Мэй замерла неподалеку, непривычно настороженная и взъерошенная, но, встретив мое вопросительное выражение лица, осторожно кивнула. В комнате всего было человек пятнадцать — тоже мне, грозные заговорщики!
Похоже, долгая медитация прогнала страх, и больше всего на свете мне хотелось просто встать и уйти отсюда прочь. Но кто теперь отпустит, если я знаю в лицо тех, кто бросил вызов самому императору?
С удивлением я заметила среди малознакомых мне учеников Аишу из моей команды: кареглазая, высокая и темноволосая девчонка замерла, изучая меня с напряжением. Её дар воздуха слабее моего огня, и я думала, стихийная магия нас роднит. Но теперь я поняла, что её скрытность была не из-за характера и тяги к боевым искусствам, а из-за участия в заговоре…
Третьим знакомым лицом стал Равенс, бросивший в меня едкий взгляд. Неудивительно, этот рыжий гад всегда искал, как и где применить свою хитрость, а то и подлость.
Но совсем жутким было увидеть Иллиана ди Вара — учителя, мудрейшего наставника по глубоким медитациям, едва ли не проводника к самому Скадо! Высокий и хмурый, как всегда во всём кристально белом, он стоял у стены и смотрел на меня непроницаемым взглядом. Свет касался его одежды, но не его лица — будто он всё ещё был в тени.
Действительно, настоящий “Удав” — гипнотизирует жертвы, подкрадываясь ближе. Перед занятиями с ним многие шутили, что его молчание может продолжаться вечность, а теперь… Он вступил в ряды заговорщиков? Хочет посоперничать с самим Сиркхом за благословение Скадо? Думает, что возвысился так же? Однако Иллиан не внушал и десятой доли того трепета, который мне внушил император.
Я напряглась, сжимая пальцы на коленях и отчего-то боясь смотреть на мужчину в центре стола. А если я ошибаюсь? Если это просто странный совет по дисциплине и обряд посвящения в старших учеников?
Но тогда почему Аиша отвела взгляд, а Равенс не улыбнулся своей привычной язвительной ухмылкой, а смотрел, как хищник на мышь, загнанную в угол?
— Ешь, — сказал бородатый и слегка кивнул на еду. Но нет, даже голодная, я не могла заставить себя прикоснуться к этой пище — всё вокруг казалось неправильным. — Ты выглядишь удивлённой. Разве не ты сама просила богов указать тебе путь?
Я не успела ответить. Иллиан медленно заговорил своим низким, пробирающим голосом, от которого хотелось поёжиться:
— Кейсара ди Мори. Мы знали, что ты рано или поздно услышишь зов. Этот мир разрушается. Снаружи ты видишь Империю, но внутри — мы видим её крушение. Император безумен, и его нужно остановить, иначе эта его война, что длится уже двадцать лет, никогда не закончится
Он говорил спокойно, без фанатизма. Но каждое слово звучало, как удар молота по внутренним устоям. Мир трещал, и я не знала, на какой стороне стою.
— Вы… вы убили Кьестена, — выдохнула я.
— Нет, — ответил бородатый, и в его голосе прозвучала усталость. — Его убил сам Покровитель.
Я снова почувствовала, как тело обмякает. Слишком быстро всё происходит. Слишком быстро тот спасительный покой, которому меня учил Удав, превращается в безумный хаос, разрушая всё, на что я пыталась опереться.
А снаружи — где-то там — всё ещё стоит храм. И, может быть, кто-то из Четырёх богов смотрит на меня.
А может, нет.
— И что вы хотите от меня? — голос предательски сорвался на высокие ноты.
— На суде будет голосование о твоей судьбе. Тебя обвиняют в убийстве одного из самых влиятельных дарханов Сеттеръянга, Кьестена де Торна. И ты была последней, кого видели рядом, а на погибшем — следы пламени, которое ты так и не научилась контролировать. Даже если скажешь, что это было непреднамеренно, ты не избежишь кары.
— Но я не убивала! Это сделали вы, — бросила я отчаянный обвиняющий взгляд в бородатого мужчину. — И если дарханы хоть что-то смыслят в чувствах, они проверят и убедятся, что я не лгу.
Он усмехнулся:
— Дарханы проголосуют. И, уж прости, ты даже не представляешь, сколько из них уже сделали верный выбор и готовы остановить безумца любой ценой. Твоя жизнь сейчас в наших руках, Кейсара ди Мори. Нас куда больше, чем тебе кажется.
— Вы требуете стать одной из вас?
Я чувствовала себя не за столом, а на острие ножа, и чем дольше сопротивлялась, тем глубже он врезался в грудь.
— Мы хотим, чтобы ты выжила, и готовы тебе помочь, — повторил он. — Но выживание, Кейсара ди Мори, требует выбора.
Я посмотрела на их лица — на всех. На Мэй, которая отвела взгляд, будто стыдилась. На Аишу, сидевшую с выпрямленной спиной, но с дрожащими пальцами. На Равенса, ухмылявшегося без тени сомнения. На Иллиана, непроницаемого, как всегда.
— Ты на особом счёту, — продолжил бородатый, буравя меня взглядом и сделал большой глоток настойки. В моем горле пересохло, но я не могла даже притронуться к кружке. — Твои родители нужны императору, принцесса с Юга, — прозвище он назвал на полном серьёзе, — и ты можешь подобраться к нему ближе, чем кто бы то ни было. С нашей помощью.
Я стиснула зубы. Горло пересохло, но я не могла даже коснуться своей чаши.
