговор, она выглядит очень сносно, даже спину прямо умудряется держать. Ее бы силу воли да в мирное русло.