Лавки, заполненные святыми вещицами и многочисленными каменными и мраморными статуэтками в честь стихии Сиркха, сияли в ночи, словно маленькие алтари на каждом углу.
Торговля шла бойко: слухи о скором визите императоров наполняли статуэтки и святые знаки особым смыслом, и продавцы обещали благословение богов каждому, кто купит товар и тем самым почтит священного императора — наместника бога на земле.
Где-то рядом старик в тёмном плаще вёл тихий разговор с торговцем, перебирая ожерелья с выгравированными символами Четырёх богов, где-то девушка прижимала к груди кулон с резной фигуркой Ойгона, шепча про себя молитву, чуть дальше группа молодых людей смеялась, выбирая браслеты с защитными символами.
— Я тоже такой хочу, — увлеклась я яркими украшениями и застыла у лавки, где всё блестело и переливалось.
Продавец, чей большой живот говорил о чрезмерном почитании Ойгона и культа тела и вкусной еды, обратил внимание сначала на Бьёрна и его знак дархана на груди, а потом на золотые браслеты на моей руке и весьма выразительно их рассмотрел, и я смутилась. Кажется, даже один из них стоит больше, чем всё его яркое и сверкающее барахло на прилавке.
— Держите, госпожа, это подарок, — протянул он мне вдруг кулончик-амулет на коротком чёрном кожаном шнурке с огнём — символом Ойгона.
Амулет был простой, деревянный, но вырезан довольно искусно, а на обратной стороне проступал силуэт льва, второго символа младшего из Четырёх богов. Ещё тотемными животными Ойгона некоторые считают ящерицу — за гибкость и выживание в любых условиях, а в северных землях медведя за силу и мощную связь с землей.
— Я же говорю, львица, — прошептал мне на ухо Бьёрн с улыбкой, и слово львица на энарийском прозвучало очень горячо: “Ра'Кейа”. — Бери, раз подарок.
— Спасибо, — смутилась я, но отказываться не стала.
Как будто бы торговец откупался от нас за то, что мы — приближенные к богам и вере — можем развенчать его дело и высмеять поделки и амулеты, не имеющие настоящей силы, лишь изображающие её.
Мы отошли чуть дальше от лавки, уставленной фонарями, имитирующими магические светильники в монастыре — те светлись и мерцали, когда их подпитывали магией дарханы — а в этих просто горели обычные свечки. Бьёрн забрал амулет и, заставив повернуться к себе спиной, обхватил кожаным шнурком мою шею и застегнул застёжку.
Я не сопротивлялась, но сердце отчего-то ухнуло вниз, когда его пальцы коснулись моей шеи, чуть прохладные после вечернего воздуха.
Шнурок был шероховатым, немного грубым, но тёплым от его рук, а сам амулет повис под самым горлом, чуть ниже ключиц, и мне пришлось невольно вдохнуть глубже, чувствуя, как кожа под ним кажется особенно чувствительной.
Что-то в этом простом жесте было такое волнительное, что у меня перехватило дыхание. Тепло его пальцев на шее, близкое дыхание и снова чувство, что я готова отпустить контроль и довериться ему — потому что только Бьёрн может справиться с моим огнём.
— Пойдём, — мягко и негромко позвал он, и я повернулась к нему лицом.
Ра'Кейа. Львица.
В его голосе это слово звучало не просто как прозвище — как нечто большее, как признание, как игра, в которую я даже не заметила, как начала втягиваться.
Даже когда мы пошли дальше, я не смогла забыть тепло его пальцев на своей коже и глупо улыбнулась, заметив, как теперь, как у Бьёрна, на мне болтаются деревянные побрякушки. Не хватало только нескольких пар серёг в ушах и тонких жгутиков в волосах, чтобы полностью вписаться в его образ. Или татуировок, что скрываются под его рукавами… Интересно, какие они и что значат?
Мы свернули в более узкий переулок, где свет торговых рядов уже не так ярко отражался на камнях мостовой. Воздух здесь был насыщен ароматами сухих трав, древесной смолы и пряных масел — смесь терпких и сладких запахов, от которых кружилась голова. Лавка, к которой мы направлялись, утопала в тенях — одинокий светильник у входа раскачивался на ветру, бросая на стены дрожащие блики.
— Вот и она, — бросил Бьёрн, распахивая дверь.
Я шагнула внутрь, оглядываясь. Внутри было тесно, заставлено ящиками и мешками, а вдоль полок тянулись связки сушёных трав, подвешенных под самым потолком. Дымчатый свет нескольких свечей придавал помещению таинственность — здесь можно было бы легко спрятаться от чужих глаз.
Бьёрн быстро рассказал, что для чего нужно, что ему следует помочь набрать и сложить в сумку для новый целебных снадобий. От меня не ускользнуло то, что многие травы были для остановки кровотечений и исцеления сложных воспалительных процессов.
Он быстро переговорил с владелицей — худенькой, скромной девушкой с огромными тёмными глазами, которая при звуке его голоса моментально напряглась и кивнула с почтением:
— Да, сентар. Держите, сентар.
Я помрачнела, несмотря на тепло и волнение от прогулки с дарханом. Казалось, в воздухе уже не в шутку разливается опасность и предчувствие каких-то нехороших перемен. Даже то, что Бьёрн взял меня в город стало казаться не уступкой, а способом показать что-то важное, что только грядёт.
