— Придёшь — узнаешь, — многозначительно улыбнулась Мэй, глядя мне в глаза. — Кстати, Ильхас с тебя глаз не сводит. Не так, как Бьёрн, но… Ты знаешь, что ты ему нравишься?
— Мне кажется, ему понравится любая, которая посмеет сказать: “Нет”.
— Мы все знаем о его похождениях, но ты права, — хохотнула Мэй, — он давно так не зацеплялся за кого-то. Ты не замечаешь? Напрашивается с тобой в пару, даже перешёл на те же занятия, которые назначили тебе: работу с голосом и практику контроля, а он в этом и без того лучший. Уже его же осмеивают, что подался в группу к новичкам ради одной черноглазой.
Я перевела взгляд на Мэй, пытаясь понять, понимает ли она, что рассказывая мне эти сплетни, она вовсе не делает комплимент, особенно, называя меня “черноглазой”, пусть и с чужих слов.
— Он не в моем вкусе.
— Разве? — удивилась Мэй. — А Бьёрн ведь тебе нравится, такой же светловолосый и высокий, как Ильхас.
— Прости. — Я покачала головой. — У меня сейчас нет времени и сил, чтобы думать о любовных похождениях. Слишком много учёбы. Мне нужно выучить две молитвы, и я, похоже, буду готовиться к ним всю ночь… потому что в моей голове слова на даори не задерживаются вовсе. И кто только придумал учить молитвы на языке, на котором мы не говорим?!
На мое возмущение Мэй только как-то совершенно по-взрослому усмехнулась:
— Зато на нём говорят Четверо. У тебя всё получится, я уверена. Тебе нужно только немного расслабиться и отдохнуть. На тебе, вон, уже лица даже нет.
— А что есть?
— Ты смешная. Тебе надо отдохнуть. Я приду за тобой — ты увидишь, всё не так страшно, как тебе казалось.
Её лёгкость вызывала у меня смесь зависти и тревоги. Я ещё не знала, что за тайное собрание они устраивают и какие идеи могут обсуждать, но что-то в её словах и манере поведения подсказывало, что лучше держаться от этого подальше.
Я не стала спорить с Мэй вслух: просто мысленно пожелала ей удачи и поняла, что никакая сила не вытащит меня из моей крохотной комнаты после того, как прозвучит, расплескиваясь по всему монастырю, оглушительный звук гонга, призывающий к отдыху.
В голове весь вечер, в который я безуспешно пыталась выучить ускользающие слова на даори, звучал строгий голос худого учителя Сильвена де Хаймариса, который преподавал нам историю ордена дарханов.
Сентар де Хаймарис не был строгим и жёстким, как старик Ксьестен, в первое время я даже думала, что смогу найти к нему подход — но похоже, мои умения очаровывать мужчин перестали срабатывать: привлекая ко мне тех, кто мне не нужен, и не находя путь к сердцу тех, чьё расположение я бы впрямь желала заполучить.
Когда за крохотным окном окончательно стемнело, я сдалась и зажгла огонек свечи, снова сидя в одиночестве в своей келье.
Одиночество, казалось, наполняет меня злой силой.
Да, я говорила, что мне никто не нужен, и, похоже, готова была с этим смириться. Границы моего тела и духа становились прочнее с каждым новым ожесточенным занятием, и я уже сама не хотела подпускать себе ближе никого: так проще.
Быть может, и с моим стихийным даром мне предстоит справиться самой — безо всяких учителей, “мудрых” наставников и дарханов, считающих себя ближе к богам.
Обычно я старалась не прикасаться к огню лишний раз — благо, в академии и не требовалось: светильники на улицах и внутри больших залов светились тонкой, будто накопленной магией, к приготовлению еды, слава богам, нас не подпускали, а сама для себя… я правда старалась последние дни не торопить события и дать себе шанс.
Но сегодня я снова зажгла яркий огонёк свечи, села с ногами на постели, подобрав их под себя, и, сосредоточившись, поднесла к нему руки. Огонь согревал — ночи стали куда холоднее, в комнату часто пробирался незнакомый мне прежде холод, который учителя твердили, мы должны контролировать сами: не позволяя своему телу мерзнуть, управлять живой энергией внутри, управлять дыханием, управлять биением сердца.
Но я маг иной силы, я принадлежу огню! И управление холодом было ещё одной проблемой, которая мне не давалась — я мерзла каждую ночь, дрожа крупной дрожью и укрываясь с головой тонким шерстяным одеялом. И подолгу не могла заснуть, пытаясь согреть замерзающие ноги и слыша смех в соседних комнатах, которые часто делили двое или трое учеников.
Я по-прежнему оставалась одна, вторая койка пустовала, будто нарочно. Будто я прокаженная, с которой не хотят никого селить. И если раньше, после первой встречи с Тьярой, я этому радовалась и предвкушала свободу, то последние дни нет-нет да кололо чувство обиды и… зависти? Да, я чужая южанка, говорю с акцентом, одна из немногих, да, мой дар плохо мне понятен, но я не пришелец из другого мира!
Однако мир, похоже, исполнял мое пожелание слишком точно. Я сказала, что лучше буду одна — и я осталась одна. Я сказала, что только бы не Бьёрн стал моим учителем — и у меня появились учителя куда хуже. Права была хранительница библиотеки, сента де Инес, но как теперь изменить собственное пожелание так, чтобы мир в это поверил?
