Говори сразу, если почувствуешь, что что- то изменилось, или тебе станет плохо – что угодно. Договорились? Я не хочу, чтобы твой дар перегорел или отказал в самый неподходящий момент.
Он снова протянул Нэнси руку, и девушка, изрядно смущенная, протянула ему свою. Она была взволнована ничуть не меньше, чем сам Доу. Она кивнула Трифолду, и глаза ее блеснули.
– Ты все еще чувствуешь давление? – негромко спросил он.
По ее руке пробежали мурашки.
– Вроде бы здесь все не так плохо, – сказала она.
– Дай мне знать, если станет хуже, – сказал Доу и снова поднял лампу. Вместе они медленно стали спускаться под землю.
Они так долго шли по тоннелю, что Трифолд уже начал беспокоиться: вдруг масло в маленькой лампе закончится раньше времени и пламя погаснет, прежде чем они успеют вернуться? Он пока не видел ни одного бокового прохода ни в правой стене, ни в левой. Заблудиться будет трудно, даже если лампа их подведет. Однако вдали от солнечного света и поверхности земли подобная мысль не очень-то успокаивала. И все же, когда Доу думал о том, что ждет его впереди, воображение начинало рисовать такие яркие картины, что и лампа была почти не нужна.
Комната на дне склепа возникла перед ними неожиданно. Лампа освещала всего лишь несколько ближайших ступеней, поэтому они оказались у самого входа еще до того, как успели сообразить, что перед ними уже не продолжение пыльного коридора. Никакой двери, из-за которой можно было бы заглянуть внутрь, не оказалось. Водя лампой по сторонам, будто бы это могло помочь осветить комнату чуть дальше, Трифолд вглядывался во тьму в поисках чего-то, что могло оказаться опасным. Проход, судя по всему, был сделан не из такого же материала, что и стены. Он был белым, словно кость, как и каменная пасть над их головами. Доу с опаской присмотрелся к нему, но не увидел ничего угрожающего, кроме тонкой нити на камне. Непрерывная линия тянулась по периметру прохода, образуя некий барьер.
– Можешь заглянуть внутрь? – шепотом спросила Нэнси.
Единственно правильным в такой момент казалось говорить как можно тише. Путников не покидало такое чувство, словно миллионы тонн камня давят на них со всех сторон. А еще казалось, что во всем мире нет людей более одиноких, чем они. Если защитные чары вновь обретут силу, никто даже не сможет попасть внутрь, чтобы спасти их. Лишь свет крохотной лампы да их голоса сдерживали давящую со всех сторон тьму и тишину.
– Там что-то есть. Слишком далеко от входа, отсюда не разглядеть. Да и вообще, не нравится мне этот барьер. Вот бы у нас была какая-нибудь доска, чтобы положить поперек.
– А что твой кинжал? – спросила Нэнси.
Трифолд кивнул, опустился на одно колено и аккуратно поставил лампу на землю. Затем он достал клинок, который был раньше самой ценной вещью из всего, чем он когда-либо владел. Он уже понимал, что былая мощь никогда не вернется к оружию, но не мог и подумать о том, чтобы просто выбросить его или продать за пару серебряных монет. Надежда никак не хотела умирать, вот в чем была проблема. Взявшись за рукоять двумя пальцами, Доу подтолкнул кинжал, и тот заскользил по серому каменному полу, пока не коснулся белой линии.
Трифолду показалось, будто он чувствует, как нарастает давление между его глаз, как будто мигрень готовилась разыграться. Нэнси ахнула у него за спиной, и ладонь ее выскользнула из его руки.
– Мне… больно, Доу. Клянусь Богиней, я не могу…
Трифолд повернул к ней голову – медленно, будто человек, готовый встретиться лицом к лицу с собственной смертью.
– Прошу тебя, Нэн, только не убегай. Если уйдешь, мне крышка. Я отсюда даже выбраться не смогу самостоятельно.
С огромной осторожностью он поднялся и повернулся к ней. Нэнси стояла, прижав обе ладони к глазам. Доу протянул руку, коснулся ее пальцев – и едва не отшатнулся, почувствовав исходящий от них жар.
– У тебя чума, Нэнси? Ты не встречала никого заразного в последние дни?
Говоря это, он пробежал глазами по ее коже, силясь разглядеть вздувшиеся нарывы; он слышал, что это первый признак болезни. В Дариене чума уже отгремела, но в близлежащих поселениях она еще наводила хаос. Но на голой коже Нэнси не оказалось никаких следов нарывов. Спустя некоторое время она шумно вдохнула, будто все время старалась сдерживать дыхание, а потом убрала руки с глаз и посмотрела на Трифолда.
– Кажется, прошло. О, Богиня! Такое чувство, будто у меня с головы кожу содрали. Да, теперь лучше… – она снова застонала. – Я не встречала никаких чумных, Доу. В последнее время так уж точно.
– Но ты вся горишь, к тебе прикоснешься – обжечься можно, – сказал он.
Он глянул через плечо на помещение позади себя, по-прежнему защищенное белой линией, которая, казалось, поблескивала злобой.
– А ты можешь потерпеть еще чуть-чуть, Нэнси? По-моему, это барьер вроде того, что был снаружи. Если я прав, то все пройдет, как только мы окажемся внутри.
К его огромному облегчению, Нэнси без раздумий кивнула.
– Я не уйду с пустыми руками, Доу. И плевать на все. Вот, возьми меня снова за руку. Можешь втащить меня туда силой, если придется.