Приезд генералов, скорый визит императора, эти слухи про Покровителя, тихий, точно ядовитая змея, таящийся в полумраке Сеттеръянга заговор… Когда мы вышли на улицу, я глубоко вздохнула.
Понятно, почему сюда не пускают гулять учащихся — город паломников несмотря на всю кажущуюся святость дышал корыстью, грехом и искушениями: за одними из дверей я заметила полураздетых девушек, что не утруждали себя манерами, раздавался громкий смех. Наверняка они тоже “поклоняются богам” — например, Ойгону, который покровительствует телесному здоровью и силе. И наверняка телесные удовольствия здесь тоже преподносятся как часть молитв?
И учитывая, с каким трепетом тут смотрят на всех одаренных, посланников Четырёх богов, несложно впасть в гордыню и поддаться страстям…
Я была не раз в порту, видела, как шумят матросы и как завлекают их смешливые и смазливые девицы, обещая неслыханное наслаждение в обмен на золото, но каждый раз меня оберегали от совсем откровенных зрелищ, и либо мама, либо брат заботились о моей скромности. О, они просто не знали, что я о многом услышала от старших подруг, от замужних приятельниц матери и даже кое-что от бабушки. И о сокровенной стороне близости между мужчиной и женщиной — от Нидейлы, в словах которой вместо опасной пошлости текло благословение богов и звенящая любовь от самих духов.
Мне скоро полагалось выйти замуж, и никто не делал из меня совсем уж трепетную лань. Кто же знал, что император потребует больше дарханов, а моя опасность вынудит орден забрать на обучение? Быть может, успей я выйти замуж за одного из одаренных, меня оставили бы в покое — жива, под надзором, способна родить новых магов — и достаточно.
Но теперь я здесь… И пока никакой речи о замужестве не идёт.
Я, должно быть, так тяжело вздохнула, что Бьёрн обратил внимание:
— Дела закончились.
— Можем ещё пройтись? Завтра выходной, я не хочу ещё спать.
Он прищурился:
— Думал, утренняя тренировка с Кьестеном и купание в реке достаточно тебя утомили. Но кажется, принцесса, в тебе скрывается небывалая сила.
— У меня открылось второе дыхание, — мрачно ответила я.
Он кивнул, и мы пошли дальше по улице.
— Ты правда сказала Кьестену, что он тебя боится? — усмехнулся он, разглядывая меня так, будто видел впервые.
Я пожала плечами.
— Ну да… немного погорячилась.
— О, это точно, — развеселился Бьёрн и искренне рассмеялся. — Это слово тебе очень подходит, — мы продолжали говорить на энарийском, и я в какой-то момент подумала, будто это способ скрыть суть нашего разговора на ивварской земле.
Пусть здесь паломники из многих стран, но всё же какая-то доля таинственности добавлялась к тем словам, которые мы сейчас произносили.
— Он просил, чтобы я зажгла огонь, хоть прекрасно знает, что могло вспыхнуть всё сразу. И до этого нарочно разозлил так, что от моего контроля… мокрого камня не осталось! — Я подняла взгляд и встретилась с глазами Бьёрна на ходу. — Он нарочно сделал всё, чтобы я сорвалась. И унизил прилюдно, выставляя никчемной. Сказал, что девицам не место рядом с императором… и что мы способны только стирать белье.
— О, теперь я понимаю всю силу твоего гнева. Удивительно, что Кьестена не стащило волной твоей ярости прямо со скалы. Хм, кажется, твои успехи с контролем эмоций весьма… впечатляют!
Мы остановились в тихом месте…
Каменный парапет, окаймлявший набережную, здесь обвалился много лет назад, и камни осыпались в невысокий овраг, оставляя нам узкий выступ над обрывом. Скалы позади и сбоку нависали так, что мы были укрыты от чужих взглядов.
Мы двинулись вдоль осыпающегося парапета, стараясь не шуметь под редкими ветвями деревьев на склоне. Вечерний ветерок нежно гладил мои щеки, и я почувствовала, как его освежающая прохлада прогоняет утомление.
Наконец Бьёрн уселся на нагретые за день камни — на один из самых больших, и позвал сесть рядом с ним. Я отмахнулась было от ветра, рассыпавшего мои волосы, и поняла, что хочу остаться именно здесь — подальше от любопытных глаз, подальше от обязанностей и уроков. Хоть ненадолго.
И поймала себя на том, что мне нравится здесь. Даже в этом полуразрушенном состоянии, в вечной усталости от тренировок, в ожидании визита императора, среди слухов о заговорах и новых религиях… эта прогулка была как глоток свободы.
— Зачем Кьестен это делает?
— Мы должны понимать, с какой на самом деле силой имеем дело. Прежде, чем выстроить прежние границы, хорошо разрушить всё то, что не работает.
— Это жестоко…
Лёгкий ветер трепал края моей накидки и скользил по оголённой шее, принося с собой запах воды и чуть влажную прохладу.
— Это — ради вашей же безопасности. Особенно в твоём случае.
— Иногда я думаю… что, если моя магия — не дар богов?
— А что же? — Бьёрн приподнял брови.
— Если она так разрушительна. Даже по отношению ко мне. Стоит ли давать ей волю и доверять, учиться управлять. Вдруг это и правда вовсе не дар…