Слуга прошуршал за дверь, раздался тихий скрип и наступила тишина.
Она опустилась на стул с резной высокой спинкой, подернув подол широких светло-серых брюк. Чуть тряхнула головой, чувствуя как ещё мокрые кончики волос, собранных в высокий, но весьма привольный хвост, мочат ткань накидки, но в комнате было тепло, даже душно, и Арнеину не смущал собственный вид.
— Так кто ты такой?
— Я посланник богов, ваше величество, — продолжил бродяга с закрытыми глазами. И за это она была ему благодарна: взгляд его помнился ей тёмным и пугающим, а так словно говорит с самым обычным бродягой. — И благодарю вас за спасение жизни. Ваш дух настолько ярок и светел, что вы не позволили умереть человеку, которого видите впервые в жизни… Это так благородно с вашей стороны! Разве может наша страна, наша величайшая империя, что простирается теперь так широко благодаря вашему святейшему супругу, желать лучшую императрицу?
— Замолчи, — приказала Арнеина, поморщившись.
Она приказала Джемал уехать, которая по её воле стала посвящена в самую опасную на свете тайну. И только недавно узнала, что Джеймал выбрала уйти из жизни, хоть это и обставили, как несчастный случай в поездке. Целительница решила сберечь тайну императрицы посистине страшной ценой — и этого не забыть. И за это она никогда не найдет себе прощения. И оттого лживые и льстивые слова бродяги о светлой душе казались ещё более уродливыми.
А супруг… тот, которому она посвятила свою жизнь, тот, любовь к которому для неё затмевала свет солнца и звёзд, был ли он — святейшим? Случай на горе она спешила стереть из памяти, объсняя себе единением с богами и высшим разумом, который смешивал живое и неживое, но весть о ребенке, который получил жизнь вопреки воле своего божественного отца, переворачивала всё с ног на голову.
Глава 17. В которой допрос провожу я
Мэй продолжала задавать мне вопросы, словно именно ей нужно было что-то от меня, а не наоборот. Но поймав меня на мрачном погружении в размышления о собственной судьбе, она спрашивала про Юг, про мою родину, про родителей и про стихийный дар, который ей казался чудом: сама Мэй могла обращаться только к живому, да и то, судя по всему, степень её воздействия была довольно слаба.
Затем она протиснулась в мою келью, слабо освещенную через окошко, выходящее на север, быстро осмотрелась и в конце концов притащила откуда-то набор для шитья. Пока я пыталась разложить вещи, Мэй забрала мои штаны, быстро завернула край, подогнув несколько раз внутрь, и взялась за иголку. Умение болтать ни о чём и делать позволяло ей продолжать разговоры, что в какой-то момент утомило.
И, что самое удивительное, почти ничего об академии я так и не узнала.
— Так, говоришь, Бьёрн здесь учитель? — с трудом перевела я разговор на интересную себе тему, заворачиваясь в одеяло.
— Да, но он занимается только с младшими. Начинашками. Ну, теми, кто только-только сюда приехал и собирается учиться магии.
Я выразительно вскинула брови, на что Мэй окинула меня взглядом и махнула рукой:
— Нет, ты уже к нему не относишься, ты к старшим. Он совсем маленьких учит, пять, шесть лет, ну, максимум, десять или двенадцать. А тебе, напомни? — взгляд её стал подозрительным, особенно, когда она в этот момент стала отрывать зубами тонкую шерстяную белую нитку.
— Восемнадцать.
— Да, точно. Но я думала, ты старше. Выглядишь на двадцать два.
Я нахмурилась, не зная, как относится к такому суждению, но решила, что болтовню Мэй не стоит вообще воспринимать слишком серьезно.
— А тебе? — после некоторого колебания, подтащив к себе подшитые штаны, спросила я, продолжая играть в эту социальную игру.
— Шестнадцать. Я отношусь к третьему потоку. А тебя возьмут уже в четвертый. Первый — это с пяти до восьми лет, затем идут вторые, до двенадцати, а до шестнадцати — третий.
— Всё, ты готова, — с одобрением оглядела меня Мэй. — Пойдем на улицу.
Мы выбрались из тесной кельи, и я с облегчением вздохнула свежий ветер. Он был куда холоднее, чем у меня на родине, но сейчас это будто помогало: охлаждало горящее после утреннего стыда лицо и успокаивало нервы.
— Я живу вон там, — указала Мэй, уводя меня по дороге к широкому выступу на скале, будто нависающему над городом. Здесь лежали валуны, нагретые солнцем, и мы уселись на них, оглядывая всё вокруг.
Теперь, когда я поела и привела себя в порядок, настроение становилось куда лучше: только противно саднила ушибленная нога. Солнце мягко золотило песчаные склоны далёких гор, а далеко внизу виднелись улицы и белокаменные дома, где я ещё не была. Какая-то другая часть Сеттеръянга, не та, куда мы приехали с Бьёрном.
И разделял эти части явно храм Четырёх богов, возвышающийся неподалёку, а лестница от него спускалась в тот город настолько длинная, что голова кружилась уже от одного вида.
Наконец перехватив инициативу, я снова принялась уточнять:
— Сколько же здесь всего учеников, в этом Сеттеръянге?
