Хотя вот, Аиша тоже — маг воздуха, а не живой силы, но всё же справляется лучше меня. Может быть, они знают какой-то секрет.
— У тебя просто не было правильных тренировок, — с сомнением проговорил Ильхас, а потом вдруг сбросил ботинки и шагнул в воду и поджал губы, будто проверяя её магическими способностями.
— Ну, что скажешь? — с любопытством спросил Равенс.
Ильхас стоял в воде, не морщась, хотя я видела, как по его коже на руках и груди побежали мурашки. Зато Арден, отжимая очередную ткань и склонившись к воде, наблюдал за северяниным с лёгкой снисходительностью — ему-то как будто всё нипочём.
— Освежает, — признал Ильхас. — Но, мне кажется, управлять собой не так уж сложно, — продолжил он, наклоняясь к воде и набирая в ладони горсть ледяного потока. — Достаточно просто… почувствовать, как твоя магия течёт вместе с кровью.
Он слегка разжал пальцы, и вода стекала между ними, но я видела, как его кожа даже не побледнела от холода.
— Конечно, тебе проще, — буркнула я, снова опуская руки в воду и морщась от обжигающего прикосновения. — У меня сейчас вместе с кровью течёт только лёд.
— Уверен, ты сможешь разжечь свой огонь…
Прежде чем я успела среагировать, Ильхас коварно подкрался в два шага ко мне, балансирующей на большой валуне, ловко перехватил за запястье и плавным движением дёрнул к себе!
Вода захлестнула меня с головой, выжигая воздух из лёгких, мы оба рухнули в реку. Ледяной поток сомкнулся надо мной, сердце ухнуло вниз, а весь мир на мгновение исчез в бурлящем потоке. Холод сомкнулся, как капкан, течение взметнуло подол моей одежды.
Я вынырнула с громким вздохом, отплёвываясь и вцепившись в Ильхаса, пока со всех сторон раздавался громкий смех команды. Поток неглубокой реки уволакивал за собой, и я схватилась Ильхасу за шею и плечо, чтобы нащупать опору.
— Ильхас!!! — взвизгнула я, заливая его водой, сгребая волосы с лица.
— Дыши, — приказал он, тоже смахнув потемневшие волосы со лба. — Не позволяй холоду тебя победить. Давай признаем, что тебе уже не так холодно. Теперь ты одна из нас.
Тело и впрямь начало гореть огнём, но это скорее пугало.
— Отпусти меня, идиот! — выдохнула я, всё ещё держась за Ильхаса, цепляясь за его плечо так, что он давно должен был рухнуть — но упрямец стоял на дне как вкопанный.
— Ты сама на мне висишь, принцесса, — ухмыльнулся он, но руки инстинктивно легли мне на талию, поддерживая, чтобы я снова не ушла под воду.
Я слишком поздно поняла, насколько близко мы друг к другу — сжав пальцы на его мокрой рубашке, чувствуя, как и моя холодная одежда липнет к коже так, что я теперь едва не голая.
Меня трясло так, что я не могла отцепиться и не могла сама шагнуть к берегу.
Ткань, что я полоскала, уплыла по течению, пока Лия не перехватила у самого изгиба реки.
— Если ты продолжишь меня так обнимать, все решат, что у нас уже всё серьёзно, — шепнул он, но я даже не успела оттолкнуть его, потому что внезапно с берега послышался шум.
— Любопытный способ заняться стиркой, ди Мори, — раздался спокойный, но до боли холодный голос.
Я резко обернулась.
На берегу, скрестив руки на груди, стоял Бьёрн, которого я не видела уже неделю, не меньше. Абсолютно невозмутимый, только прищуренные глаза выдавали едва уловимое раздражение. Я наконец отпустила Ильхаса, судорожно отступая, но поток снова дёрнул меня вниз, и я едва не потеряла равновесие.
— Если вы закончили с водными обрядами, может, вернётесь к делу? — Бьёрн не шелохнулся, но его голос прозвучал как плеть. — Мне нужны помощники. Закончите работы и отнесите на сушку, ди Мори, идешь со мной. Ильхас, за старшего.
За моей спиной Ильхас фыркнул, но благоразумно промолчал.
А я, мокрая, замёрзшая и окончательно разозлённая, поняла, что мне нужны все мои силы, чтобы суметь сохранить спокойствие.
Глава 31. В которой я горю, но не могу согреться, потом что кое-кто — зануда
Бьёрн заставил меня прихватить маленькую корзину с отжатыми полотенцами, сам взял большую и кивком велел идти за ним.
Я споткнулась, едва удержав корзину, всё ещё дрожа от холода и пережитого хаоса. Не сомневаюсь, что мой крик был слышен даже по ту сторону гор. Ильхас, чтоб его…
Выставил всё так, будто я действительно веселилась! Если Бьёрн сейчас скажет хоть слово, хоть намекнёт на это хоть одной колкостью, то я…
— Очень замёрзла? — Его голос раздался спокойно, на ходу, когда мы скрылись от чужих глаз.
Я сжала губы. Не могла даже ответить — от холода и озноба зуб на зуб не попадал, всё тело мелко трясло. Вздохнув, Бьёрн поставил мою корзину на землю и внезапно притянул меня в свои объятия.
Я вяло дёрнулась, но его сухое тепло и уже знакомый жар тела подействовали на меня сильнее, чем любая магия — пришло мгновенное расслабление, иголки на коже превратились в просто обжигающее тепло, и я наконец сделала спокойный вдох вместо судорожной тряски.