Одной рукой Трифолд взял лампу, а другой обнял девушку за талию. Затаив дыхание, он сделал решительный шаг через порог, дернув Нэнси за собой. Он почувствовал себя как-то иначе, как в детстве, когда он карабкался по высоким холмам и время от времени, спускаясь, чувствовал, как закладывает уши. Лишь когда давление ослабело, он осознал, с какой чудовищной силой оно давило на них.
– Ты в порядке? – прошептал он.
Нэнси потрясла головой, не поднимая век. Когда она наконец открыла глаза, они лихорадочно блестели в свете лампы, но девушка кивнула, потирая виски обеими руками.
Доу снова поднял лампу повыше, чтобы осмотреть помещение, в котором они оказались. Комната была не такой уж большой, практически все они разглядели прежде, чем зашли внутрь, не заметив лишь один каменный блок напротив дальней стены. В первую же секунду Доу понял, что на этом блоке стоит некий саркофаг, незамысловатый и гладкий. Он огляделся вокруг в поисках золота и драгоценных камней, и сердце у него упало. Они зашли так далеко, рискнули всем, что имели, – чтобы в результате найти гроб в пустой комнате! Он едва удержался, чтобы в ярости не швырнуть лампу, однако здравый смысл взял верх. Доу осторожно поставил лампу на каменный выступ и проверил, сколько масла в ней осталось. Слава Богине, лампа оказалась наполовину полна.
Доу протер крышку саркофага ладонями, и под слоем пыли обнаружилась массивная плита из черного камня. На плите не было вырезано ни имени, ни хоть какого-то описания, хотя в этом усматривалась некая логика. Гробницу защищали самые мощные чары из всех известных человечеству. Когда хозяина гробницы размещали здесь, никто не предполагал, что сюда явятся посетители. Доу вздрогнул от мысли о том, что глухая тишина, не нарушаемая ни жужжанием насекомых, ни писком мышей, длилась – сколько? Наверняка не один век. Некоторые говорили, что эта гробница появилась здесь раньше, чем сама пустыня, хотя Доу не понимал, как такое возможно. Пустыни разрастаются постепенно, они не появляются в один миг. Доу собрался с мыслями, как только Нэнси подошла ближе и встала рядом с ним плечом к плечу. Разочарованный, он предавался мечтам, не желая верить, что в этой комнате нет ни одной золотой монеты.
– Осталось только одно место, куда мы еще не заглядывали, – негромко сказал он.
Он по-прежнему чувствовал исходящий от Нэнси жар, словно она пылала изнутри или пробежала несколько миль. При этом кожа ее была сухой, и девушка, размеренно дыша, кивнула.
Крышка оказалась не такой уж тяжелой. Как только Доу толкнул изогнутую поверхность, она отодвинулась в сторону, открыв их взорам черноту внутри.
– Можешь взяться за другой край? Наверное, не стоит разбивать ее об пол.
Сказав это, Доу почувствовал себя глупцом. Владельца гробницы куда больше озаботило бы то, что они обошли чары и попали внутрь. И все-таки казалось невежливым ломать то, что можно сохранить в целости. Вдвоем с Нэнси они приподняли крышку и положили ее на пол, а затем одновременно выпрямились и уставились на лицо того, кто лежал в саркофаге.
– A-а, – сказал Трифолд, и губы его растянулись в широкой улыбке. – Вот так-то лучше.
Изнутри на них глядело поблескивающее лицо с голубыми глазами, нарисованными на поверхности металла, который не мог быть ничем иным, кроме как золотом. Маска целиком скрывала голову того, кто прятался под ней, и до самой груди от нее тянулся покрытый эмалью шип. Трифолд улыбался, испытывая трепет, удовольствие и в то же время страх. Одной Богине известно, как долго эти немигающие глаза глядели в темноту, прежде чем он, Доу Трифолд, вновь принес свет в эту гробницу.
Не сводя взгляда с маски, он потянулся за лампой. Пальцы коснулись крышки, зацепились за стальное кольцо – и лампа упала с выступа, погрузив их обоих в непроглядную тьму, такую густую, что казалось, будто их лица внезапно накрыли черным бархатом. Нэнси вскрикнула, и Доу застыл от ужаса. Он не выносил темноты. Дыхание его стало напряженным, он словно задыхался. Сердце заколотилось быстрее, он едва сдерживался, чтобы не бросить все и не рвануть в тоннель к выходу, как испуганный кролик.
– Все в порядке, Нэнси, у меня осталась зажигалка. Я могу снова зажечь лампу.
– Так зажигай! – зашипела на него Нэнси.
Не в силах разглядеть даже собственные руки, он чувствовал себя так, будто внезапно ослеп. Обогнув саркофаг и опустившись на колени, он принялся шарить руками по полу. Он думал, что запомнил, как выглядела комната, но все же не мог нащупать пальцами лампу.
– Это ты подняла лампу? – спросил он. – Не могу найти.
– Нет. Доу! Слушай меня. Если ты не зажжешь лампу прямо сейчас, я сваливаю.
Трифолд уловил дрожь в ее голосе, и его охватил худший из страхов: страх остаться здесь одному. Ему стало плохо от одной мысли, что он окажется запертым здесь, когда Нэнси убежит, и все чары вновь наберут силу. С кинжалом этого так и не произошло, но кто знает, как поведет себя древняя магия? Он умрет в кромешной тьме и больше никогда не увидит света или сгорит заживо, пытаясь прорваться наружу сквозь внешний проход. Когда Доу заговорил, голос его звучал тихо и твердо.