— Не знаю, не меньше двух сотен, я думаю, — заговорила Мэйрел, забираясь на удобный валун с ногами и обхватывая колени. Её круглое лицо посерьёзнело и потеряло детское выражение. — Это ведь, по сути, монастырь Четырёх богов. Вернее, то место, где мы сейчас. Основной город внизу уже для тех, кто просто приезжает или для тех, кто хочет посвятить себя изучению дальнейшему магии и служить богам. Вообще дарханы стали брать учеников больше трехсот лет назад, но, как ты знаешь, тогда дарханов мало кто любил. Это сейчас к нам… ну, особое отношение.
Мэй улыбнулась, вроде с гордостью, но будто торопливо, спеша выполнить гражданский долг и подчеркнуть свое положение среди обычных людей. Я осторожно присела рядом, чувствуя себя всё ещё настороженно, рядом по-прежнему гуляли и общались другие ученики, но на нас внимания особо и не обращали.
— Мы можем ходить гулять в город? В сам этот Сеттеръянг? — Среди всех роящихся вопросов я почему-то выбрала именно этот. Будто вопрос свободы до сих пор стоял ребром — а я ведь уже решила на время затихнуть и изучить всё, что положено, чтобы вернуться домой как можно раньше.
— Не, новенькие пока не могут, — помотала головой Мэй, глядя на меня искоса через плечо. — Мне только на второй год одной позволили. Это настоятель решает, кто и когда может ходить свободно куда вздумается.
Мэй при этом кивнула куда-то в сторону подножия храма.
— А кто он, настоятель?
— О… — Мэй обхватила колени руками. — Сентар де Маггид, один из сильнейших магов. Его поставил во главе Академии Четырёх Богов сам император ещё лет двадцать назад.
— И какой он?
— Император? — нахмурилась Мэй.
— Нет. Этот… де Маггид. Хотя и император тоже. Ты ведь видела их обоих?
— Да… — с придыханием отозвалась Мэй. — Настоятель… он такой, ну, мощный.
— Это я поняла.
— Встречу с ним ты не забудешь. Всю душу вытрясет, видит тебя, как на ладони. Поэтому здесь никто и не думает дурить или делать что плохое по глупости, всё равно знают: приведут к настоятелю — и конец. Заставит потом так отрабатывать проступок, что до конца жизни жалеть будешь.
Встречаться с настоятелем категорически расхотелось. И ведь не то, что бы я была совсем плохим человеком. Ну нет, я считала себя человеком вполне хорошим и даже достойным уважения. У меня немало талантов, любовь к музыке, хорошее благородное происхождение, свои понятия о чести и достоинстве, да и сильный дар от Четырех богов явно особый знак. Да, я плохо с ним управляюсь, но наверняка научусь.
Но в условиях того, как действует настоятель при любых проступках, начнешь сомневаться даже в собственном благородстве и помыслах — вдруг это только мне они кажутся нормальными?
— А император… — продолжила Мэй и вдруг потерла ладонями колени, словно озябла. — Да, он был здесь год назад. Каждый год приезжает в Сеттеръянг на праздник Четырёх богов — это святое.
— Он тоже мощный?
— Он… он… — впервые я видела, что у Мэй закончились слова, которые до этого сыпались беспорядочным потоком.
Но девчонка обернулась, будто заслышав какой-то шум на улице, а потом вскочила на ноги. Понятно, кажется, император настолько впечатляющий, что даже описать его невозможно, не набрав побольше воздуха.
— Его послали нам боги, — тихо проговорила вдруг Мэй, подняв на меня серьезный взгляд, на что мне пришлось только так же серьезно и медленно кивнуть.
Ладно, с этим понятно. Здесь немало тех, кто его боготворит, что бы император Иввара ни делал. Очень удобно отговариваться на любой вопрос: “Так велят боги”. Или “Меня послали к вам боги”. Кто убил десятки тысяч людей? “Ничего не знаю, это всё боги”.
Но я не стала выражать скептицизм, который, похоже, взрастила во мне мать, которая так и не согласилась с бесчестным захватом власти — хоть именно это наделило отца дополнительной властью и влиянием, благодаря сильному дару позволило ему занять высокое место в иерархии магов.
— Значит, все учаться вместе? Как сегодня утром?
— Нет, что ты, — прыснула снова Мэй, возвращаясь к своему обычному состоянию. — Каждый поток отдельно, свои со своими, только утром встречаемся на рассвете на общей разминке.
— На рассвете? Но ведь…
— Сегодня ты пришла под самый конец практики, — хихикнула Мэй. — Но тебе простят, потому что первый день, ещё и лёгкий, сегодня последний день седьмицы. А вот завтра уже спросят по-полной.
— Вот как. Так в чём заключается учёба? Кроме этих… упражнений?
Весьма странных, как и всё вокруг. И оказывается, это я ещё легко отделалась. Что же начнется завтра? Может быть мне нарочно никто ничего не объясняет — дают свободно походить по монастырю, чтобы… понаблюдать, что я буду делать?
— Ну… — Мэй пожала плечами. Довольно большая часть её жизни прошла здесь, конечно, она не знает, как можно жить иначе. — Мы слушаем учителей. Ходим на уроки и практики. О-очеьн много! Делаем задания. Практикуем чистоту ума и контроль, упражняемся, чтобы наши тела стали ещё сильней и гибче. Изучаем историю ордена дарханов, пишем и читаем на даори. Как говорит учитель Ксьестен, проникаемся мудростью веков уже одним своим нахождением в городе богов!