– Впечатляет, да? Когда ворота закрыты, город превращается в неприступную крепость. В этих стенах живут четыре, а то и все пять сотен тысяч человек, минейр! Там дюжина парков, каждый из которых по размерам больше твоего Вайберна. Сотня театров! Целые улицы лавок, рынков и школ. Можешь представить себе такое количество? Я и сам-то с трудом могу, а ведь мне довелось прожить в Дариене несколько лет.
Элиас обернулся к нему и пожал плечами. Голос его охрип после долгого молчания.
– Я пришел, чтобы убить лишь одного человека. Какое мне дело до стен и парков? Лучше скажи мне, ты знаешь дорогу к дворцу?
Вне себя от злости Дидс потянулся и схватил Элиаса за руку. Когда охотник, не глядя на него, двинулся вперед, Дидс пришел в ярость. Дидс был человеком дела, и чувство беспомощности в присутствии другого человека до странности оскорбляло его самолюбие. К тому времени он уже знал, что не сможет помешать охотнику убить его, если Элиас захочет это сделать. Эта мысль внушала страх, а стрелок ненавидел бояться.
– Ох, черт бы побрал твое равнодушие, Элиас! Я ведь извинился за то, что заставил тебя уничтожить тех разбойников, помнишь? Я должен был убедиться, что ты сможешь. Нет, ты сам должен был убедиться. Зачем я вообще извиняюсь? Ты ведь ни в одном городе никогда не бывал, не говоря уж о Дариене. Если ты решил, что сумеешь просто пройти мимо тысячи солдат прямиком в спальню короля, то ты ошибаешься. Они изрубят нас на куски, просто-напросто задавив числом. И что тогда станет с твоими дочерями?
Элиас обернулся так резко, что Дидс машинально поднял обе руки, а затем начал постепенно опускать их, испытывая смесь злости и стыда под пристальным взглядом охотника.
– Ты снова заговорил о них. Если верить тому, что ты говорил раньше, их вернут в Вайберн и оставят в покое. Теперь ты хочешь признаться, что солгал, Дидс? Подумай, прежде чем ответить.
– Как они будут жить без тебя, вот что я хотел сказать, – ответил Дидс, заливаясь краской. – Какая мне выгода, если я буду лгать тебе? Слушай, сегодня вечером мы найдем какую-нибудь таверну и выспимся в удобных кроватях. Я куплю побольше патронов и, возможно, третий револьвер. Генерал выписал мне особую бумагу, так что мы можем позволить себе купить все, что нам нужно. Ты выглядишь измотанным, минейр. Я знаю об этом городе больше твоего. Можешь ты признать хотя бы это?
Элиас недовольно кивнул.
– Нам обязательно ждать начала этого праздника жатвы?
– Обязательно. Канун жатвы – ключ ко всему. Завтра вечером законы будут соблюдаться не так строго, и тут в игру вступают планы генерала. Мы затеряемся среди толпы, и никто не обратит на нас внимания.
– Что ж, хорошо, – сказал Элиас уже не таким напряженным голосом.
Дидс шумно выдохнул.
– Слава Богине, ты прислушался к голосу разума.
– Ты не понимаешь, Дидс. Каждый день, каждый час, что я без толку трачу здесь, – это очередной день и час, который мои дочери проводят в одиночестве, – негромко сказал Элиас. – Если бы у тебя были дети или хоть немного доброты в твоей жалкой душонке, то ты, быть может, и понял бы меня.
– Я понимаю тебя достаточно хорошо. Твоим дочерям ничто не угрожает в лагере, пока ты исполняешь приказ генерала, поверь мне. И все же задача у нас не из легких. Если ты хочешь выжить и вернуться к дочерям, хочешь видеть, как они будут расти и превращаться в молодых женщин, ты должен успокоиться и довериться мне. Понимаешь? Я хочу, чтобы у нас все получилось, минейр. Ты думал о том, что будет, когда короля убьют? Город погрузится в хаос, он будет извиваться в агонии, как та змея, что ты умертвил.
Элиас посмотрел на него и покачал головой. Он и в самом деле думал лишь о том, о чем его заставляли думать, не более. Его не очень-то заботило, что будет дальше, лишь бы вернуться назад к своим девочкам. Бедняжки и так уже потеряли мать и брата. Он сделает все, чтобы его оставили в покое и позволили спокойно воспитывать их.
– Генерал приведет в Дариен Бессмертных, – продолжал Дидс. – Он продумал все, вплоть до последнего шага. Он низвергнет Двенадцать Семей вместе с их придворными и стражей. Сведет старые счеты, а тех, кто останется в живых, выдворит из города – и станет править вместо них. Потом начнется война. Он думает, я знаю только часть его планов, но я вижу отчаяние у него в глазах, когда он говорит об этом. Вот почему он готов пойти на все что угодно, лишь бы ты был на его стороне, Элиас. На все что угодно. Раньше он не мог отрезать голову этой гадюке. Он не мог подослать убийцу к королю Йоханнесу из-за всех его дегустаторов и мастеров меча. Но ты все меняешь. Двенадцать Семей объединяются за спиной у короля. Для этого он им и нужен. Пока он жив, царит порядок. Люди знают это, а Двенадцать Семей поддерживают это состояние. Но если король умрет, они сожрут друг друга живьем. А Бессмертные тем временем захватят город.