— Я не убийца и из меня плохой… заговорщик, — я медленно подняла взгляд, глядя на бородатого в упор. Они в самом деле думают, я на такое способна?!
— Подумай, — его голос стал мягче, обволакивающим. Разве не с этой мыслью ты приехала сюда? У тебя отняли семью. Прошлое. Из тебя делают оружие, послушное и бездушное. У тебя отняли семью, прошлое, ломая раз за разом. Тебя лишают всего, что тебе дорого — прошлого, происхождения, твоих привычек, твои мысли заменяют удобными тем, кто служит Четырём богам.
— Послушайте… — начало было я, но он так же вкрадчиво продолжил:
— Тебя лишили даже любви твоего сероглазого друга сентара де Ларса — он, как истинный дархан, послушно отступил в сторону. Бросил. Потому что велели. Всё ещё считаешь его достойным? Мужчина, который готов отвернуться от того, кого любит, лишь потому что ему приказали.
Меня бросило в жар. В грудь ударила такая боль, что хотелось застонать. Этот жар пронизывал меня, пронзал каждую клетку, каждое дыхание, словно огненный поток, и я не могла остановить его.
— И они — все эти дарханы, возомнившие себя богами — не остановятся, пока от твоей личности не останется лишь жалкая тень, — продолжал заговорщик. — И пока ты сама не станешь бессловесной силой императора-безумца. Ты пойдешь на бессмысленную войну умирать за то, во что не веришь?
Наступила гробовая тишина. Только потрескивание свечей да редкие вдохи за длинным столом.
Я подняла глаза. Всё вокруг будто поплыло. Лица за столом размывались, расплывались, теряя черты. Мэй, Аиша — вместо них были силуэты, густые, как дым, и такие же чужие. В центре — он, бородатый мужчина, говорил, говорил… но теперь казалось, что его лицо стёрлось. Остались лишь два глубоких, бездонных глаза, холодные, как рассвет над могилой.
В каждом лице теперь был он.
Демон…
Покровитель?
Именно это имя вспыхнуло у меня в голове.
Покровитель. Тот новый бог, пришедший из Аркетара — и под знаменем которого готовится новый кровавый переворот, в который меня втягивают против воли…
— Нет, — сказала я, неловко поднимаясь — упала одна из кружек, разливая настойку. Голос прозвучал неожиданно чётко, даже для меня самой: — Я не с вами! Не отдам свою душу ни вам, ни ему!
У Равенса дрогнул уголок губ, как будто он ждал этого ответа… или надеялся. Бородатый в центре не пошевелился. Меня убьют теперь?!
Я отпрянула дальше к той стене, в которой был проход, ударила пяткой, глупо и наивно надеясь, что меня выпустят. Я сама пришла сюда, доверчиво, как за пастырем — и сама виновата, что попала, идиотка, в липкую ловушку опасного паука. Это о нём говорил Бьёрн!
— Оставьте её, пусть бежит, — донесся до меня сквозь грохот крови в висках голос бородатого. — Она всё равно будет с нами.
— Она предаст нас! — рявкнул Равенс.
— Оставь, — гремело эхом в ушах. — Она увидит всё на суде, и ей не отвертеться. Мы достанём её там. Есть время подумать…
И в этот момент, откликнувшись на мои чувства, вспыхнул ярче огонь в лампадах и свечах и пламя сорвалось с кончиков пальцев. Оно полыхало откуда-то изнутри, рвануло по моим рукам, не обжигая — живое, как дыхание.
Кто-то вскрикнул, кто-то начал шептать на даори, кто-то бросился в сторону…
Пламя метнулось по стенам, закружилось над столом, над головами, в каждой чаше, кувшине, где раньше плескалась настойка, полыхало жидкое сияние. Густой чёрный дым пропитал воздух, и заговорщики вскочили с мест, стало душно и жарко. Здесь я была не в ловушке — я была силой, огненной и бесконтрольной.
Позади меня раздался щёлчок.
Движение камня. Щель. Свет, что плеснулся в подземелье. Свежий воздух. Свобода. Как пламя из очага, я выскользнула из этой комнаты и бросилась прочь, зная, что меня не будут преследовать.
Тьма за мной сгустилась, и я бежала, путаясь в подземелье и темноте, задыхаясь и не оборачиваясь, пока не выбралась каким-то чудом обратно в свою темницу и не схватилась за решётку, отделяющую от свободного мира.
Проход, ведущий во тьму, сомкнулся так, словно его и не было.
Глава 38. В которой я предстаю на суде…
Мой сорванный голос услышали спустя время и наконец пришли. Дарханы-стражи скрутили мои руки, будто бы боялись, что сложенные в магический жест пальцы смогут вызвать вокруг обжигающее пламя и причинить вред императору, и вывели на свет.
Пальцы загудели тупой болью от натянутой верёвки, и всё тело отзывалось невыспанностью, жаждой, напряжением в затёкших от долгой неподвижности в мышцах.
Всё, что происходило в подземельях — заговорщики, тени на стенах, запах хлеба, которого я так и не попробовала, чужие взгляды, настойка с горечью трав — всё это теперь казалось бредовым сном, где теряется грань между правдой и иллюзией. Может, я так глубоко ушла в медитацию, что всё это была жестокая игра подсознания?
Только вот жжение от верёвки на запястьях было настоящим. И тупая, вязкая боль в плечах, и горечь во рту. Всё настоящее. Я щурилась на свету и спотыкалась, похоже, на каждом шагу, а спутанные пряди волос, выбившиеся из косы, лезли в глаза, и я даже не могла их сдуть или убрать.