Огонь жёг пальцы, которые я поднесла слишком близко. Пламя было крохотным, но кусачим, норовящим причинить боль каждому, кто подойдет к нему. “Совсем как я”, — я невесело хмыкнула, разгоняя тоску, нависшую в комнате душным полотном. Такая же крохотная в этом огромном чужом мире и так же нелепо пытаюсь укусить каждого, кого подозреваю в опасности.
Я стойко держала границы своей магии, не позволяя себе сливаться с крохотной, но таящей в себе огромную мощь огненной стихией. Стоит отпустить эмоции, — и здесь может вспыхнуть настоящий пожар. Охватить весь этот каменный город, прокалить его дотла, и тогда Бьёрн пришёл бы на помощь снова, вытащил бы меня из проклятого пламени на своих руках… Он всегда появлялся только тогда, когда мне грозила опасность. Или когда я представляла собой опасность. Видимо, смирная и прилежная Кейсара его не привлекает вовсе.
И чем сильнее он казался мне недоступным — тем сильнее разгорался настоящий огонь в моих руках. Он согревал, хоть и кусая, наполнял каждую клеточку яростью и силой, отгонял тоску и мрак. Хотелось стать его частью и гореть так же зло и яростно, уничтожая всё, что мне неугодно. Тоску. Мрак. Холод. Одиночество. Чужеродность. Как долго я смогу удержать себя на этой грани и не рухнуть снова в бушующее пламя эмоций?
Я задрожала, чувствуя, как колеблется мое защитное невидимое облако, которое я сама себе вообразила. Та граница, где заканчивается Кейсара ди Мори, юная госпожа с Юга, баловень судьбы, выросшая в любви, богатстве и заботе, привыкшая к тому, что мир играет по её правилам.
И где начинается другая Кейсара — непокорное бушующее пламя, месть и злость, рождённая из страха, неуправляемая глупая сила, готовая вспыхнуть из-за досадной мелочи и раздуться до масштабов целого мира. Боги зачем-то дали мне магию, но не научили, зачем — и теперь мне приходится вечно сражаться с самой собой, чтобы просто не рухнуть в эту манящую пропасть, откуда я могла бы черпать силу. Сможет ли тогда хоть кто-то здесь меня остановить?
Тот самый настоятель, о котором я столько слышу, но никогда не вижу?..
Кажется, я зарычала в голос, когда огонь всё-таки лизнул пальцы. Боль была отрезвляющей, даже приятной. Мне стоило сделать себе больно за всю ту глупость и слабость, которые у меня были. Влюбиться в собственного учителя и поддаться эмоциям, устроив пожар. Не смочь убежать из дома, заснув в самый ответственный момент! Поддаться на провокации дархана — и попасть в ловушку этого монастыря, из которого нет выхода.
Ещё немного — и огонь бы окончательно затмил мой разум, но — по воле богов — в дверь громко и отчётливо постучали.
Глава 24. Пещеринка
— Кто? — вздрогнула я, отвлекаясь и убирая руки от свечи.
— Я за тобой, — громкий и веселый голос Мэй было ни с чем не перепутать.
Кольнуло сожалением, что я бы хотела, чтобы пришёл кто-то другой. Кто-то, способный мне помочь и вытащить из отчаяния, но…
— Я не пойду, — крикнула я, не поднимаясь с кровати.
За дверью засопели, но Мэй, несмотря на её юность и скромный рост, была, похоже, не из тех, кто сдается так просто. И вот чего прицепилась, а? В конце концов она толкнула дверь и вошла, а я обомлела.
Передо мной стояла не обычная девчонка в светлом наряде, подшитым под маленький рост, а совсем другая девица: тёмно-серая одежда была похожего кроя, но гораздо лучше сидела по фигуре, пушистые волосы Мэй собрала в пучок на макушке, а глаза подвела краской, став взрослее. Даже сложно было узнать в ней прежнюю знакомую.
— Идём, — повелительно бросила мне Мэй и передала свёрток такого же цвета, как у её наряда.
— Что это?
— Подарок, — широко улыбнулась она.
— В честь чего? — мое подозрение крепло.
И ведь не сказать, что я была злой и закрытой, но недели, проведенные в монастыре и в путешествии до него знатно подорвали мое доверие к людям. Всё, к чему я привыкла, осталось в прошлом, никто не шёл мне навстречу и не готов был помочь, зато куда больше я получала тычки от мироздания и напоминания о том, как я неугодна и сколько всего не умею и не знаю.
Пожалуй, первым моим уроком и стало: не стоит никому доверять и не на кого надеяться. У меня есть только я сама.
— Ну разверни же! — с нетерпением воскликнула Мэй и, нарушив загадочность своего образа, плюхнулась на мою кровать с обычной непосредственностью. — Хоть взгляни!
Я развернула свёрток, догадавшись, что там похожий наряд на тот, что был на Мэй.
— Откуда ты его взяла?
— Сшила. Я здесь третий год. Научилась кое-чему, — усмехнулась она. — Пойдем.
— Спасибо, Мэй, но…
— Нет-нет, — не дала она мне договорить. — Я не буду слушать. Просто переодевайся и идём. Между прочим, ты не рассказывала мне про своего брата. Про Тавиана.
Я удивленно глянула на неё и поняла, что действительно, несмотря на то, что с Мэй я общалась больше всего… Даже не так, с ней единственной я хоть как-то общалась. И несмотря на это, я и правда не говорила ни разу по душам. Не сказала про Тавиана, про его службу здесь, про его ранение. Про всё то, от чего у меня так болит душа.