Пока Дидс с Элиасом разговаривали, их лошади иноходью приближались к городской стене. Элиас задирал голову все выше и выше, отклоняясь назад в седле, пытаясь разглядеть фигуры людей, которые, как он знал, ходят по дороге, проложенной высоко вверху. Перед ними возвышались открытые ворота, а вооруженные стражи в кожаных одеяниях и доспехах проверяли чужеземцев и обшаривали их телеги. Теперь они находились в пределах слышимости, и Дидс замолчал. Жестом он указал Элиасу следовать за ним и направил лошадь в конец очереди, выстроившейся на входе в Дариен.
– Ну, выше голову, – сказал Дидс. – Иногда можно и улыбнуться миру, особенно когда собираешься начистить ему морду.
Теллиус прекрасно понимал, что не должен здесь находиться. Как бы то ни было, он уже отдал эту чертову мастерскую, так что теперь она даже не принадлежит ему. Было странно смотреть на место, которое он столько лет называл домом, и знать, что внутри теперь опаснее, чем снаружи. Он и прежде сталкивался с угрозами. Пару раз в год у него выпадали нелегкие ночки, когда кто-нибудь из его ребятишек переходил дорогу не той прибрежной банде или натыкался на знатного человека, после чего всем им приходилось на некоторое время залечь на дно. Однако нынешнему поколению Теллиус предпочитал их родителей и дедушек. Люди старой закалки таили злобу вдвое меньше. Они тоже требовали от уличных оборванцев и беспризорников уважения и страха перед собой, в этом не было сомнений. И они без раздумий могли послать своих лакеев, чтобы те напомнили об этом. Разница лишь в том, что они делали это без злобы.
Теллиус вздохнул. Должно быть, память сыграла с ним злую шутку, раз он начал думать, что даже враги могут закрывать иногда на него глаза и вести себя по- джентльменски. Наверняка знатные горожане, принадлежащие к какой-нибудь из Двенадцати Семей, позволяют себе хамство и бахвальство в обращении с городской молодежью, просто не вымещают их на стариках – откуда ему знать. Теллиус поморгал, осознав, что какое-то время витал в облаках, хотя сейчас нужно было быть начеку. Старость забирает у человека слишком многое. Вот почему ему было так важно забрать то, что ему причитается, отойти от дел и обосноваться в каком-нибудь спокойном местечке. Ему просто- напросто не хватит остроты ума или концентрации, чтобы вечно оставаться во главе уличных ребятишек, по крайней мере, после шестидесяти лет. Он больше не мог делать разумные ставки и достаточно быстро уклоняться от ударов.
Вместо этого он стоит и пялится на заброшенную мастерскую по другую сторону улицы, на свой старый дом, а все лишь потому, что в тайнике под одной из досок в полу возле камина у него припрятан мешок с пожитками. Мальчики никогда его не найдут, в этом он был уверен, и не без оснований. Но Микахель сохранил бы его, даже если бы нашел. Если они уже продали мастерскую и поделили выручку, новый владелец со дня на день может перевернуть все доски – а потом хвастаться друзьям о том, как ему повезло.
Вернуться сюда было опасно, так опасно, что попросту глупо, Теллиус это знал. Или, наоборот, никакой опасности не было и в помине. Король Йоханнес дал ему мешочек, туго набитый золотом, честно и законно выписанный из казны каким-то сопливым служащим, который беспрестанно шмыгал носом, отсчитывая монеты. Этого было вполне достаточно, но Теллиус знал, что до конца своих дней лишится сна, думая о брошенных им вещах. Что, если за ним еще никто не следит? С тех пор как Мастер Аврелиус встретил свою смерть, прошло несколько дней. Двенадцать Семей, вне всяких сомнений, готовятся к празднованию Кануна жатвы, когда весь город, переодевшись в жнецов и фермерш, напьется до беспамятства. Найдут ли родные Аврелиуса или их союзники время на то, чтобы следить за мастерской старика, если все знают, что он сбежал с полными карманами золота? Нахмурившись, Теллиус вглядывался сквозь крохотное пятнышко, проделанное пальцем на пыльном стекле, которого хватало лишь на то, чтобы приблизить к нему глаз и всматриваться в другую сторону улицы. Он не мог знать наверняка. Он видел, что взошла луна, небо было чистым. Не полнолуние, но света хватало, чтобы обнаружить Теллиуса, как только он спустится и выйдет на мостовую. Но как же все-таки тихо! Если мальчиков внутри не осталось, Теллиусу хватит нескольких секунд, чтобы войти и выйти, но он боялся, что кто- нибудь поджидает его снаружи. Сам бы он так и сделал, если бы ему нужно было кого-то выследить. Он бы засел прямо в мастерской.
Если же мальчики еще не ушли, ему понадобится время, чтобы все им объяснить. Хотя они бы поняли его как никто другой. Иногда приходится бежать. А иногда необходимо забрать медали и золотые кольца – и только потом бежать. Наконец он принял решение. Никаких признаков угрозы видно не было, а Теллиус не хотел провести остаток своих дней в терзаниях об утерянных сокровищах лишь потому, что струсил. Трусость простительна старикам, вспомнил он слова дедушки, которые тот произнес целую вечность тому назад. Он покачал головой. Слишком поздно: решение уже принято.
На цыпочках спустившись по лестнице, Теллиус закрыл дверь, которую взломал несколько часов назад, еще на закате. Дорога была не совсем пуста: грузчик толкал телегу, нагруженную доверху, чтобы вывезти нечистоты из города, пока на улицах еще тихо. Никаких человеческих фигур между стволов деревьев Теллиус не зам