С неловкостью я замерла у его груди, чувствуя, как бешено колотится сердце — но быть может, сейчас так и надо, чтобы позволить моей крови согреть меня и вернуть к жизни. И вовсе не потому сердце бьётся, что я чувствую его запах и тепло, и больше всего на свете хочу поднять голову и чтобы он снова прикоснулся к моим губам…
Но, приведя меня в чувство, Бьёрн быстро отстранился, словно ничего нас не связывало. Только подхватил обе корзины и кивком приказал идти вперёд, даже ничего не спросив. Я потерла озябшие плечи, с удивлением заметила, что дрожь ослабла, и пошла наверх, осторожно ступая чавкающими от воды ботинками по камням.
Он привёл меня к своему дому какой-то новой извилистой тропинкой: мы пустились к веранде с другой стороны. Я было замерла в нерешительности, но Бьёрн кивком предложил зайти в дом.
Внутри было тепло, тонкий ковёр лежал на каменном полу, и я остановилась перед ним, чтобы не намочить мокрыми ботинками, и осторожно разулась.
— Держи, — Бьёрн протянул мне сухой комплект одежды из стопки тканей, лежащих на полках открытого шкафа вдоль стены.
Хотелось спросить, хранит ли он эти комплекты для других девушек, что оказываются гостьями в его доме, но, слава богам, от холода я ещё дрожала и благоразумно промолчала, отправившись переодеться за ширму, позади которой стояла лавка, покрытая пледом.
Наверное, здесь он осматривает заболевших?
Лавка была широкая и прочная, и, кое-как стянув в себя налипшую противную ткань, я уселась на плед и быстро принялась натягивать сухие штаны с завязками на поясе, которые были мне почти по размеру, и свободную рубашку.
Чувствовать себя обнаженной за тонкой ширмой, за которой чем-то громыхает мой прекрасный целитель, было… ох, святые духи, слишком волнительно! Конечно, в наше поместье приезжали знахари, когда я или брат заболевали, и даже магия отца не помогала быстро прийти в чувства. Но обычно это были седоволосые дедки или ведуньи, которым больше доверяла моя мать.
Нельзя докторам быть такими привлекательными, как Бьёрн. Не удивлюсь, если каждая вторая “заболевшая” слегка преувеличивает свои страдания… Я поджала губы, вспомнив, как сама первый раз оказалась здесь, сославшись на заражение в ссадине на ноге. И как Бьёрн посмеивался надо мной, сказав ошивающимся девчонкам, что у него тут “серьёзный случай”.
Слава богу, моя кожа не так ярко выдает смущение или стыд: румянец почти незаметен на моих щеках, а то вышла бы к Бьёрну красная, как свекла, от собственных мыслей и от того, как представила новый осмотр, который он мог бы устроить, если бы я сказала, что, кажется, заболела от холодной воды.
Я отряхнула мокрую одежду, отжала мокрые волосы, перекинув перед собой и осторожно выбралась в комнату: Бьёрна не было. Судя по звукам, он был на улице. Выйдя туда, я увидела, как он вешает тряпки, что мы стирали, на натянутых за домом веревках.
Его силуэт выделялся в тусклом свете: широкие плечи, сухие, уверенные движения. Как будто всё нормально, как будто он не спасал меня от холода своими руками — и всё это не имело никакого значения.
Может, он действительно умеет не привязываться. Но что, если я — нет?
----
Вечернее солнце застряло между горных хребтов, растекаясь огненной дымкой по крышам и стенам. Воздух был ещё тёплым, но уже с примесью вечерней прохлады, пахло камнем, сухими травами и далёким дымком из города внизу.
— Давай сюда, — прокомментировал он не глядя, продолжая свое занятие.
Бьёрн стоял спиной ко мне, закат полосой касался его плеч и лица, делая светлые волосы почти медными. Он развешивал постиранные полотна, неспешно, размеренно, как будто это был часть ритуала.
Может, он использует их для перевязок раненых. Вспомнился племянник сенты де Инес, которого привезли откуда-то всего в крови, и её такой искренний страх за его жизнь, а от запаха крови у меня тогда закружилась голова.
Я встряхнула свою одежду и повесила с краю, глядя на дархана искоса.
— Голос, что ли, потеряла? — усмехнулся он по-доброму и тоже взглянул прямо. — Не ожидал от тебя, львица.
Помотала головой я тоже молча и сложила руки на груди.
— Думала, ты злишься, — хрипло откашлялась я. — Твой тон… Ожидала новое наказание. Например, перестирать всю эту груду заново или…
— А какой у меня может быть тон, когда я наставник, а ты ученица?
— Хм… Ну, — я вдруг сама не ожидала от себя, что это меня смутит. В противовес своим же ощущениям, гордо вскинула голову, желая бросить Бьёрну вызов, и проговорила: — О, неужели нас связывает что-то особенное, о чём нельзя говорить при посторонних?
Оперевшись спиной о стену дома, я продолжала сжимать скрещенные руки на груди и сверлила лицо дархана своим взглядом: а тот не подавал вид, что поддается на провокацию, и будто бы совсем не помнит, что первый вздумал меня целовать…
И забрал от команды, заметив меня в объятиях Ильхаса, словно ревность всё-таки проснулась в этом бессердечном наставнике-целителе, который только и думает, как бы вывести меня из себя.